Юрий Нагибин - Гардемарины, вперед!
— Козла бойся спереди, осла сзади, а тихого Алешу Корсака со всех сторон. Никогда не знаешь, что он выкинет. Паспорт его из школы изъять надо, вот что… А потом переправим его Алешке как-нибудь.
— Куда?
— К Алешкиной матери… в деревню, — сказал Саша и спросил озабоченно, — У тебя деньги есть?
Никита присвистнул и незаметно перешел на речитатив.
— Как сказал поэт: «В кошельке загнездилась паутина». Значит, выход у нас один. Сейчас будет спектакль, — предупредил он Сашу. — Гаврила! Принеси полосканье, горло болит, — и он застонал, схвативши себя за шею.
— Ты болен? — удивился Саша.
— Болезнь нужна, чтобы умилостивить моего камердинера.
Гаврила явился с подносом, на котором стояла колба. Никита пригубил настойку.
— Фу, горечь! Яд! Опять гнилая брюква!?
— Нет, здесь настой из благородных трав, — торжественно пропел Гаврила. — Овощ брюква потребен лишь при подагре.
— Ах дал бы мне калгану на спирту.
— Спирт при вашем телосложении — яд, — вздохнул Гаврила. — Будете пить настойку «манэ эт ноктэ», то есть утром и вечером.
— Мне-то хоть латынь не переводи, эскулап. Латынь для твоего телосложения — яд. — Никита поставил колбу на стол и спросил как бы между прочим. — Гаврила, сколько я тебе должен?
Лицо камердинера посуровело, он перешел на прозу.
— Нет у меня денег. Все на покупку компонентов извел.
— Гаврила, побойся бога. Ты лампадное масло носил в Охотный ряд?
Гаврила с отвлеченным видом смотрел в темное окно.
— Ну отдадут мне долги, — увещевал Никита. — А Корсаку я подарил. Не умирать же человеку с голоду. Я могу подарить. Я князь!
Гаврила молчал. И тогда Никита опять пропел:
— Ладно. Я знаю, где их взять: тебя продам, а батюшке скажу, что ты колдун. Скажу, хотел меня калганом извести…
— Кхе… — ухмылялся Гаврила в паузах.
— Черт с тобой! Я помогу тебе толочь порошки, я переведу с латыни книгу с рецептами и буду пить добрую дрянь, которую ты на мне пробуешь!
Гаврила задумчиво смотрел на хозяина, видно у него были основания верить обещаниям Никиты.
— Зачем деньги нужны? — перебил Гаврила излияния Никиты.
— Паспорт Алешки Корсака надо выкупить. Дай пять рублей.
— За пять рублей не только паспорт, саму натуру купить можно! — неожиданным фальцетом взметнулся Гаврила.
— Сама натура в бегах… и у нее могут быть большие неприятности.
— Рубль дам… ну два, и мой бальзам впридачу, — Гаврила пошел за деньгами.
— Вот, Сашка, мы богаты, — сказал Никита. — И поделимся с писарем, — он глотнул питья из колбы, поперхнулся и фонтаном выпустил едкий настой в чашку. — Не хочешь горло пополоскать, Белов? Очень бодрит!
Саша со смехом затряс головой.
— Тогда спать…
Саша лежал в кровати и смотрел на звезду в окне. Ему слышался ласковый нежный голос, который пел о любви.
Никита тоже не спал, ворочался.
Из «лаборатории» Гаврилы доносился неясный шум, видно он и ночью продолжал свои алхимические опыты.
— Знаешь, Никита, у писаря надо два паспорта выкупить, — сказал Саша. — Анастасию в Москве долго держать не будут, ее в Петербург повезут в крепость. Значит, и мне надо в Петербург. Может, я найду способ быть ей там полезным, — Саша поднялся на локте, всматриваясь в лицо Никиты. — Слушай, князь, может, и ты надумаешь, а? Пошлем их всех к черту!..
Вместо ответа Никита запел «Трактат о себе».
— Нет, мне бежать нельзя. Я приеду в Петербург или в карете с гербами, или совсем не приеду.
— Я давно хотел спросить тебя, — нерешительно начал Саша. — Как ты в навигационную школу попал? Неподходящее вроде место для княжеских отпрысков? Другое дело мы — мелкопоместные дворянчики… нищие… босые…
— Я князь с одного бока. Байстрюк, незаконнорожденный, — произнес Никита глухо.
— В этом твоей вины нет, — быстро сказал Саша.
— А школа — это ссылка. Отец женился и услал меня в Москву. Правда, все эти годы он не оставлял меня своими заботами.
Дверь с грохотом отворилась, и в комнату стремительно ворвался Гаврила. Очевидно, он не пропустил ни одного слова из разговора друзей.
— Никита Григорьевич, — он бросился на колени и прокричал страстно, — а может, сбежим, а? Приедем в Санкт-Петербург, кинемся к князю в ноги. Навигацкая школа нам не место. Латыни не учат, про компоненты не разъясняют. Сорбонна — вот нам место!
— Слова-то выучил! Сорбонна, компоненты! Иди, а то ладан подгорит.
Гаврила исчез так же внезапно, как появился. Никита вздохнул.
— За три месяца ни одного письма. Смешно сказать, а ведь камердинер мой меня поит и кормит. На его лампадное масло живем.
Саша опять нашел глазами звезду, и опять ему послышался женский голос.
Гостиная вдовы генеральши Рейгель, молодой румяной дамы. Она достала из кошелька деньги, положила их перед Сашей стопочкой.
— Здесь за шесть уроков, — она подумала и добавила еще рубль. — Это в счет будущего года.
— О сударыня! — Саша спрятал деньги в карман. — Я сам не знаю, где буду через год.
— Тогда примите эти деньги в знак поощрения. В дороге они вам не помешают… Это Александр Федорович, весьма достойный молодой человек, репетирует Мишеньку в математике, — объяснила вдова пожилому графу с орденом в петлице. — Граф, этот юноша просит у меня содействия… рекомендации. Он едет в Петербург, хочет поступить в гвардию, а я совершенно не знаю, как ему помочь. Правда, у меня есть родственник, граф Путятин, но он глубокий старик… Что от него проку?
— Невинные развлечения боевой жизни… — сказал граф и подмигнул Саше. — Военный смотр музыки… Ах мой друг, триумфальный въезд Измайловского полка после заключения мира с турками, — граф пожевал губами, — красиво, знаете… знамена, блеск литавр, у гвардейцев кокарды лаврового листа. Очень много прислали тогда лаврового листа для делания кокард в знак древнего обыкновения…
Граф оживился, помолодел. Саша прилежно его слушал.
— Есть у меня в столице племянник, — неожиданно повернул граф свою речь. — Думаю, будет вам не без пользы… Лядащев Василий Федорович…
Вдова вынула из шкафчика письменные принадлежности, и граф принялся за письмо.
— Угощайтесь, — вдова пододвинула к Саше тарелку с пряниками и орехами. Орех был твердый, как галька.
— Теперь уже достоверно известно, — сказала она графу, — что заговор открыл Лесток.
— Да ну? — вежливо бросил граф, не отрываясь от письма.
— Арман де Лесток, — пояснила вдова Саше, — министр медицинской канцелярии и лейб-медик императрицы. Он ее еще в детстве лечил. И вообразите, — вдова опять потянулась к графу, — главные заговорщицы — дамы!
— Я думаю, тайной канцелярии это неважно, — заметил граф. — И потом… среди заговорщиков хватает мужчин. Говорят, даже австрийский посол Ботта против государыни Елизаветы старание имел.
— Ах вздор какой! Австрийский двор нам не враг. Это все наши амазонки интересничают! Вы знали Анастасию Ягужинскую, граф? Такая прелестная девица, а тоже поддалась соблазну. Правда, ее на время отпустили. Позо-о-р! Теперь она находится под домашним арестом.
— Вот вам письмо, — сказал граф, посыпая бумагу тальком. — Если племянник мой вам поможет, то клянусь слабым здоровьем своим, это будет самое достойное из всех дел на его службе, — граф пожевал губами, — государству нашему весьма полезной, а по сути своей палочной и мерзопакостной…
Саша удивленно посмотрел на графа, ему не терпелось уйти.
— Садитесь, Александр Федорович, — жеманно сказала вдова. — Я вам тоже напишу рекомендательное письмо. Граф Путятин стар, но богат… и связи имеет немалые.
Дом Бестужевой в тихом переулке. Какой-то человек подозрительного вида шнырял в кустах, поглядывая на окно Анастасии, в котором горела свеча.
Задыхаясь от быстрой ходьбы, к липе, своему обычному наблюдательному пункту, подошел Саша, проводил взглядом щуплую фигуру.
— Шпион… — прошептал он брезгливо.
Вдруг звякнула створка окна, и появилась Анастасия. Спокойная, величественная, она села, рама стала резным обрамлением ее красоте. Знакомая щемящая мелодия опять зазвучала в душе Саши.
— Анастасия… — прошептал он восторженно.
Она заметила его, сделала какой-то жест и отошла вглубь комнаты. Саша поспешил спрятаться за липу…..Анастасия села перед зеркалом.
— Одеваться будете? — робко спросила камеристка Лиза.
— Куда одеваться, дура! — взъярилась Анастасия. — На допрос? — Но вдруг остыла, посмотрела на себя в зеркало. — Принеси юбку с бантами… ту, цвета майской травы, платье-робу на малых фижмах, еще ларец маленький принеси.
Лиза ушла исполнять приказание.
— Коли явятся за мной опять, так уж лучше быть одетой, — сказала она своему отражению и начала песню: «Ах маменька, маменька, погубила ты мою молодость…»
