Федор Сологуб - Том 7. Изборник. Рукописные книги

Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, –
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.

Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.

Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мгла,
Тонкою влагою ночи
Веют два лёгких крыла.

Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, –
Только на поясе белом
Два золотые ключа.

Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно-мятежный
Ты от толпы заслонил.

В тяжкие дни утомленья,
В ночи бессильных тревог,
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.

Я зажгу восковую свечу,
И к Творцу моему воззову,
Преклоняя главу и колени.
Бытия моего не хочу,
Жития моего не прерву,
До последней пройду все ступени.

Только воля Господня и есть,
И не я выбирал этот путь,
И куда он ведёт, я не знаю, –
И спешу я молитвы прочесть,
И не смею в ночи отдохнуть,
И главу, и колени склоняю.

Обольщения лживых слов
И обманчивых снов, –
Ваши прелести так сильны!
Утомителен летний зной.
На дороге лесной
Утешения тишины.

Позабудешься ты в тени, –
Отдохни и засни.
Старый сказочник не далёк.
Он с дремотою подойдёт.
Вещий лес оживёт, –
И таинственный огонёк.

Чего не было никогда,
Что пожрали года,
Что мечтается иногда, –
Снова молодо, снова здесь,
Станешь радостен весь,
В позабытую внидешь весь.

Алой кровью истекая в час всемирного томленья,
С лёгким звоном злые звенья разжимает лютый Змей.
Умирает с тихим стоном Царь полдневного творенья.
Кровью Змея пламенея, ты жалеть его не смей.

Близок срок заворожённый размышленья и молчанья.
Умирает Змей багряный, Царь безумного сиянья.
Он царил над небосклоном, но настал печальный час,
И с протяжным, тихим стоном Змей пылающий погас.

И с бессильною тревогой окровавленной дорогой,
Все ключи свои роняя, труп Царя влечёт Заря,
И в томленьи грусти строгой месяц бледный и двурогий
Сеет мглистые мечтанья, не грозя и не горя.

Если страшно, если больно, если жизни жаль невольно, –
Что твой ропот своевольный! Покоряйся, – жить довольно.
Все лучи померкли в небе и в ночной росе ключи, –
И опять Она с тобою. Слушай, слушай и молчи.

В село из леса она пришла, –
Она стучала, она звала.
Её страшила ночная тьма,
Но не пускали её в дома.
И долго, долго брела она,
И тёмной ночью была одна,
И не пускали её в дома,
И угрожала ночная тьма.
Когда ж, ликуя, заря взошла.
Она упала, – и умерла.

Берёзка над морем
На высокой скале
Улыбается зорям,
Потонувшим во мгле.

Широко, широко
Тишина, тишина.
Под скалою глубоко
Закипает волна.

О волны! О зори!
Тихо тающий сон
В вашем вечном просторе
Над скалой вознесён.

Оргийное безумие в вине,
Оно весь мир смеясь колышет.
Но в трезвости и в мирной тишине
Порою то ж безумье дышит.
Оно молчит в нависнувших ветвях,
И стережёт в пещере жадной,
И, затаясь в медлительных струях,
Оно зовёт в покой прохладный.
Порою, в воду мирно погрузясь,
Вдруг власть безумия признает тело,
И чуешь ты таинственную связь
С твоей душой губительного дела.

Преодолел я дикий холод
Земных страданий и невзгод,
И снова непорочно молод,
Как в первозданный майский год.

Вернувшись к ясному смиренью,
Чужие лики вновь люблю,
И снова радуюсь творенью,
И всё цветущее хвалю.

Привет вам, небеса и воды,
Земля, движенье и следы,
И краткий, сладкий миг свободы,
И неустанные труды.

Благословляю, жизнь моя,
  Твои печали.
Как струи тихого ручья,
Мои молитвы зазвучали.

Душевных ран я не таю,
Благословив моё паденье.
Как ива к тихому ручью,
К душе приникло умиленье.

Холодная, жестокая земля!
Но как же ты взрастила сладострастие?
Твои широкие, угрюмые поля
Изведали ненастье, но и счастие.

Сама ли ты надежды родила,
Сама ли их повила злаками?
Или сошла с небес богиня зла,
Венчанная таинственными знаками,

И низвела для дремлющей земли
Мечты коварные с обманами,
И злые гости облекли
Тебя лазурными туманами?

Блаженство в жизни только раз,
  Безумный путь, –
Забыться в море милых глаз,
  И утонуть.

Едва надменный Савл вступил
  На путь в Дамаск,
Уж он во власти нежных сил
  И жгучих ласк.

Его глаза слепит огонь
  Небесных нег,
И стройно-тонкая ладонь
  Бела, как снег.

Над ним возник свирельный плач
  В пыланьи дня:
«Жестокий Савл! О, злой палач,
  Люби меня!»

Нет, Павла Савлом не зови:
  Святым огнём
Апостол сладостной любви
  Восставлен в нём.

Блаженство в жизни только раз,
  Отрадный путь!
Забыться в море милых глаз,
  И утонуть.

Забыв о том, как назван ты
  В краю отцов,
Спешить к безмерностям мечты
  На смелый зов.

О, знойный путь! О, путь в Дамаск!
  Безумный путь!
Замкнуться в круге сладких ласк,
  И утонуть.

Огонь, пылающий в крови моей,
Меня не утомил.
Ещё я жду, – каких-то новых дней,
Восстановленья сил.
Спешу забыть все виденные сны,
И только сохранить
Привычку к снам, – полуночной весны
Пылающую нить.
Всё тихое опять окрест меня,
И солнце и луна, –
Но сладкого, безумного огня
Душа моя полна.

В светлый день похоронили
Мы склонившуюся тень.
Кто безгласен был в могиле,
Тот воскрес в великий день, –

И светло ликует с нами,
Кто прошёл сквозь холод тьмы,
Кто измучен злыми снами
В тёмных областях зимы.

Все эти ваши слова
Мне уж давно надоели.
Только б небес синева,
Шумные волны да ели,

Только бы льнула к ногам
Пена волны одичалой,
Сладко шепча берегам
Сказки любви небывалой.

Твоя душа – кристалл, дрожащий
В очарованьи светлых струй,
Но что ей в жизни предстоящей?
Блесни, исчезни, очаруй!

В очарованиях бессилен
Горящий неизменно здесь.
Наш дольний воздух смрадно пылен,
Душе мила иная весь.