Денис Коротаев - Белые тени
Мы любим себя неизменной любовью
За верность и вечность ответной любви.
Так в детстве мечтали – махнем в космонавты,
А может – в артисты, а может… Но нет…
И вот, снисхожденья небес не познав, ты
Уж ищешь предлог оправдать этот свет.
И манной летят купидоновы стрелы,
И ядом блестит наконечник стрелы.
И вот уже мы благородны и смелы,
И все нам по сердцу, и все нам милы.
Так пой, человек, эту ложь во спасенье,
Эпитетов громких в душе не тая,
Пока так прекрасны твои сновиденья,
Пока так ничтожна планида твоя.
Так пой, человек, этот странное чувство –
В безветрии мчаться на всех парусах,
Казаться большим, отражаясь искусно
В не знающих правды прекрасных глазах…
29-30.12.97
* * *
Прости меня, любовь моя, прости меня –
Я стал таким циничным и умеренным,
Забыл, как величать тебя по имени,
В своей непогрешимости уверенный.
Прости меня, любовь моя, мне ведомо,
Сколь грешен я, лелея эту праведность,
То малое, что сердцу заповедано,
Меняя на уют и респектабельность.
Гореть бы мне в твоем неверном пламени,
Оправдываясь званием влюбленного,
Но снова на моем воздетом знамени
Нет сердца, ржавым дротиком пронзенного,
И снова, вопреки былым пророчествам,
Мне сужено с улыбкой обреченного
Любить свое немое одиночество
Затравленной любовью заключенного…
декабрь 97, 20-тые…
* * *
О, когда бы я только смел
Так легко говорить "люблю",
Я сказал бы, кому хотел
Те слова, что в душе коплю!
О, когда бы я только мог
Не бояться пойти ко дну,
Выбирая из ста дорог
Ту одну (иль не ту одну)!
О, когда бы я это смел –
Стал бы молод, силен, богат,
Как мальчишка с колчаном стрел
И крылами на сотню ватт.
И, всецело поверив им,
Этой верой сполна крылат,
Я бы не был почти любим,
Я бы не был почти женат.
Но куда подевалась прыть?
Но куда подевалась стать?
Мне так долго хотелось быть,
Что пора было кем-то стать,
Что пора было как-то спеть,
То, что я до сих пор не спел,
Чтобы боле твердить не сметь –
"О, когда бы я только смел!.."
5-15.05.97
* * *
Еще в сиротство до поры не верят губы,
Еще тепло твоей груди хранит рука,
Но где-то там, у той черты, играют трубы,
И слышен гул издалека, издалека.
Еще не познана сполна любви наука,
И жадный взгляд не утолит твой силуэт,
Но где-то там, у той черты, нас ждет разлука
На сто минут, на сто часов, на сотню лет.
Еще нам в жизни суждено довольно счастья,
Еще гореть твоим глазам, твоей душе,
Но где-то там, у той черты, гремит ненастье,
И Джебраил настороже, настороже.
Еще покорны нам вполне и шаг, и слово,
И нет причины не просить у бытия,
Чтоб где-то там, у той черты, мы были снова
Вдвоем с тобой,
Наедине,
Лишь ты и я …
25-26.02.96
* * *
Горчинка губ, касанье рук,
Моленье слов за гранью звука.
И снова будет сердца стук
Твоею мерою, разлука!
Ночной вокзал привычно глух
К неодолимости итога,
И снова будет сердца стук
Твоим свидетелем, дорога!
Но милый лик во тьме разлук
Хранят опущенные вежды.
И снова будет сердца стук
Твоим предвестником, надежда!..
20-23.02.96
* * *
Небритая дама немалого веса
И брак логопеда неясного рода,
Прикрывшись табличкой "Российская пресса",
Послушать надумали голос народа.
Собрали вопросы, на улицу вышли
И, первую жертву поспешно наметив,
Спросили у чукчи – "Не харе ли Кришна?"
"Ой, харя, однако!" – им чукча ответил.
Потом безо всякого лишнего "здрасьте"
Спросили туземца, обнявшего столик –
"Скажите, товарищ, IN GOD ли WE TRUST-те?"
"За гада – ответишь", – изрек алкоголик.
И дальше – не лучше, зато – веселее
(Да нашей-то прессе – толику ума бы!):
"Акбар ли Аллах-то?", – спросили еврея,
"Айзохен ли вей-то?", – спросили араба.
И, дважды поставив в опроснике минус,
Не сбавили громкость словесного гвалта.
Спросили прибалта – "Как жизнь, господинас?"
"Спасыыбо, хрэновос", – ответил прибалтас.
Сменили кассету, но эта замена
Была не на пользу провальному делу.
"Как жизнь, генацвале?", – спросили туркмена,
"Булы ль здоровэньки?", – спросили карела.
И, славя страну беспохмельного солнца,
Не внемля ответным парам перегара,
"Сечешь, Асахара?", – спросили японца.
"Секу, то есть сёку", – сказал Асахара.
Вот так и работали вплоть до момента,
Когда, в день дотоле благой и погожий,
На выкрик привычный "А ну, респонденты!"
"Да сам ты кастрато", – ответил прохожий…
27-29.12.97
* * *
Гласность так гласность! Пора обнажить
То, что сокрыто от глаз посторонних,
Переусердствовав, перекроить
Трейд-юнионы во фрейд-юнионы.
Пусть верещит худосочный эстет,
Режет в истерике синие вены –
Мы освятим тот нехитрый предмет,
Что украшает заборы и стены.
Будет он нам и кумир, и судья.
Пусть после нас разбираются внуки –
Что ныне гласность: исход иль петля?
Честная речь или снятые брюки?
* * *
Деловито и размеренно,
Словно черви из питомника,
По развалинам Империи
Расползались автономии.
Расползались суверенные
(Не бывает сувереннее!),
Забренчали соверенами,
Источая суеверия.
Не москальским ли повеяло? –
Вопрошали у оракулов
И, услышав, что наблеяно,
То чуралися, то плакали.
Наплодив купоны с гривнами,
Занавесив мовой улицы,
Расползалися наивные,
Да побитые вернулися.
Не берут в гаремы южные,
Охладел любовник западный…
Что же – снова зимы вьюжные
В стороне кривой да лапотной?
Нет, мы лучше бухнем в ноженьки
Закордонным лепрозориям,
Но и там три пальца сложены
Из-за двери заузоренной.
Ну так как же быть прикажете,
Исполать на Геть сменявшие?
Снова сеять ваши пажити,
Вас от голода спасавшие?
Снова лить без меры кровушку,
Защищая ваших гетманов,
Чтобы вы Россию-вдовушку
Проклинали на чем свет стоит?
Но безмолвно и растерянно,
Словно труп из анатомии,
На обочинах Империи
Отходили автономии…
10-12.09.97
* * *
Сгинула метелицей cтрадная пора.
В месте Новоселица праздник до утра.
Как не быть им в радости, если в этот год
Сдали все до малости хлопцы в обмолот.
Разговоры веселы, алы кушаки.
Галстуки повесили – чем не казаки?
Развеселой тучею двинут по селу
И набьют по случаю морду Василю.
Порешат бутылочку после, у ставка.
Хлопцам под горилочку ночь не коротка.
А под утро кипою сложенных мужей
Жинки с рощи липовой выгонят взашей,
Назовутся женами худшей из скотин,
Галстуки зеленые спрячут в нафталин,
Чоботы скрипучие бросят под диван
И слезою горючею смочат сарафан.
Полем дымка стелется. Храп из-за бугра.
В месте Новоселица праздник до утра…
сентябрь 94
* * *
Берег моря, где счастливцев жарит солнце за две гривны,
Где сравнялись наготою толстосум и карапуз,
Где волна шлифует камни языком, от йода желтым,
Избивая в хвост и выше любознательных медуз.
Полежав на этом солнце три недели, подставляя
Этим волнам три недели заостренные углы,
Стал и я таким, как галька – туповатым и округлым,
Но рукою, злой и мокрой, не схватить меня, увы.
Мной не бить в висок по пьянке в кровь, и пролетариату
Мне не стать вторым орудьем – так безвреден я и мал,
Но зато какой-то мальчик вместе с белою ракушкой
Запихнет меня в кармашек, как частицу крымских скал.
А потом, в далекий город возвратясь в конце каникул,
Он на стол меня положит, огорошенный вполне,
Что я серым стал и тусклым (как он мог так ошибиться?),
А ведь был таким красивым в крымской медленной волне!
И слезинка огорченья цвета солнца, вкуса моря
