Сергей Александров - Без видимых причин
— Товарищ Камчатов, что-нибудь случилось? — спросил он.
— Случилось. После прошлого спектакля вы нам солгали, что не были при обмороке Нины.
— Я… Я не желал быть замешанным… — пролепетал Алмазов, бледнея.
— И навлекли на себя подозрение в убийстве, — жестко сказал Камчатов. — На базаре мы едва не приняли вас за мещеряковского подручного.
Алмазов из бледного стал пепельно-серым.
У стола Камчатова сидел Дроздов в кожанке и картузе со звездой. Начальник ЧК привычно мерил шагами кабинет.
— В Центр списки отправили с нарочным, — сказал он. — Не зря ты в орлянку со смертью играл. Хлебнули бы горя с этим подпольем, целая армия…
Дроздов сдержанно кивнул.
Камчатов отпер сейф, достал оттуда маузер, положил его на стол перед Дроздовым. На рукояти было выгравировано: «Алексею Дроздову за Перекоп. Михаил Фрунзе. Ноябрь 1920 г.»
— Пушку свою не забудь.
— Говори, зачем звал, — сказал Дроздов.
Тебя Мещеряков повидать хочет. Может, по старой дружбе что и скажет.
— Молчит?
— Вглухую. Все одно, мол, разменяете.
— Верно мыслит.
— Его показаниям цены бы не было! — горячо произнес Камчатов. — Доверенное лицо… Все выходы на маньчжурскую эмиграцию знает, на самый верх… Представляешь, если б его раскрутить?
— Представляю.
— Постарайся, Леха.
Дроздов пожал плечами и встал из-за стола.
Дроздов постучался в тюремный корпус. Отрылся «глазок», грохнул засов, отворилась тяжелая зверь. На пороге стоял Распутин со словарем в руках.
— Здорово, Робеспьер, — Дроздов протянул руку радостно вспыхнувшему парню. — Не очень я тебя?.. — Он показал на шею.
— Да нет, я ведь упал сразу, как сговорились, — улыбнулся тот.
— Теперь можешь командиру своему памятник мастерить.
…Дроздов шел сумрачным тюремным коридором. Рядом поспешал знакомый надзиратель с круглым крестьянским лицом.
— Долго ты на полу пролежал, — улыбнулся ему Дроздов. — Замерз, небось, без штанов?
— Раз надо — какой разговор, — отмахнулся круглолицый. — А этих по одному рассадили, чтоб не передрались.
Дроздов остановился у двери камеры, посмотрел в «глазок» — постаревшая за ночь Нина неподвижно сидела на нарах.
В следующей камере маятником шагал из угла в угол Важин…
Камеры Плюснина, остроносого, «извозчика», «купчика»…
А вот и камера Мещерякова. Есаул преспокойно раскладывал пасьянс.
Дроздов закрыл заслонку «глазка».
— Отопри. Потолковать надо.
Надзиратель впустил Дроздова в камеру, запер за ним дверь.
Мещеряков смотрел на Дроздова, словно впервые видел.
Дроздов присел на пары, равнодушно спросил:
— Хотели мне что-нибудь сообщить?
Есаул грустно покачал головой:
— Понять хотел, как вам удалось… Служебная тайна? Я унесу ее в могилу.
— Ладно уж, коль пришел, объясню, — кивнул Дроздов. — Важин без видимых причин перевел Плюснина к Синельникову. В белецкой церкви обнаружилось, что Плюснин женат на Нине. Заподозрили, что перед спектаклем она заменила пустую обойму на полную, и вот Ямщиков — самоубийца. Дальше Камчатов понял, что Плюснин полез к Синельникову в тюрьму за какими-то важными сведениями и что после провала Плюснина вы кинетесь искать выход. Вот я и подставился как Овчинников. Нина и Важин высчитали меня и передали вам.
— И вы были уверены, что не провалитесь? — спросил есаул.
— Все, кто служил у Овчинникова, расстреляны в Белецке, — сказал Дроздов. — Уличить меня некому. А Овчинникова нашли в читинской тюрьме под чужим именем. Впрочем, без риска в нашем деле не бывает.
— Вам помог Овчинников?! — Мещеряков был потрясен.
— Он — трезво мыслящий человек.
— Ну, а шрам? — спросил Мещеряков.
— Пригодилась память о Перекопе. — Лицо Мещерякова было по-прежнему бесстрастным, лишь беспокойные пальцы выдавали волнение.
— Как мы и ждали, вы сделали на меня ставку, — продолжал Дроздов. — Теперь списки, за которыми вы охотились, у нас.
Пальцы Мещерякова замерли, судорожно вцепившись в рукав.
— Позвольте теперь мне? — осторожно спросил Дроздов. — Неужели вы считали, что шараду с Ямщиковым нельзя разгадать?
Смысл вопроса не сразу проник в сознание Мещерякова. Есаул медленно, с трудом произнося слова, ответил:
— Разгадать можно все… Но я счел, что когда мир валится в тартарары и гибнут тысячи людей, вы не станете копаться в истории юнца, застрелившегося из любви к экзальтированной гусыне… — Внезапно он истерически расхохотался. — Боже мой, я думал, что делаю дело, а вы… Вы дергали меня за нитки, как картонного паяца….
Мещеряков перестал смеяться так же внезапно, как начал, бессильно привалился к стене, закрыл глаза.
— Ошибка в расчете, — произнес он бесцветным голосом. — Что же, сегодня наш выигрыш, завтра — наш…
— Это в картах, — жестко сказал Дроздов и встал с пар. — А в жизни… Жизнь — не пасьянс. Мы не уберегли Ямщикова, но мы защитили его чистое имя.
Дроздов двинулся к дверям.
— У меня просьба…
Дроздов обернулся.
— Па заимке остался Шериф, — сказал есаул. — Он не виноват…
— Хорошо, — кивнул Дроздов. — Что-нибудь придумаю.
Он стукнул в железную обивку двери. Открылся «глазок», загремел ключ в замке.
Машинист дал свисток, и древний паровоз окутали клубы пара. Ободранный состав дернулся и, лязгнув буферами, снова замер. Облепившая поезд толпа загалдела громче.
По слабо освещенному ночному перрону шли Камчатов и Дроздов. Дроздов нес маленький фанерный чемодан с висячим замком. Остановились у вагона.
— Думаю, ненадолго ты домой, — сказал Камчатов. — Как бы в Харбин ехать не пришлось. Мещеряков все выходы дал. А ты расклад знаешь. И в роль вошел.
— В Москве пусть решают, — сказал Дроздов. — Им виднее… И вот еще что — там, на заимке, пес остался, сирота, Шерифом звать. Ты возьми его себе, а?
— Не загрызет?
— Тебя загрызешь, — улыбнулся Дроздов. — Договорились?
Камчатов кивнул.
Паровоз пронзительно загудел. Поезд снова дернулся и тихонько пошел, набирая ход. Они обнялись, и Дроздов вскочил на подножку.
— Бывай! — крикнул он Камчатову. Камчатов помахал рукой. Он еще долго, пока светились в темноте сигнальные огни хвостового вагона, смотрел вслед уходящему поезду.
