Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Честно говоря, я был обескуражен и даже польщен… В силу своего характера — в делах, не касающихся нашей работы, шеф всегда обходился своими возможностями. Смешно было бы подумать, что такому быку, как он, составило бы труд зарезать какого-то несчастного поросенка. Конечно же, нет. Этой просьбой он, скорее всего, выказывал мне свое расположение.
— Ладно, Михалыч. Как смогу, помогу.
— Тогда я буду рассчитывать на тебя, — он с благодарностью взглянул на меня.
К вечеру мы были уже на месте. Нас встречали два его родных младших брата. Мой шеф ростом около двух метров. Эти же сантиметров на 8-10 пониже, наверное, вполовину еще шире его. Каждый, без сомнения, — за сто килограммов. Михалыч сразу же нас познакомил, заодно упомянув о том, что я должен им помочь с мясничеством, как они выражались. Они смотрели на меня с нескрываемым уважением. Особенно мне запомнился средний брат. Он назвался Генералом. Это что-то вроде клички. По крайней мере, в этом поселке все его так звали. В том числе и братья. Типичный русский богатырь. Мы как-то сразу с ним сошлись. Так бывает, тем более, он явно по природе обладал мягким покладистым характером, но, тем не менее, по рассказам шефа, кулак у него был самый крепкий в деревне, и весил он за 130 килограмм.
Через некоторое время мы были уже у них дома, где нас ожидала их мать, Петровна, невысокая худенькая энергичная старушка. Просто удивительно, как так маленькое существо произвело на свет этаких гигантов. Когда мы пришли, она уже суетилась у накрытого стола. Меня представили ей, как человека, который должен им помочь в вышеупомянутом деле, после чего она стала оказывать мне всяческие знаки внимания. За столом постоянно старалась мне угодить, упреждая каждое мое движение. Да и братья тоже. Я воспринимал все это, как обычное гостеприимство. Мне не давала покоя мысль — неужели для троих таких амбалов может быть проблемой разобраться с этим поросенком? В конце концов, я стал усматривать в этом нечто ритуальное. Может быть, это у них поверье такое — брать для таких дел человека со стороны. В каждом месте сходят с ума по-своему. Поэтому я ничего не стал спрашивать. Выпили по стакану самогона, закусив огромными кусками деревенского холодца — толщиной чуть ли не в ладонь. И стали готовиться к действу. Генерал принес три ножа на выбор. Скажем так: средний нож, большой нож и очень большой, что-то между ножом и маленьким мечом. Он спросил, какой мне предпочтительней. Я по натуре перестраховщик. Взявшись за самый большой, я испытующе взглянул на Генерала, не усмехнется ли? Оставаясь невозмутимым, он одобрительно кивнул. Я же про себя рассудил так: конечно, поросенку с лихвой хватит и небольшого ножа, а то, что Генерал соглашается с тем, что я выбрал инструмент самого нескромного размера, так это, видимо, тоже связано с традицией. Значит, в эту точку я попал удачно.
Все вместе мы вышли во двор, подошли к свинарнику. В этот момент женщина была впереди, я с ножом в руке чуть позади, а следом все ее сыновья. Окинув нас предупреждающим взглядом, она открыла ворота. То, что я увидел, оказалось для меня полной неожиданностью. Вместо маленького поросенка из помещения вывалило огромное животное. Не знаю, сколько оно весило, но его величина в один миг перекрыла все мои представления о рекордах поросячьего племени. Кабан вышел и встал перед нами, как скала. Его маленькие глазки смотрели на меня снизу вверх, ничего не выражая. «Да это разве поросенок!» — с благоговейным ужасом и даже восхищением вырвалось у меня. Женщина смотрела на меня как бы извиняясь, но в то же время с нескрываемой гордостью за свое произведение.
— Послушайте! Его же из пушки не убьешь! — прошептал я, взирая на монстра. От моей уверенности и следа не осталось.
— Он у вас случайно рекорд Гиннеса не держит? Среди себе подобных? — попробовал я пошутить, жалко улыбаясь.
— Он у нас акселерат, — отозвалась она.
Спасибо, успокоили! Не акселерат, а чудовище! И почему я вечно попадаю в какие-то дурацкие переплеты? Я оглянулся, сзади никого не оказалось.
— Совсем хорошо! — подумал я.
Посмотрел в сторону и увидел на высоком крыльце дома всех трех слонообразных братьев. Места им там не хватало — они стояли, буквально подпирая друг друга. И смотрели в мою сторону. Я прочитал в их взглядах одно и то же: нескрываемое любопытство, вину и что-то, похожее на страх. Но там, на крыльце, они были в полной безопасности. Я даже не почувствовал, когда они успели ретироваться. Неожиданно, видимо, опьянев от свободы, кабан сорвался с места и стал делать какие-то нелепые, непредсказуемые движения, отдаленно напоминающие прыжки в разные стороны, сопровождаемые выпадами и ужимками расшалившегося теленка. Непонятно было, то ли он таким образом играет, то ли это у него своеобразный предупредительный танец перед тем, как расправиться со мной. Мне показалось, что если эта гора дури даже случайно прикоснется ко мне, то раздавит, как навозную лепешку, о находившийся рядом забор. Поэтому я инстинктивно отскочил на середину двора.
А боров начал бегать вдоль забора, ища какую-нибудь лазейку, точь-в-точь, как хищник в клетке. Недостатком энергии и реакции он явно не страдал, несмотря на свою тучность. Сразу вспомнились рассказы или басни о том, как свинья сначала сбивает с ног, а потом затаптывает копытами или загрызает своей крокодильей пастью. Какова здесь доля правды, я не знаю, скорее всего, это полная ахинея, но в тот момент я во все готов был поверить. За отсутствием достаточного опыта, искушать судьбу мне не хотелось. Да и самоотверженное поведение братьев говорило само за себя. Я сам раньше видел, как свинья разгрызает толстенные кости, словно орехи. А уж этот монстр! Сомнений быть не может: ошибочно мнение, что свинья — вегетарианец.
Внезапно огромный свинокол, зажатый у меня в руке, стал давать ощущение перочинного ножичка. В моем понимании, поросята — это небольшие, розовые, просвечивающие на солнце существа, с какими мы когда-то пацанами «мужественно расправились» на болоте. Куда я попал! Видимо, пришло время расплаты за содеянную когда-то жестокость. Я чувствовал себя ничтожным жалким хвастуном. Отступать было некуда. Иначе — позор. В глазах моих нанимателей я был, видимо, чем-то вроде тореадора. Все говорило за то, что корриды — не избежать. Места на трибунах заняты. Публика жаждала зрелища и кровопролития. Я был обманут, беспомощен и обречен. Знать бы, что так произойдет, я ни за что не променял бы место в своей теплой уютной кабине на это поле боя. Вот, оказывается, чем объясняется обходительность и угодливость злополучных родственничков! Одним словом, было ощущение, что меня просто-напросто подставили.
Но… как бы там ни было, приходилось действовать.
Боров продолжал, как оголтелый, носиться по двору. Я стал выжидать, когда он успокоится.
— Голодный он, сынок, — сказала Петровна с жалостью, — нельзя кормить перед забоем, иначе попортишь мясо при разделке.
— Может, меня съест и успокоится, — съязвил я.
Хозяйка всячески пыталась его утихомирить.
— Чувствует, что его ожидает, потому и беспокоится, — снова произнесла она.
— Что кого ожидает, это еще вопрос, — парировал я.
А сам только и думал, как бы с минимальным ущербом выбраться из переделки. При одной только мысли, что придется подходить к этой свихнувшейся глыбе, мне делалось не по себе.
Наконец, боров остановился неподалеку и, как бы оценивая, принюхиваясь ко мне, стал время от времени нервно похрюкивать низким утробным звуком. Посчитав это самым удобным моментом, я, пересилив себя, стал подходить к нему, заранее определяя, в какое место буду бить. Я хотел его ударить под переднюю левую ногу, предварительно почесав у свинки живот. Мои губы с лицемерной лаской произносили что-то вроде «Боря… Боря… хороший…», а лицом я пытался изобразить подобие дружелюбной улыбки.
В последний момент, когда я уже готов был его коснуться, он, как бы разгадав мое намерение, отпрянул в сторону, крутнувшись на задних ногах и перенеся подальше от меня переднюю часть туши. И опять встал. Честно говоря, мне было в этот момент не безразлично, что во мне могут заподозрить … душевный дискомфорт. Поэтому часть моего сознания была обращена на то, как я выгляжу со стороны. Приходилось … играть на публику. Я снова стал подходить к свинье… вторая попытка закончилась с тем же успехом. Кабан вовсе не намерен был кого-то к себе подпускать. Отрадно было только то, что ко мне кабан не проявлял агрессии, напротив, всячески старался увильнуть от нашей встречи. Поэтому я даже снова почувствовал уверенность. После нескольких неудачных дерзновений я решил действовать иным образом. Попросил у мужиков топор, который они мне подали, не спускаясь (нужно отметить) с крыльца, а Петровна, для того чтобы хоть как-то отвлечь внимание животного, решилась все-таки вынести из дома кастрюлю какой-то бурды, на которую боров с жадностью набросился. Тем не менее бдительности он не терял и не выпускал меня из поля зрения. В конце концов, мне все же удалось подойти к нему с левой стороны и приложиться обухом к свинячьей голове. Да не совсем удачно. Он почти увернулся. Топор, скользнув по левой части черепа, бухнулся о землю. Но удар все же был достаточно мощным, и оглушенный боров повалился набок. Какое-то время он лежал в нокауте, и я уже подбирался к нему, готовый перерезать горло, как вдруг кабан вскочил и с диким визгом, словно бритвой резанувшим по сердцу, бросился прочь. Желая как можно скорее покончить со всем этим, я в два прыжка догнал его, и боров тем же образом был окончательно повержен. Эта мерзейшая процедура, конечно же, никакого удовольствия мне не доставляла. Зато публика, как мне показалось, была в восторге. Разве что свиста я не слышал, но советы с крыльца сыпались рекой. Боров лежал и сучил ногами, переваливаясь с боку на бок, поэтому мне не сразу удалось перерезать ему горло, чтобы спустить кровь. И тут, видимо, перешагнув через свое малодушие, подскочил Генерал и в стремлении помочь мне схватил кабана за задние ноги. Тот неожиданно, видимо, уже в последних конвульсиях взбрыкнул — и детина весом в сотню с лишним килограмм отлетел назад к воротам и сел на заднюю часть. Потом нам все же удалось довести дело до конца. Я смотрел на убитое животное, и мне не верилось, что это все-таки произошло. Нервы мои были на пределе. Я достал сигареты. Первая спичка сломалась, когда я попытался прикурить. Руки ходили ходуном.
