Артур Макаров - Ольга и Константин
Вконец растерянная Нюся послушно потянулась к окну, а Гогуадзе распахнул дверь в кабинет.
— Ба-а, кто пожаловал! — радушно поднялся навстречу Одинцов. — Мы тут один вопрос обсуждаем, но время терпит… Проходи, садись, сообщай, какие нужды. Я тебя еще за то ценю, что зря не придешь. Так что слушаю со вниманием.
И, пожав руку, как мог изобразил это внимание.
— Слушать недолго… Рассчет брать приехал, прощаться приехал, кому машину сдать, услышать хочу наконец! Завгара спрашиваю, понимаешь, а он говорит: без приказа не приму… Какой приказ нужен?
— Так, а как же? — приятно улыбнулся председатель. — По приказу зачисляли, по приказу и отпускают… Только я такого приказа не отдам и рассчет не подпишу. Ни-ни, и не думай даже.
— Как — не подпишешь? — насупился Константин. — Почему?
— А потому, милый, что я с тобой договор оформлял, а не что-нибудь! И в этом договоре сказано, что работать обязуешься определенный срок… Не вышел еще этот срок, понимаешь? Вот так. И вообще, в уборочную страду с работы, знаешь, кто бежит? Дезертиры!
Сжав и приподняв кулак, Константин тихо опустил его на стол, крепко прижав, пристально глядел на Одинцова. Потом сказал тихо:
— Ты меня старше — я тебя уважать должен… Поэтому спокойно спрошу: ты зачем меня обзываешь? Я от работы никогда не бежал, я дезертиром никогда не буду, я — Константин Гогуадзе, меня никто оскорбить не смел, почему третий день от всех плохое слышу? Ну, скажи!!! Обманщик я, — он разогнул палец в кулаке и дальше разгибал поочередно. — Бабник я, а-ли-мент-щик я, плохой отец, плохой сын. — Пальцев не хватило, и растопыренная пятерня заметалась перед лицом председателя. — Это я все, слышишь? Теперь дезертиром зовешь?! Ва-а, что я такое сделал?
— Ты подожди, — успел встрять в горестную паузу Одинцов. — Ну, видно, недоразумение какое, бывает… Лично я тебе верю, вот тебе святой крест, пусть я и безбожник. Выяснится, успокойся. —
Он понизил голос задушевно: — Я к Ольге сам ходил переговорить. В дом, конечно, не зашел, поскольку ее сын от беды остерег, а намеренье имел. И что, если невеста была? Кабы ты уже женился, тогда другое…
— Какая невеста?! — встал Гогуадзе, и двое перед ним съежились. — Вот что… Давай рассчет по-хорошему. Не дашь — все равно уеду, надоело всякое слушать, болота ваши надоели, дороги с колдобинами… К черту!
Теперь вскочил председатель, выпятив грудь, пошел на него:
— Ты, знаешь, не очень! «Болота», «колдобины»… Ну не Сочи у нас, дворцов белых нету, знаем, что работать трудно и жить не сахар! А чего так? Слышал уже, как места на тех колдобистых дорогах зовутся? «У бойца», «У машины», «Комиссаров поворот»… Это значит: где боец похоронен, где партизан штабную немецкую машину подорвал, где фашисты комиссара расстреляли. Помнят люди! Ты вон его спроси, — Одинцов указал на Сажина, — он как раз партизанил… Тяжко по нам война прошлась, деревни нету, чтоб полностью уцелела, семьи нет, в какой кто-нибудь не погиб, понял?
— Подожди, зачем кричишь? — защищаясь, вытянул ладонь Константин. — Я разве не понимаю, я совсем другое хотел сказать…
— А раз понимаешь, так докажи делом, — взялся ковать горячее Одинцов. — Силос возить докончи, помоги дизель пустить, отвези, сдай молодняк и — тогда иди, отправляйся куда хочешь, все подпишу!
— Ладно, я это сделаю, — сказал Гогуадзе тихо. — Потом сразу подпишешь, так?
— Слово дадено, — развел руками председатель. — Не отступлюсь.
Постояв, Константин кивнул, повернулся и вышел.
Одинцов подошел к окну, и Сажин тоже подошел, встал рядом.
— Уедет он, однако, — с сожалением сказал почтальон.
— Может, и уедет, а все побудет еще, — гляди на рванувшуюся с места машину, отозвался Одинцов. — Вдруг и образуется у них? С хорошей бабой просто не обходится, сам знаешь.
Участковый уполномоченный Шалыгин вышел из пристанционного магазина в райцентре, не слишком обремененный покупками. Но и от них поспешил освободиться, уложив под кожух коляски мотоцикла, поскольку авоська и сетка не вязались с формой, по его мнению.
Проходящий поезд только что тронулся после краткой стоянки, и последние вагоны тянулись вдоль перрона. Обычно приезжих было немного, а сейчас у выхода на небольшую вокзальную площадь собралась толпа, и Шалыгин на всякий случай подошел взглянуть, не требуют ли обстоятельства присутствия официального лица.
В центре толпы стояли две женщины и четверо мужчин явно кавказского происхождения, однако общее внимание привлекли не столько они сами, сколько их вещи, а более всего — четыре огромные бутыли, каждая из которых была погружена в объемистую корзину с ручками. В двух сосудах жидкость была темного цвета, в одном — желтого, а в четвертом и вовсе прозрачная.
Собравшиеся переговаривались негромко:
— Слышь, а может, это и не вино вовсе?
— Вино, точно. Я с ими от Нелидова ехал, сами говорили. Три с вином, а вон в этой — водка домашняя.
— Самогон? Так у их же и отымут!
— Не, на Кавказе из своей фрукты гнать можно, разрешение на то имеется. Им, видишь, для здоровья полезно, оттого и живут долго.
— Погоди, ребята, я щас прикинул, так тут литров двести добрых. Экая прорва веселья! — Подсчитавший тронул за рукав одного из кавказцев. — Я извиняюсь, конечно, вы торговать будете?
— Зачем торговать? — сверкнул тот глазами из-под очень густых броней. — Сами выпьем.
— Эт да-а… Лихие мужики!
Та из приезжих женщин, которая была значительно постарше другой, обстоятельно объясняла:
— Мы в гости… Родственник наш тут близкий, к нему очень надо. — И покалывала бумажку в руке: — Здесь все написано… Видите? Деревня Широво. Где такая?
Шалыгин протиснулся ближе и со вниманием прислушался.
Увидев его, женщина обрадованно заулыбалась:
— Вот ты знать должен, скажи, дорогой: деревня Широво, где такая? Там Котэ, племянник мой, вот его племянник, — она дернула за рукав седоусого здоровяка в очень несолидной для него круглой войлочной шапочке. — Это Карло, мой муж. Он по-русски стесняется… Я — Марьям, тетя Котэ, это Русико, невестка моя, она по-русски хорошо говорит, но тоже стесняется. Это — Гиви, а это Шота и Авто, они…
— Стойте! — просветлев лицом, Шалыгин всмотрелся в Русико. — Невестка, да? Вы сюда звонили? В райотделе интересовались родственником… Вам Костя нужен? Так вы не невеста ему совсем? Гогуадзе его фамилия.
— Слушай, какая она Котэ невеста? — возмутился седоусый. — Она Гиви жена, понимаешь? Разве жена может невестой быть… Ну, звонила, звонила, я просил. Мы к Котэ едем, найти хотим. Если можешь — помоги, не можешь — сами найдем!
— Да я понял, понял. Вам же Ширково надо, — совсем просиял Шалыгин и оглянулся. — Эх, незадача, только-только до поезда оттуда машина была! — Он, решительно дернув за козырек, надвинул фуражку. — Вы вот что… Вы тут стойте и отсюда — никуда, поняли? Я — скоро.
Выбравшись из тесного окружения, подбежал к мотоциклу, с маху саданул по педали. Мотоцикл фыркнул и покатил, разбрызгивая оставшиеся после недавнего дождя лужи, завернул за угол.
— Слышь, — опять тронул густобрового молодца тот из зрителей, что прикидывал емкость бутылей. — А вот самогон, извиняюсь, в общем, водка ваша — она, к примеру, на сколько градусов выглядит?
Петр Долгушин возвращался из райцентра привычной дорогой, пошевеливая руль, напевал тихонько. Увидев в боковое зеркальце объявившийся позади мотоцикл участкового, слегка удивился прыти, с какой тот катил, но встревожился лишь тогда, когда водитель мотоцикла засигналил, догоняя.
И еще не успел сообразить, как ему поступить, когда мотоцикл поддал ходу, рискованно обошел его бровкой и, вырвавшись метров на сто, развернулся на месте и встал на дороге.
— Ты это что, Сергей Яковлевич, заме-сто автоинспектора теперь? — изумился Долгушин, выпрыгнув и подойдя к Шалыгину. — Перевели тебя, стало быть, а я и не слышал про это.
— Перевели не перевели, а чего гонишь? — прикрикнул Шалыгин. — Инспектор бы тебе сказал кое-что…
— Так проезжая часть свободная была и скорость у меня как бы в норме, по спидометру, — растерялся Долгушин. — Права будешь смотреть?
— А зачем они мне, если по спидометру в норме, — подмигнул участковый и рассмеялся. — Ты давай возвращайся и возле станции приезжих забери… К Косте вашему родственники едут, понял? Сами едут, вино везут и прочее. А невесты нет никакой, я так уразумел… Ну чего смотришь? А-а, давай, я тоже поеду, не то еще заберешь кого другого, и опять такое начнется, что все шишки на меня. В общем — разворачивайтесь, товарищ водитель, и следуйте за мной!
Речушка Торопка впадала в озеро Глубокое, а неподалеку от заросшего тростником устья через нес был перекинут неширокий мост.
Подъезжая к нему со стороны центральной усадьбы колхоза, Одинцов издали увидел грузовик на той стороне, чьи-то фигуры подле, людское шевеление на самом мосту и даже в воде, возле деревянных опор настила.
