Леонид Семенов - Собрание стихотворений

Отчего прохожу равнодушно мимо стольких встречных людей?
Отчего смотрю равнодушно без злобы и без любви на них?
Быть может, гибнут они или просят опоры иль пищи?
Но иду.
Красивы карнизы домов и заря,
И краски различные неба, и окна.

Или сердце боится себя?
Боится огня состраданья?
Когда увидит страданье здесь каждого,
Тогда исчезнут все личины.
— —
Мое равнодушие убийственно. Меня ничто не трогает. У моих ног могут валяться люди, могут убиваться, плакать и рыдать, но я не шевельнусь. Я могу знать, что вот в этот самый миг кто-нибудь кого-нибудь убивает и, может быть, мне близкий человек близкого. Но я не дорожу. Что мне из этого? Зачем? Для чего? И что могу я дать им? Сегодня нищенка на улице чего-то просила у меня; я дал ей много денег, — но так только, чтобы откупиться. Не подумайте, пожалуйста, что я добрый. Я совершенно бесчувственный.
— —
Я не хочу выдумывать чувств.
Если чувства нет, пусть не будет.
Какое мне дело до страданья народа?
Почему мне жалеть тех, а не этих?
Играет палач и казнимый.
Когда игра доводит до края,
Ничего не остается, как играть до конца.
Кидать крылатые фразы
И как актер возбуждать в себе вдохновенье,
Чтобы им украсить свой последний миг.
Но я равнодушен.
Пусть играет палач и казнимый, —
Я ищу самого сокровенного в глубине моей.
— —
Все игра.
Разговоры, сплетенья, сомненья, ответы.
Себя вплетаем в игру,
Чтобы насытить свою пустоту.
Но игра имеет свои законы
И подчиняет нас себе.
Тогда томимся своей несвободой.
А когда мы теряем в игре что-нибудь нам самое дороге
Мы в ужасе закрываем глаза
И спешим. Спешим,
Чтобы снова играть и играть,
Теперь играть своим страданьем.
— —
Все игра.
Кто начал мыслить и живет по мыслям,
Тот уже не свободен,
Им владеет ход его мыслей, —
Логика.
Но разве логика это он?
Другой изобрел себе дело
И дело владеет им.
Но разве дело это он?
Он как пылинка в потоке вещей,
И несет его дело
Борьбой, самолюбием и другими заботами.
Но все это разве он?
Я ищу себя самого настоящего.
— —
И все ложь в этом верхнем обществе.
Когда за обедом они говорят и смеются, —
Все ложь.
И лжет министр, когда говорит,
И лжет депутат.
И девушка выдумывает себе любовь,
А юноша роман,
Чтобы хоть чем-нибудь заполнить свою пустоту.
А когда их ложь покорит их себе,
Тогда они рады.
Они — рабы и боятся своих решений.
Но я ищу себя самого свободного.
— —
Я иду к человеку,
Но лучше молчать.
Будут споры, обманы,
Борьба самолюбий.
Это зовется у нас разговорами.
Но лучше молчать,
Будет взор устремленный с вопросом
И, может быть, с просьбой. —
Но лучше молчать.
В молчаньи, быть может,
Не мы, а кто-нибудь третий
За нас ответит.
И это будет просто.
Лучше молчать.
— —
И опять устремленные взоры.
Сестра, сестра!
Твой взор испытующий меня казнит.
Как ответить тебе, что сказать?
Как прижать тебя, или слиться тело с телом?
Я сижу на диване,
И ищет рука твоей руки.
Но разве это ответ на голод душевный?
Сестра, сестра!
А сколько их жадных, голодных!
В душе безмерная жалость!
— —
Предела нет моим желаниям!
Я хочу слиться с тобой
Душа с душой!
Так, чтобы пали все стены между нами
И чтобы я был ты, а ты был я!
Мой друг!
Мне так холодно, так одиноко в моем замке!
— —
Мой замок высоко!
Есть в нем просветы в небо,
Есть провалы, обвалы, подвалы, есть Смерть.
Но самое страшное в нем — зеркало.
В нем я вижу себя, —
Красивый, бледный лик.
В него я влюблен безмерно.
Проклятое зеркало!
Как разбить его!?
— —
Мы все заключены по замкам
И видим друг друга только в окна, —
Даже не видим, а только угадываем,
Я ищу тебя и вижу твои глаза, ресницы и смех.
Но где ты?
Я пустил своих собак, по всем коридорам
И рыщут они, ищут выхода;
Но всюду стены, это небо и краски и все впечатления
глаза и уха
О ужас! я жду.
Приходи ты неведомый, жданный!
Мне так страшно в моем одиночестве!
— —
Нет! Я ищу лишь святыни.
И когда я влюблен был в женщину,
Я не искал ее ласк.
Пылала жажда,
Но хотелось только разбить свои стены
И выйти из них и забыться.
Я глядел ей в глаза!
Видел волосы, руки и губы, и грудь!
Как влиться в них, слиться, забыться?
Но женщина лжет!
И был я рабом лишь рабыни.
Проклятье паденью!
С тех пор не гляжу я на женщин.
— —
Эта симфония лжет,
И не надо мне музыки.
Я напрасно старался
Уверить себя, что она для меня, —
Она ласкает только слух
И верхнюю душу,
Но в душе есть настоящий, Голодный!
Как насытить его?
О люди, мне всегда было пусто с вами!
И от всех ваших симфоний, картин и романов
Мне холодно, скучно!
Простите меня!
Но, может быть, это и каждому из вас,
Или нет?
— —
Сегодня не знаю!
Сердце ли просится в озеро
Иль озеро в сердце?
Не знаю, не знаю.
Но так рвется все ко всему;
И солнце, и ветер, и волны, и эти камни,
И вздох!..
И ты отошедшая, вечная, ты ль надо мной?
О, прости преклоненного…
— —
И все по-прежнему озеро спокойно,
Как младенческий взор.
И течет в изумрудных оковах.
Не течет, а струится.
Теченье только обман.
Это ветер.
А этот белый волдырь —
Монастырь, —
Сколько в нем гноя и лжи, и паденья, и грязи.
Сегодня человек мне сказал,
Что первое слово, какое он знал
На земле,
Было слово — по матери.
Другие смеялись
Над младенцем…

Озеро, озеро чистое!..
— —
Почему мне больно идти по траве?
Травушки, травушки бедные!
Почему мне стыдно топтать вас?
Травушки, травушки тихие!
Поднялись они у дороги,
И топчет их всяк! И прохожий!
Травушки, травушки темные!
Вы растите, простите меня, вы все потоптанные,
все необласканные,
Травушки, травушки незащитные…
— —
Травы, травушки пахучие…
Они звали меня к себе,
Простирали ко мне свои ветки, свой запах.
Хотели меня приголубить,
Звали в луг свой зеленый, широкий,
Охватили меня, прижали меня к себе,
Пригнули к земле, отуманили, убаюкали.
Травы, травушки пахучие,
Они одни здесь сжалились надо мной!
Одни обласкали меня, поцеловали меня.
Но я не их — я иду.
Травы, травушки, мои братцы родимые!
Я бы и рад погрузиться в их влагу,
Я бы и рад погрузиться в их сон,
Я бы рад в них забыться их жизнью,
Но для жизни иной я рожден!
Травушки, травушки, простите меня!
— —
Она позвала меня к себе,
Позвала на свою могилку.
На ее могилке весна,
На могилке трава.
Я стою просветленный.
В этой травке весна,
В этой травке она,
Сестра, сестрица моя,
Ты ведь рада? скажи же, шепни мне.
Ах, вот и она…
Нам теперь никто не мешает…
Мы можем теперь расспросить друг друга обо всем,
О чем еще не успели.
Я могу тебя поцеловать,
Я могу провести рукой по твоим волосам…
Как это раньше не смел.
Я держу твою руку и мне хорошо…
Сестра, ты ведь здесь?!
Ты ведь рада?! скажи, шепни мне!..
— —
Мне больно, больно…
Точно мой дух распинают они.
Ах братья, сестры,
Мне, видно, с вами не жить!..
— —
Мы живем только тогда,
Когда есть в душе радость.
Но не всякая радость верна.
Я ищу вечной радости,
Чтобы ее не смывала житейская волна.
О люди, о люди, как радость вам дать!
Как часто бегу я к вам,
Исполненный жгучего огня;
Но ложь опутывает уста и я молчу.
Проклятие лжи!
Не хочу обманывать вас ложью.
Пусть лучше слыву между вами холодным.
В пустыне огонь разгорится сам!
И тогда прорвется наружу.
Но он ведь не может пропасть, —
Он вечный!..