Николай Атаров - Коротко лето в горах
Все трое помолчали.
— Вы все сказали? — спросил Летягин. — Теперь послушайте. Вы человек масштабный, всесильный, у вас миллионные сметы и каждый день на счету. Отлично! А меня вы считаете трущобным чудаком-волосатиком, снежным человеком. И тем не менее идти в обход косогора я не позволю. Неужели вы думаете, я не знаю, что на счету каждый час, что уже снеговые тучи бродят над Джурой? Но я думаю еще и о долгих десятилетиях, когда мы-то с вами уйдем отсюда и подохнем под некролог в «Промышленной газете», а поездам, тысячам поездов кружить через два моста в обход — семь километров лишку, семь километров лишку, семь километров лишку…
Он овладел собой, улыбнулся и тихо сказал:
— Не будет этого. Ну, а поставят ли мне памятник, я как-то не задумывался… И прошу вас вертолет на завтра — погода отличная.
— Вертолет? Разумеется! Я сейчас позвоню… — с неожиданной любезностью подхватил Калинушкин.
Он проводил инженеров через служебный кабинет и остался у телефона.
— Аэродром… Аэродром! Летать можно? Куда? На кудыкину гору!
Галя вскочила и посмотрела в окно. Она увидела, как уходят в рассветный час по улице поселка Летягин и Бимбиреков. Потом повалилась на тахту. И когда вошел Калинушкин, притворилась спящей.
18
Полевым аэродромом называлось заречное поле, огороженное колючей проволокой и наполовину скошенное. Гуляли телята, свиньи. Вдали готовился к отлету маленький вертолет.
Грузовик с буровым оборудованием подъехал к вертолету. Дорджа и еще два техника выгрузили инструмент.
Летчик в шлеме, в гимнастерке с распахнутым воротом, без ремня, но в высоких унтах с отворотами, парень-богатырь, скашивал поле вблизи своего вертолета.
За ним по пятам следовал Летягин. Разговор шел откровенный.
— Погоди минутку, Иван Егорыч… Сейчас время такое — пора косить. — Летчик взмахнул косой и не донес до травы, зычно крикнул жене, гнавшей хворостиной теленка и свинью: — Эй! Машенька! Гони их к черту со взлетной дорожки!
Летягин отобрал косу у летчика.
— Дай-ка уж я… А ты насчет погоды справься.
Покачав головой, летчик ушел к домику штаба, а с другого края аэродрома к Летягину подошел Бимбиреков.
Летягин молча косил, а Бимбиреков так же безмолвно шел за ним следом. Наконец не выдержал:
— А может, Иван Егорович, на вертолете махнешь к прокурору? Отчитаешься, дашь свое освещение.
— Времени нет. Сейчас, знаешь, по всей России косьба идет. Да и нету у меня аргументов — сказать нечего…
— Дай-ка уж я… — уныло сказал Бимбиреков, отбирая косу у Ивана Егоровича.
В полевом домике летчик по телефону принимал сводку погоды с метеостанции: «…19 градусов. Тихо. Мгла…»
— Какая мгла: облако или дым? Откуда он взялся, дым? Может, лес горит? А вы бы этот дымок метлой разогнали!
19
Над горным хребтом летел вертолет.
Дорджа в кабине растирал ладонью мазь на лыжах. Летягин и Бимбиреков отнимали друг у друга бинокль.
Были видны леса на склонах гор, проплешины вырубок, широкие просеки лесоспусков. Дымки костров. Вдали — облако лесного пожара.
— Ты смотри, смотри! — крикнул Летягин.
— Я-то смотрю. Вырубили лес, — подтвердил Бимбиреков.
С вертолета были ясно видны большие площади вырубленного леса.
— Здесь им дешевый лес, потому что близко! — крикнул летчик.
— Может, махнешь к прокурору? Дашь свое освещение? — умоляюще спросил Бимбиреков.
20
Под Чалым Камнем выгружали оборудование из вертолета. Работа шла на узкой скалистой площадке. Бурильными молотками долбили скалу.
Над костром закипал котел.
Летягин обходил работающих, присматривался, о чем-то советовался с Огуренковым. Между ними — дружба. Летягину нравились его сонные глаза, шапка волос, загорелая шея. Хороший он бригадир.
— А что — даст Калинушкин команду на взрыв? — спросил Огуренков.
— Будем надеяться, — сказал Летягин и потянул за уголок затрепанную книжку из кармана Огуренкова. — Что читаешь?
— Расписание поездов…
— Дальних?
— Люблю почитать, — засмеялся Огуренков.
У костра собрались Летягин, Дорджа, Бимбиреков, рабочие. Огуренков ощипывал голенастого петуха.
— Вырубить недолго… — сказал Огуренков. — Сводить лес — зайцам раздолье.
— А лавинам? — быстро спросил Летягин.
— Это бывает… — сказал Огуренков. — Это от людей бывает. Уж на что у нас зимовье глухое: трое нас было-то. Три зверобоя. Вот начали мы так-то порубку вести: нынче лесинку, завтра лесинку, да так две зимы. А на третью зиму ка-ак она пойдет!.. — он размахнулся петухом. — Лавина то есть! Аж скры-ыпит, страшно! Меня подхватило, понесло, дыхания нету… Я только руками — вот так, вот так… вроде плыву. Это чтобы головой не затянуло в снег…
Все засмеялись, глядя, как Огуренков «плывет» в лавине с петухом в руке. Заметив это веселье, Огуренков замолчал, смущенно разглядывал ощипанного петуха.
— Гляди: коленки-то не в ту сторону гнутся. Не по-людски, — заметил он как-то грустно и еще спросил: — А как твои дела, Иван Егорыч?
Летчик подошел к костру.
— Туман идет. Пора лететь…
В легких бегучих слоях тумана снова крутился винт вертолета.
Летягин и Бимбиреков снова отнимали друг у друга бинокль.
По снежному желобу, пружиня в коленях и приседая, тормозя «плугом», бороздя снег палками, мчался с горы на лыжах Дорджа.
21
Галя поднялась по горной тропе и вышла по лугу ко двору лесника. Волосы у нее были взлохмачены. Она остановилась, чтобы вытряхнуть камешки из туфли.
На лужайке шла вечерняя летучка. Все лежали на траве. Летягин и Бимбиреков — за алюминиевым столом, на котором карты и чертежи.
Дорджа поднял голову, молча позвал Галю.
— Василий Васильевич с Костей — на досъемку Красного кордона, — продолжал свою речь Летягин, — Симонов с Захарычем, гоните съемку дальше, попробуйте уложить с одной попытки. Время жмет. Я с Бимбирековым — в поселок. Всё?
— А практиканты? — спросил Костя, заметив Галю.
Она встала, ожидая указаний.
— Мы же договорились — вы будете у Калинушкина, — сказал Летягин.
Подавив обиду, Галя сжала губы.
— Я вернулась за вещами.
— Ну, коли все ясно — за работу, — сказал Летягин.
— Иван Егорыч, давайте разминочку. Одну партию! — попросил Костя.
Седой дядя с хохолком на макушке — вот и весь Летягин. И оттого, что он не собирался вникнуть в происшедшее, у Гали немного отлегло на сердце, но стало скучно. Может быть, Джек Лондон таких и описывал? Старуха за чаем о нем сказала — охотник: с коня рябчика бьет в шейку, чтоб тушку не попортить. А вот серый китель ни к чему, хоть и с зеленым кантом. И потертые до блеска синие брюки, заправленные в сапоги…
Удар по рюшкам.
Бита разбила фигуру.
Второй удар вышиб рюшки из круга.
Все обступили играющих. Бил Костя.
Летягин неторопливо надел старомодные очки в железной оправе.
— А ну-ка, Иван Егорыч, покажи класс! — крикнул Василий Васильевич.
— Ставьте «бабушку в окошке».
И Летягин нацелился.
Галя лежала в палатке. До нее доносился шум голосов, смех.
Слышался удар биты.
Треск рассыпавшихся рюшек.
Удар биты.
Удар биты.
Еще удар…
Потом стало тихо. Совсем тихо. Галя оглянулась. Дорджа спал. Только доносилось пенье захмелевшей стряпухи. Возле себя на земле Галя увидела записку. Это от Дорджи. Ну, просто трогательный товарищ. Она прочитала: «До завтра, Галочка! Я тебя не стал будить. Завхоз приносил термос. Спи спокойно, отдыхай. От работы кони дохнут. Я твой сподвижник».
22
Ночью Иван Егорыч работал в маленькой избушке в дальнем углу двора. Дверь с низкой притолокой в сенях была завешена ситцевым занавесом, и так искусно, что Галина тут же заработала шишку. Потирая лоб, она пробормотала: «Ничего, стало светлее…» — и с этими словами оглядела затененную просторную комнату с русской печью. Ходики стучали над постелью. Деревянные ложки занятно растыканы в ряд на стене. Над столом, покрытым клеенкой, свисал городской по виду оранжевый абажур. Свет вспыхнул, и бросилась в глаза лежавшая на лавке под окном фуражка с гербом лесничества — сверкнули дубовые листья.
От ветра шевельнулись бумаги — Летягин повернул голову. В двери стояла Галя.
— Что вам нужно?
— Я хотела узнать: пойдет завтра арба в поселок? Мне бы свезти чемодан.
— Пойдет. Что еще?
— Ничего.
— Ну? — спросил, не глядя, Летягин.
— Просто не спится. Пение мешает. Дома я обычно закрываю дверь: там вечно телефон звонит.
Она замолчала, и Летягин молча продолжал работать.
— Иван Егорыч, мне нужно выяснить наши отношения, — сказала Галя.
