Юрий Нагибин - Виват, гардемарины!
Несмотря на ясный день, в коридоре было сумрачно. Скрипели половицы под ногами.
Саша и Алеша внимательно оглядывались. Они миновали маленькую, похожую на закуток гостиную с потемневшими портретами, потом по крутой лестнице с высокими перилами поднялись наверх и остановились. Их ждали. Рослый лакей с поклоном распахнул высокие резные двери. Друзья прошли в кабинет герцога.
Здесь сидели двое: оплывший мужчина лет сорока в голубом мундире генерала прусской армии и миловидная брюнетка в пышных кружевах. Она напряженно смотрела на вошедших.
— Эстафета из Петербурга, — отрапортовал Саша. — Пакет для герцогини Ангальт-Цербстской Иоганны Елизавет.
Дама стремительно подскочила к Саше и, выхватив пакет, исчезла в соседней комнате.
— Располагайтесь, господа, — сказал генерал и, тяжело ступая, вышел вслед за дамой.
— Ну и ну… — подивился Саша и переглянулся с Алешей.
В доме послышались голоса, торопливые шаги, беготня, захлопали двери, залаяли собаки.
За окном раздался звонкий смех. Алеша подошел к окну, украшенному массивной решеткой.
— Смотри! — Он подозвал Сашу.
Сверху им было видно, как во двор въехали три всадника Один из них оказался девицей с пушистыми локонами. Она легко спрыгнула на землю. Ее окружили собаки, она потрепала их по загривку.
— Наконец-то! — раздался раздраженный голос Иоганны. — Здесь такие события, а вы носитесь неизвестно где! Нет на вас управы!
— Я была в лесу! — с вызовом бросила девушка. — Хоть настолько я могу располагать собой?
— Что за тон, сударыня! — Неожиданно Иоганна отвесила дочери увесистую пощечину. — Я только и пекусь о вашем счастье — и вот благодарность… Марш в дом!
Она решительно вошла в дверь. Девушка понуро побрела за ней.
— Хороша герцогиня! — усмехнулся Алеша. Саша тихонько подошел к двери, прислушиваясь к возбужденным голосам, толкнул ее — она не открывалась.
Тогда он ударил ее плечом — дверь не поддавалась. Он стукнул в нее ногой, потом забил кулаками.
— Чертовщина какая-то… — пробормотал Саша, удивленно глядя на Алешу.
— Нас заперли!
Реакция Алеши была неожиданной — он расхохотался.
— Ты что? — изумился Саша. — Что здесь смешного?
Алеша отсмеялся и, словно подводя итог, сказал:
— Все верно. Человек предполагает, а Господь располагает. Значит, судьба… Отлично! Плывем по течению!
Он с удовольствием прошелся по комнате и только тут заметил продолговатый стол в углу, сервированный на две персоны: телятина под серебряной крышкой, прикрытое салфетками пиво в фаянсовых кружках и крупно нарезанный хлеб.
— Пир богов! — воскликнул он радостно. — С голоду не помрем.
— Ты что, ошалел? — возмутился Саша. Не глядя на стол, он взял рукой кусок телятины и принялся с остервенением жевать. — Это куда же мы так доплывем? — Он глотнул пива. — Я государыне слово дал!
— Знаю, знаю, — небрежно бросил Алеша. — Ах, пиво хорошее. Жизнь — Родине, честь — никому!
— Перестань паясничать! Сейчас не до шуток.
Снаружи раздался какой-то шум. Друзья с кружками в руках шагнули к окну.
Во двор въехал возок, груженный дровами. Возница вошел в дом.
Сзади раздался скрежет железа. Друзья быстро оглянулись и с изумлением увидели, что стол с посудой и остатками еды пополз вниз.
В кухне стоял с большой жердью в руке возница. Стол опустился. Возница зацепил крюком кольцо и потянул. На мгновение вверху стал виден люк. Но его тут же с грохотом перекрыла ржавая металлическая заслонка.
Пустынная вечерняя улица немецкого городка Цербста. Одинокий фонарь на углу, елки вдоль ограды, особняк с характерным рисунком стен.
Кабинет герцога.
Саша крепко спал на кушетке. На другой — Алеша. Неожиданно обозначился лик Софьи с младенцем — именно такой запомнил ее Алеша перед отъездом. Она положила руку на его лоб. Алеша вздрогнул во сне, в глазах появилось осмысленное выражение.
В окно были видны черепичная крыша и узкая кирпичная труба с ажурным козырьком. Из-за нее вышел кот и сел как египетская статуэтка.
В номере гостиницы «Три короны» Никита уныло смотрел на пустынную улицу.
— Ничего не понимаю. — Он развернул письмо и в который раз прочел: — «Ждем тебя с Алешкой в «Трех коронах». Уже третий день пошел…
— Ну, задержались… А может, поездку им отменили. А может, случилось что. Все под Богом ходим! — Гаврила вынул из серебряного ведерка бутылку шампанского. — Вернемся в Геттинген, Никита Григорьевич, а? Город чистый, славный, все по-немецки знают…
Стол был накрыт на три персоны. Догорали свечи.
— В Россию хочу. Соскучился, — отрезал Никита и подошел к столу.
— Что вы там потеряли? Ох, эти дружки-разрушители, — ворчал Гаврила. — Отужинайте, князь! Стоило шампань охлаждать — весь лед растаял!
В коридоре послышались торопливые шаги.
Никита встрепенулся:
— Они! Гаврила, открывай бутылку!
Слуга ловко вынул пробку и наполнил бокалы.
— За встречу! — воскликнул Никита, поднимая бокал.
Гаврила гостеприимно распахнул дверь — и опешил от неожиданности.
Никита был потрясен еще больше своего слуги.
На пороге стояла «лесная фея» в беличьей шубке и меховом капоре. Руки ее в лисьих рукавицах подпирали подбородок. Она знала, какое производит впечатление, и еле сдерживала смех.
Гаврила неслышно выскользнул из комнаты.
— Я пришла вернуть вашу вещь. — Она протянула к Никите руки. — Возьмите. Мех огненной лисицы согрел мне не только руки, но и сердце.
Девушка старательно выговаривала слова. Речь ее была заранее продумана.
Никита сдвинул варежку на ее руке и поцеловал теплое запястье.
— Подарки назад не принимают.
— Окажите мне маленькую услугу. — Она сделала еще шаг навстречу Никите, глаза ее горели дерзким весельем.
— Это счастье — служить вам, — пролепетал Никита.
— Мне необходим урок русского языка. — Она помедлила. — Какие слова сказали бы вы знатной особе, чтобы обрести ее доверие… и любовь?
Она продолжала смотреть на него в упор.
Никита с трудом преодолел смятение.
— Я бы… сказал так: «Ангел мой, с тех пор как я увидел вас, моя жизнь приобрела смысл… Всякий миг моего бытия принадлежит вам… Я живу ради вашего взгляда, вашей улыбки, вашего…» Простите, — Никита вышел из образа Ромео, — а та влиятельная особа — молода, красива?
— Не важно! — улыбнулась девушка. — Она женщина. А женщина всегда чувствует себя молодой и красивой.
— Тогда можно добавить… «Ради вашего взгляда, улыбки, ради вашего… поцелуя…». Но ведь так не говорит женщина женщине.
Лица их сблизились, они почувствовали жаркое дыхание друг друга.
Ученица как эхо повторяла каждое слово своего учителя.
С улицы донесся стук молотка в дверь. Она отпрянула от Никиты.
— Мне пора, — выдохнула таинственная незнакомка. — Будем благодарить небо за дар, посланный нам, и надеяться на встречу.
Никита порывисто схватил ее руки.
— На встречу? Когда? Завтра!
— Нет-нет. — Она испугалась его решительности. — Это невозможно. На рассвете я уезжаю в Потсдам.
— Я последую за вами! — Он умоляюще заглянул девушке в глаза. — Не отказывайте мне, прошу вас!
— Моя мать слишком подозрительна… и колюча. Она не любит случайных людей… и будет в ярости.
— Не волнуйтесь, я буду деликатен, а в дороге мужская помощь всегда пригодится.
Незнакомка колебалась недолго.
— А почему нет? — вдруг азартно спросила она себя. — И пусть это будет нашей маленькой дорожной тайной! — Она покосилась на шампанское.
Никита поспешно подал ей бокал.
— Но я не знаю вашего имени. Надеюсь, хоть это не тайна?
Она помедлила, принимая решение, и наконец таинственно прошептала:
— Графиня Рейнбек. Но близкие зовут меня просто Фике.
Они сдвинули бокалы.
По улицам Берлина ехала карета. Она подкатила к калитке с узорной решеткой. За решеткой виднелся газон с аккуратно подстриженными кустами, а дальше — двухэтажный, вычурной архитектуры особняк.
Из кареты выпрыгнул де Брильи и уже на ходу дал указание сидевшему в карете Жаку:
— Не думаю, что я задержусь в миссии надолго. Сними гостиницу где-нибудь поблизости и распакуй вещи.
Вестибюль особняка, где разместилась французская миссия.
— Маркиз Шетарди? — спросил де Брильи старого слугу.
— Их сиятельство ждут вас. — Слуга с поклоном принял плащ и указал на дверь.
Шетарди обедал, просматривая последние газеты. Увидев де Брильи, он встал ему навстречу.
— О, Брильи, несказанно рад! Вы успели вовремя. Прошу к столу.
— Ненавижу немецкую кухню, — проворчал Брильи, усаживаясь и засовывая салфетку за подбородок.
— Повара, как и Францию в сердце, я вожу с собой, — засмеялся Шетарди.
