Владимир Набоков - Стихотворения

Иосиф Красный, — не Иосиф
прекрасный: препре —
красный, — взгляд бросив,
сад вырастивший! Вепрь

горный! Выше гор! Лучше ста Лин —
дбергов, трехсот полюсов
светлей! Из под толстых усов
Солнце России: Сталин!

Вот это мы зовем луной.
Я на луне, и нет возврата.
Обнажена и ноздревата…
А, здравствуйте — и вы со мной.

Мы на луне. Луна, Селена.
Вы слышите? Эл, у, эн, а…
Я говорю: обнажена,
как после праздника арена.

Иль поле битвы: пронеслись
тут бегемоты боевые,
и бомбы бешено впились,
воронки вырыв теневые.

И если, мучась и мыча,
мы матовые маски снимем,
потухнет в этом прахе синем
и ваша, и моя свеча.

Наш лунный день не будет долог
среди камней и гор нагих.
Давайте ж, если вы геолог,
займемся изученьем их.

В ложбине мрак остроугольный
ползет по белизне рябой.
У нас есть шахматы с собой,
Шекспир и Пушкин. С нас довольно.

О, нет, то не ребра
— эта боль, этот ад —
это русские струны
в старой лире болят.

Средь этих лиственниц и сосен,
под горностаем этих гор
мне был бы менее несносен
существования позор:

однообразнее, быть может,
но без сомнения честней,
здесь бедный век мой был бы прожит
вдали от вечности моей.

Его обороты, эпитеты, дикция,
стереоскопичность его —
все в нем выдает со стихом Бенедиктова
свое роковое родство.

Как любил я стихи Гумилева!
Перечитывать их не могу,
но следы, например, вот такого
перебора остались в мозгу:

«…И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы.»

В ничтожнейшем гиппопотаме
как много есть нежности тайной!
Как трудно расстаться с цветами,
увядшими в вазе случайной!

Ax, угонят их в степь, Арлекинов моих,
в буераки, к чужим атаманам!
Геометрию их, Венецию их
назовут шутовством и обманом.

Только ты, только ты все дивилась вослед
черным, синим, оранжевым ромбам…
«N писатель недюжинный, сноб и атлет,
наделенный огромным апломбом…»

Мне помнится, в школьные дни
Раз в классе остались одни
Вечерние тени да я.
За стол мой сел странный прохожий,
Ребенок весь в черном, похожий
Как брат на меня.

Лицо было грустно-красиво;
Он в блеске лампады тоскливой
Читал в моей книге со мной;
Склонившись на руки мои,
Остался он так до зари,
Задумчив, с улыбкой немой.

Шестнадцатый год мне настал,
Когда я однажды блуждал
В лесу; у древесного пня
На вереск сел странный прохожий,
Сел юноша в черном, похожий
Как брат на меня.

Свой путь у него я узнал.
Я помню, он лютню держал
И веткой шиповник густой;
Он бросил мне дружеский взгляд
И, чуть обернувшись назад,
На холм указал мне рукой.

В любовь когда верят глубоко,
Я раз горевал одиноко
Над хрупкостью первого сна.
И тут же к огню сел прохожий,
Бедняга, весь в черном, похожий
Как брат на меня.

Он мрачен был, с тайной тоской;
Он меч нес одною рукой,
Другой указал свод небес.
Казалось, он тоже страдал,
Но только вздохнул, все молчал
А после как греза исчез.

В то время, когда вольнодумно,
Увлекшись пирушкою шумной,
Я поднял свой кубок вина,
К столу близ меня сел прохожий,
Гость новый, весь в черном, похожий
Как брат на меня.

Под мантией были одеты
Лохмотья багряного цвета;
Он был в увядавшем венке
Из мирта: взор жадно искал моего,
Разбился бокал мой, касаясь его,
В моей ослабевшей руке.

Год минул; с вечернею тенью
У ложа отца на колени
Я пал, в очи смерти глядя;
И тут же сел странный прохожий,
Несчастный, весь в черном, похожий
Как брат на меня.

Он будто был ангел печали,
В очах его слезы дрожали,
А пурпур был цвета крови;
Сплеталися терни на бледном челе,
Разбитая лютня была на земле,
А меч был в груди.

Я в первые эти года
Запомнил его навсегда,
Всю жизнь его узнавал.
Таинственный призрак и странный…
Он Богом иль бесом мне данный,
Его я повсюду встречал.

Когда же, уставши томиться,
Чтоб с прежнею жизнью проститься,
Хотелось покинуть родные пути,
Когда, чтоб бесцельно блуждать,
Хотело<сь> уйти и искать
Какой-то надежды следы:

У Ниццы в солнечных долинах
И где нисходят Апеннины,
Средь Эдельвейсов Альп, где так свежа роса,
В лимонных рощах Генуи и Пизы,
Где поутру в прохладе темно-сизой
Полдневный зной рождают небеса;

Где над гандолами сияют,
Пока гитары вдохновляют,
Венецианские восходы;
Где в Лидо темном, помнится, скользили
И умирали на траве могилы
Адриатические воды;

Везде, где в безбрежности дали
И сердце и очи устали
Страдать вечно свежею точкой,
Везде, куда скука хромая,
Усталость с собою таская,
Водила за новой звездой;

Везде, где, свой взор устремляя
На блеск неизвестного края,
Следил я за тенью мечты,
Везде, где и жизни не знал я,
И прошлое снова видал я
В лице человеческой лжи.

Везде, где я смутно блуждал
И в руки лицо опускал,
Как женщина громко рыдая,
Повсюду, где я, как овца,
Терявшая шерсть у куста,
Шел медленно, душу теряя,
Везде, где хотел засыпать,
Везде, где хотел умирать,
Везде, где ждал нового дня,
В пути мне встречался прохожий,
Паломник весь в черном, похожий
Как брат на меня.

Кто ты, призрак, где слезы упали,
Я повсюду встречаю тебя,
Но твоей я не верю печали
И что ты моя злая судьба:
Слишком много в улыбке терпенья,
Слишком жалости много в слезах.
Пред тобой я люблю Провиденье
Скорбь твоя, как сестра всех мучений,
Схожа с дружбой в этих чертах.

Ночью, грустный, когда мне не спится,
Ты являешься, призрак, опять.
Ветер бился в окне, будто птица;
Я один был, склонясь на кровать.
Это место лобзания знает,
Оно знает безумства любви…
Только женщина так забывает,
Будто медленно жизнь разрывает
и себя, и лоскутья свои…

Я собрал что она мне писала,
Я собрал все останки любви, —
Это прошлое напоминало
Однодневные клятвы свои.
Я дрожащими брал их руками.
Много счастья в святынях былых.
Слезы сердца зарыты сердцами
И уж завтра забыты очами,
Лишь сегодня ронявшими их.

Я в кусочек монашеской рясы
Завернул что осталось от грез,
Будет жить до последнего часа
Только прядь этих темных волос.
И как тот, кто, ныряя, пропал,
Я терялся во всем, что забыто,
И повсюду свой лот опускал,
И вдали от людей я рыдал
Над любовью навеки зарытой.

Уж на кладе любимом хотел я
Ставить черного воска печать,
Я его отдавал, но не смел я
Этой смерти бесцельной понять.
Слабой женщины гордость напрасна,
И безумна порою она.
Отчего лгать душе так ужасно?
Отчего ты рыдала так страшно,
Если ты не любила меня?

И хотя ты тоскуешь, рыдая,
Но мечта разделяет уж нас.
Вы уйдите, минуты считая,
Что меня отделяют от вас.
Да, уйдите. Пора нам прощаться.
Ваша гордость довольна собой;
Но моя еще может смеяться,
Могут скорби еще умещаться
В ране, сделанной вашей рукой.

Да, уйдите. Бессмертна живая,
Ведь природа не всё вам дала,
Вы прошли, красотой увлекая,
Но душа вас прощать не могла.
Да, уйдите, за роком блуждая,
Вас терявший не всё потерял,
Да, уйдите, любовь расточая…
Вечный Бог, если так покидаешь,
Отчего ты любила меня?

Но внезапно во тьме черно-синей
Призрак тихий скользнул в вышине,
Мне почудилась тень на гардине…
Вот она подлетает ко мне.
Кто ты, призрак, безмерно несчастный,
Странный образ, весь в черном одет,
Что желаешь ты, странник злосчастный,
Или в зеркале этом неясно
Я свой собственный вижу портрет?

Ты, который усталость не знаешь,
Призрак юности бледной моей,
Кто ты, странник, зачем ты блуждаешь
Средь встречаемых мною теней?
Кто ты, гость мой, всегда одинокий,
Вечный друг в этом горестном сне?
Так блуждать разве долг твой высокий,
Отвечай, иль ты брат мой далекий,
Приходящий лишь с горем ко мне?

Мой друг, у нас общий родитель,
Но я не твой ангел-хранитель,
Не злая судьбина людей.
Шаги тех, кого я люблю,
Не знаю, к какому огню
Свернут средь печальных ночей.

Зовусь я не бесом, не Богом,
К тебе, и к царям, и к убогим
Под именем брата приду.
Всегда будешь жить у меня,
И с тенью последнего дня
К тебе на могилу сойду.

Тебя мне дано понимать,
Ко мне, если будешь страдать,
Пусть скорбь повернется твоя.
С тобой я повсюду пойду,
Но тронуть руки не могу,
Мой друг, одиночество — я.