Семен Цвигун - Возмездие
Третий немецкий танк не принимает боя, уходит…
«Тридцатьчетверка» врывается в колонну грузовиков. Лобовым ударом сокрушает машины… Врассыпную бегут немецкие шоферы и солдаты… Из танка бьет пулемет, рвутся ящики со снарядами… Один из немецких солдат бросает связку гранат… Взрыв!.. Пламя… Фонтаны земли… В дыму исчезает «тридцатьчетверка»…
Осела пыль на дороге, ветер рассеял гарь, едва дымятся два немецких танка. Стоит и «тридцатьчетверка» там, где ее в тот миг застали взрывы. Висят звенья ее оборванных гусениц. Обгорела краска на броне. Из надписи «Смерть фашистам!» осталось первое слово.
Обгорела трава, обуглились до черноты молоденькие елочки сбоку дороги.
Священник, отец Павел, копает могилу на обочине проселочной дороги, по которой только что прошла немецкая колонна. Рядом лежит со сложенными на груди руками, в обгоревшем комбинезоне советский танкист.
К нему подходят наши солдаты. Здесь смешались бойцы из отряда Млынского и те, кто отступал по дороге с беженцами вместе. С ними — молодой белокурый лейтенант, Петренко.
Подходит к отцу Павлу молоденький солдат, жизнь которому спасло появление «тридцатьчетверки». Молча взял из рук священника лопату и начал ловко выбрасывать комья земли на поверхность.
Петренко останавливается возле убитого. Поворачивается к отцу Павлу.
— Брось, дед… Разве всех похоронишь? — говорит он.
Отец Павел молча взглянул на него и, немного помедлив, ответил:
— Всех не смогу, а вот его похороню и место это запомню. И людям, придет время, расскажу, что лежит здесь герой-танкист. Он от немцев не бегал, как некоторые…
Солдаты смущенно понурили головы.
— Ладно ты, дед, язык-то придержи… — хмуро произнес Петренко, — не на базаре.
Подходит майор Млынский. Чуть позади него — капитан Серегин и политрук Алиев. Смотрят на Петренко. Он быстро надевает пилотку и, приложив руку к головному убору, докладывает;
— Командир роты лейтенант Петренко!
— Командир какой роты, лейтенант? Где ваши люди? — спрашивает Млынский.
— Здесь… — Петренко растерянно оглядывается вокруг.
— Постройте своих бойцов! — приказал майор.
— Есть, — нехотя ответил Петренко и зычно крикнул: — Шестая рота девятого полка, становись!
Молоденький солдат вернул лопату священнику и кинулся в строй.
Отец Павел некоторое время смотрел на суетившихся людей, потом, поплевав на ладони, принялся снова долбить землю.
К майору Млынскому подошла медсестра Зина.
— Товарищ майор, подвод для раненых не хватает.
Млынский обернулся к Алиеву.
— Товарищ политрук, надо освободить часть телег для раненых, убитых похоронить.
— А как быть с боеприпасами?
— Боеприпасы раздать бойцам.
— Есть! — четко ответил Алиев.
— Рота, смирно! — лихо приказал Петренко, покосившись на Зину.
Млынский и Серегин в сопровождении Петренко идут вдоль строя.
— Где ваше оружие? — спрашивает майор одного из бойцов.
Тот растерянно мнется.
— Где ваше оружие? — спрашивает майор другого бойца.
— Обронил… — Боец опускает голову.
Петренко пробует оправдать солдата, а заодно и себя:
— Налетели внезапно. Мы не были готовы…
— Вы даже не попытались организовать сопротивление! — резко говорит майор.
Петренко вновь пытается оправдаться;
— Половина роты осталась, мой полк неизвестно где, что я мог сделать, товарищ майор? Мы в окружении.
— Прекратите! — брезгливо приказывает Млынский и, отвернувшись от Петренко, обращается к солдатам: — Товарищи бойцы! В трудный час нам вручили оружие для того, чтобы мы могли защищать пашу Родину от фашистских захватчиков, а некоторые из вас обронили это оружие и вместе с ним обронили честь бойца Красной Армии. Подумайте над моими словами и сделайте выводы.
Солдаты в строю подтянулись.
Млынский говорит Серегину:
— Распределите людей по взводам.
— Есть! — отвечает Серегин.
— А лейтенанта — в роту к Артемову, взводным. Там посмотрим. Ясно?
— Есть, товарищ майор!
— Напра-во! Шагом марш!
Когда рота Петренко ушла, к Млынскому подошел отец Павел.
— Товарищ командир, а мне винтовка найдется?
— А вы, простите, кто? — спрашивает Млынский.
— Я священник… отец Павел… или просто Павел Иванович Воробьев… На восток шел. Ожесточилось сердце мое. Я снимаю свой сан и прошусь в солдаты.
— За готовность взять в руки оружие спасибо, Павел Иванович, — говорит майор, — но оружием может быть не только винтовка… Подумайте. Разоренным войной, растерявшимся людям и ваша помощь будет нелишней. Ослабевших нужно будет приютить. Верных людей от врагов укрыть. Вы можете помочь больше, чем винтовкой.
Разные люди будут стучаться в вашу дверь. Может, и от нас кто-нибудь весточку передаст. Примете?
— Ждать буду…
— Ну вот и добре. Счастливо вам, товарищ Воробьев, — улыбнулся Млынский.
— Вам тоже спасибо, — сказал отец Павел, — сохрани вас… — Он запнулся, махнул рукой.
Млынский уходит к лесу, догоняя отряд. На дороге остается одинокая фигура отца Павла, который, ласково посмотрев ему вслед, медленно пошел дальше.
Колонна солдат во главе с майором продолжает двигаться по лесной дороге. Майор сходит на обочину, пропуская мимо себя людей. Некоторые бредут опустив низко голову, другие, завидев майора, подтягиваются, в глазах у третьих надежда: они верят, что этот человек выведет их из окружения. Скрипят колеса, подпрыгивают телеги на неровной лесной дороге, тихо стонут раненые…
В лесу — двор и изба лесника. Утро.
…Бежал по лесу заяц и набежал на человеческие глаза. Заяц встал столбиком. Повел ушами, скосил глазом и метнулся в кусты. Человек пополз дальше. В матросском бушлате, невысокий, плотный, как из чугуна отлитый. Надпись на бескозырке означает, что он с Черноморского флота. По званию мичман. Это Вакуленчук.
Затаился на опушке, смотрит на лесную сторожку. Спокойно возле сторожки бродят куры, чуть поодаль на привязи пасется корова, греется на солнце возле крылечка лохматый пес. Старуха в белом платочке развешивает на веревке белье. На крыльце играет со щенком мальчик лет семи.
Вакуленчук поднимается и перебегает поляну. Собака лает. Старуха и мальчик настороженно смотрят на моряка.
— Тебе кого, сынок? — спрашивает она.
Вакуленчук оглянулся по сторонам.
— Наверное, вас, бабуся. Можно войти?
Вакуленчук входит в дом. Старуха и мальчик — следом. В тесноватой избе, у печки, сидит высокий старик лет восьмидесяти.
— Здрасте! — говорит Вакуленчук.
— Здравствуйте, — сдержанно отвечает старик.
Вакуленчук подходит к ведерку с водой, в котором
плавает ковшик. Черпает воду, затем глядит на старика, оглядывается. На стене над кроватью висят две фотографии молодых парней. Они в красноармейской форме. Чуть ниже висит гитара. Вакуленчук подошел, посмотрел на фотографии, провел рукой по струнам…
— Сыны, бабуся? — спрашивает он.
— Сынки! — с гордостью отвечает старуха. — Где они, кровинушки? — вздыхает она.
Старик медленно встает, вытянув перед собой руки, приближается к Вакуленчуку на его голос. Коснулся его плеча.
— Вы из каких будете, мил человек? Вроде солдат? — спрашивает он.
— Солдат, дед, солдат, — неопределенно отвечает Вакуленчук.
Старуха (обращаясь к хозяину). Совсем, старый, глаза-то потерял. Моряк он, дед, моряк.
Старик. Дозволь спытать — ты за чьих же воюешь?
Вакуленчук. За кого же черноморскому моряку-то воевать? За Советскую власть, дед, воюю.
Старуха идет к печке, выставляет рогачом на стол чугунок с картошкой.
— Ешь, сынок.
Вакуленчук, потрепав рукой по голове мальчика, спросил:
— Внучок?
— Внучок, — ответила старуха и, нежно улыбаясь, обратилась к малышу: — Слетай в погреб, принеси крынку молока. — И матросу: — Проходи, сынок, садись.
— Спасибо, бабушка. Как звать мальца-то?
— Мишутка.
Мишутка срывается с лавки, выбегает из дома. Вакуленчук садится за стол, финкой достает горячую картошку из чугунка. Старуха кладет на стол пучок лука, кусок хлеба. Мишутка возвращается с крынкой молока.
Обжигаясь картошкой, Вакуленчук спрашивает:
— Немцы-то были?
— В деревню заходили. А нас бог пока миловал… — отвечает старуха.
