Редьярд Киплинг - Английская классическая эпиграмма

Здесь я покоюсь – Джимми Хогг.
Авось грехи простит мне бог,
Как я бы сделал, будь я бог,
А он – покойный Джимми Хогг!

– Что ты скажешь о Джоне, в компании
Постоянно хранящем молчание?
– Коли глуп, он великий мудрец,
Коль умен, он великий глупец.

Дафна, страсти избегая,
Навсегда осталась лавром.
А красавица другая
Стала нынче бакалавром.

Скупой вскричал, увидя мышь:
«Стой! Ты зачем в мой дом бежишь?»
Мышь успокоила скупого:
«Я не еды ищу, а крова».

Из глины мы, о Бахусова чаша,[137]
Существовать недолго нам дано.
Но сколь сейчас прекрасна доля наша:
Во мне играет жизнь, в тебе – вино.

Улыбались три смелых девицы
На спине у бенгальской тигрицы.
Теперь же все три –
У тигрицы внутри,
А улыбка на морде тигрицы.

Труд, отдых, снова труд, а в воскресенье
С семейством в храм – вот наша жизнь-садок.
В нем крепко держит некоторых бог,
Всех остальных – общественное мненье.

Природа, утверждаешь ты,
Отнюдь не терпит пустоты.
О, если бы когда-нибудь
В себя сумел ты заглянуть!

Когда в рассужденья пускается Сим,
То невыносимо быть в обществе с ним:
Мы еле сидим в отупенье дремотном,
Но он голосист и уснуть не дает нам.

Поэмы ваша милость сочиняет
Быстрей, чем их наборщик набирает,
Быстрей, чем мы прочесть их успеваем,
Но медленней, чем их позабываем.

Вот как разумник Джайлс добиться смог,
Чтоб Кейт установила свадьбы срок:
Он на вопрос: «Спешить-то нам куда?
В решенье быть твоею я тверда»,
Ответствовал: «А все же поспешим:
Ведь я не тверд в решенье быть твоим».

Из-за усталости большой
Скончалась прачка Джой.
Вердикт: Джой отстирать хотела
Рубашку Ветерелла.

Покойник, над коим горит столько свеч,
При жизни скупился огарок зажечь.

Кто богат, тот на подарки скуп издревле:
Бедняка послать к чертям куда дешевле.

«О, проклят будь, – воскликнула Камилла, –
Тот день, когда я замуж выходила!»
А муж в ответ: «Жена моя, ты что ж,
Единственный наш райский день клянешь?»

«Пред столь искусным, столь живым портретом
Твоей жены дивлюсь я, отчего
Молчит он». – «Друг мой, в недостатке этом
Великое достоинство его».

Два адвоката спорили в суде.
Казалось, нет предела их вражде.
Но после заседанья тут же в зале
Друг другу руки спорщики пожали.
«Ба! – крикнул потерпевший. – Три часа
Они бросались, будто пес на пса,
А помирились вмиг». – «Ты глуп трикраты, –
Сказал ему приятель. – Адвокаты,
Как ножницы, кромсают всех и вся,
Один другому ран не нанося».

В глубокой пещере, где холод и мрак,
Отшельник ютился бог ведает как.
Мирские утехи прельщали его,
Но их избегал он бог весть отчего.
Себя что ни день истязал он бичом
И вечно молился бог знает о чем.
Ко всем наважденьям был глух он и нем,
Питался росой и бог ведает чем.
Когда пилигримы явились к нему,
Он был бездыханен бог весть почему.
И страшного днесь ожидая суда,
Он в рай вознесется бог знает когда.

– Уильям, ты? А говорят,
Тебя убили.
– Я слышать это очень рад, –
Вскричал Уилли.

В раю наш праотец Адам
Творил молитву по утрам:
«О господи, живу как в сказке я,
Хвала тебе за кущи райские» Но из-за Евы богом он
Внезапно рая был лишен.
Чем больше я об этом думаю,
Тем чаще колочу жену мою.

Позору предпочли мы смертный бой,
И вот мы здесь лежим в одной могиле.
Хоть мир ничтожен, на него иной
У юных взгляд. А мы все юны были.

Застреленный часовой, в дозор я не встану опять.
Я спал, потому и убит. И вот продолжаю спать.
Теперь не будите меня. Я пулей сражен наповал.
Я сплю, потому что убит. Убит, потому что спал.

В тылу работать не любили,
Поэтому мы спим в могиле.

Оттого мы попали под пули,
Что отцы наши нас обманули.

За ложь меня браните хоть сто крат вы:
То были лишь предвыборные клятвы.

Консерваторы, что долго были в силе,
Женщин, карты и вино превозносили.
Победив их, лейбористы все равно
Превозносят женщин, карты и вино.

Любовь мне постыла, и с рифмой разлад.
Вот только деньгам я по-прежнему рад.

Пусть на моем напишут пьедестале:
Грешил он много, но его читали.

Хвалился дьявол в дружеской беседе,
Что соблазнит сиятельную леди,
Но безрассудно было хвастовство!
Кто соблазнил кого?
Она – его!

Припомнив прошлое с усильем,
Писала бабушка о том,
Что с ней встречался Вордсворт Вильям
И старый Колридж ей знаком.

В атлас и кружева одета,
Она дремала на лугу,
Когда великих два поэта,
Причмокнув, молвили: – Агу!

Они ушли куда-то оба,
Но на любезные слова
Успела юная особа
Ответить классикам: – Уа!

Не презирай сонета, критик!
Вордсворт

Не будь к сонету, критик, слишком строг.
Пускай бездарен он и скучен очень часто,
Но в нем не более четырнадцати строк,
А ведь в иных стихах бывает полтораста!

Поджаривая тосты, нянька Джин
Упала вдруг в пылающий камин.
Она погибла. Но всего страшней
То, что сгорели тосты вместе с ней.

Сгорел в камине бедный Билли.
Храню я пепел дорогой,
Чтоб сердце Билли не разбили
Неосторожно кочергой.

Французский маркиз (о, прискорбная весть!)
Похитил и Джуди, и Джудину честь.
Утешимся все же: наверное, Джудит
Болтать по-французски свободнее будет.

Утопилась тетка Смита
У себя в колодце.
Значит, воду через сито
Процедить придется.