Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена

Я легла на красный кусок диваньего мяса и стала разговаривать с болью. Я ее умоляла пройти. Я обещала Богу не пить и не курить и не трогать наркотиков, если все пройдет, я доказывала, что это глупо и так далее… Мои мольбы были прерваны телефонным звонком.

— Вы думаете, что иностранцы понимают русских?

— Нет, но они думают, что они понимают русских.

Лиля Мор считалась моим агентом и персональным менеджером. Она была шведка, в прошлом — одна из самых крупных моделей Нью-Йорка, а в настоящем — сорокалетняя, довольно милая блондинка, с талией самой худой балерины и с бюстом плейбоевских див. Лиля с моей помощью организовала модельное агентство, где я была примадонной, и плюс — у меня должен был быть свой пай в этом деле. Она говорила по-английски так, что понять ее было совершенно невозможно, а может быть, это казалось только мне.

— Как дела, бэби, как прошел показ?

Нужно заметить, что за все это короткое время Лиля не нашла мне ни одной работы, все я доставала себе сама, и процентов Лилечка от меня никаких не получала.

— О.К.! Но деньги — только через неделю.

— Почему у тебя такой больной голос, что-нибудь случилось?

— Не знаю, у меня страшная боль внизу живота.

— Я позвоню врачу.

— Не надо, умоляю тебя, все пройдет само, это бывает.

Думаю, что это просто обострение моего колита.

— Нет, слушай, с этим шутить нельзя, я тебе сейчас перезвоню. Бай. — Я повесила трубку.

«На хуй, — подумала я, — никуда не пойду».

Лиля перезвонила тут же:

— О.К., [20] бэби, все в порядке, я договорилась. Тебя сейчас примет мой врач.

— Лиля, у меня нет денег!

— Заплатишь потом.

— Но у меня нет денег на такси!

— Это пешком от тебя в двух шагах. Вставай и иди, тебя ждут.

Я встала. Лилины «два шага» оказались черт знает где, я прокляла ее и лишила наследства.

Еврейский доктор на меня внимательно посмотрел, я ему улыбалась дежурной улыбкой модели.

— У вас что-нибудь болит? — недоверчиво спросил он.

— Да, — бодрым голосом ответила я, — вот здесь, в правом боку.

Он стал меня экзаменовать. При каждом прикосновении я вскрикивала от боли.

— Я не могу ответить, что это такое, но, думаю, вас нужно немедленно госпитализировать.

— Спасибо.

Когда я уходила, секретарша попросила меня заплатить.

— Запишите это на счет Лили Мор.

Дома я стала медленно погружаться в удивительно теплый сон, но мое наслаждение было коротким, — сразу позвонил дормен и объявил, что меня хотят видеть Лиля Мор и Саша.

— Пусть поднимутся наверх.

Я заранее открыла дверь и опять завалилась на диван. Друзья вошли бодрой походкой. На Лиле были одеты длинные полуцыганские тряпки, а на Сашке, как всегда, грязные вельветовые джинсы, рваные кеды и бумажная куртка.

— Отъебитесь! Не хочу! Никуда не поеду!

— Ленок, успокойся, ни в какой госпиталь мы ее едем, у Лильки есть еще другие два потрясающие доктора, они сказали, что ничего серьезного, и вылечат тебя за две минуты. Поехали! — Лиля кивала головой.

— О, ес, бэби, не волнуйся, они только посмотрят и дадут тебе лекарство. Вставай, твой черный Джеймс уже ждет у подъезда с лимузином.

Они меня буквально стащили с кровати и впихнули в лифт.

Мы подъехали к фешенебельному подъезду где-то на Парк Авеню и поднялись то ли на третий, то ли на четвертый этаж. Это была роскошная приемная с секретаршами, которые могли спокойно сойти за киноактрис. Ко мне немедленно вышли два довольно молодых и симпатичных врача. Обстановка начинала быть очень светской. Я опять вежливо и мягко улыбалась и говорила, что ничего страшного, вот только небольшая боль.

— Вы уверены, что у вас есть боль? — насмешливо спросил меня один из них.

— О, да.

При осмотре я взревела, и все тот же вопль раненого мамонта доказал, что это не шутки. Лица врачей за секунду постарели и стали вполне серьезными.

— Немедленно — на операционный стол!

Меня привезли в госпиталь не на скорой помощи, а на такси. В публичном американском госпитале шла неразбериха. Я села в кресло в приемной в ряду остальных посетителей. Десять минут, пятнадцать, двадцать… На меня никто не обращал внимания. Даже боль стала скрываться в какую-то темную комнату, где было очень тихо, но все же с улицы доносились иногда кое-какие голоса.

— Помогите же ей, помогите, ей плохо! Разве вы не видите, что ей плохо! — услышала я визг Сашки.

— Чего орешь, не ори, здесь всем плохо! — в свою очередь, рявкнула здоровая негритянка-медсестра. — А если будешь орать, то я позову полицию.

— Полицию! — заорал Сашка. — Этого мне только и надо!

Я услышала невнятный грохот, как потом выяснилось, Сашок ебнул большую вазу о пол.

Я очнулась в маленькой комнате уже с массой трубок вокруг меня, с капельницей и нежно улыбающейся медсестрой.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо. Сейчас сделаем рентген.

Но рентген ровно ничего не показал.

— Странно, очень странно, мы будем вас оперировать через полчаса. Вас будет оперировать очень хороший хирург, поэтому шва почти что не будет видно, мы знаем, как вам это важно. Вы ведь — модель?

— Да, — промямлила я.

После операции мне объявили, что такого случая еще не было в практике этого госпиталя.

— Это ненормальность, понимаете, — говорил мне очкастый доктор. — У вас в кишке застряла маленькая рыбья косточка, уже почти начиналось заражение крови, операция была сделана в последний момент, вам очень повезло.

— Знаю, я ведь родилась в рубашке.

— Вы когда-нибудь видели вещие сны?

— Да, один раз мне снились голуби.

Я пролежала в госпитале дней пять и вернулась домой. Я опять легла на свой бархатный диван и заснула. Мне снилась девочка-булавочка, которая предлагала мне чай. Потом странная красивая комната, и в ней почему-то находилась пирамида. Я увидела свою маму, красивую и молодую, она сидела в греческой тунике на мраморном полу. И рядом с ней был огонь. Потом я услышала воркотню голубей. Исчезла жрица-мама, и я очутилась в своей квартире. Я встала с красного дивана и открыла дверь в свою другую комнату. На полу сидели цыгане, они перебирали деньги и мои платья. «Немедленно — вон отсюда! Слышите, это моя квартира! Убирайтесь!» — «Сама убирайся, если не хочешь жить с нами», — они спокойно курили и улыбались, а некоторые запихивали в узлы мои платья… Я проснулась; наверное, уже было утро. Небольшой страх погладил меня по еще не совсем проснувшемуся лбу. Я отчетливо слышала громкую воркотню голубей. Голуби были где-то совсем рядом, но где: «там» или «здесь»? Я встала и открыла дверь в другую комнату. Сотни крыльев захлопали и забились над моей головой, весь пол был живым жирным птичьим ковром. Окно было открыто. Я с ужасом захлопнула за собой дверь. Слава Богу, что не нагадили на голову. Все правильно, за мое отсутствие здесь поселились птицы, и я слышала их последнюю недовольную ругань в связи с неожиданным переездом.

Леди Кэрол…

Часов в двенадцать дня пришла Кэрол забрать свои вещи.

— Забирай, — безразличным голосом ответила я.

Кэрол прошла в пустую комнату, где были ее коробки, а еще раньше — голуби.

Я лежала и смотрела в пространство, как вдруг появилась Кэрол с огромным мешком марихуаны.

— Вот, — улыбаясь проговорила она, — ты, наверное, даже не представляла себе, с чем спишь в одной квартире!