Александр Новиков - Симфонии двора (сборник)

Вано, прочти. Ты грамотный? Не знаю.

Сходи к соседу, пусть тебе прочтет.

Скажи, сижу, на зоне срок мотаю.

Увидимся не раньше – через год.

Тюрьма – козел. Я это точно знаю.

У нас в ауле, помнишь, был ишак?

Вот здесь такой начальником канает –

Позорная ментовская душа.

Вчера ходил к дантисту дергать зубы –

Бывает все, я тоже не святой.

Мне так болел, а он, скотина грубый,

Мне вырвал почему-то золотой.

Тебе пишу – жене не выдай только.

Она, наверно, без меня устал?

Я здесь имел одну красивый телка,

Мне этот телка с потрохами сдал.

Когда прочтешь, сходи, проведай Гоги,

Чтоб думал, между прочим, головой.

А то еще ему завинтят роги

И сделают тогда нам «групповой».

Не шли сюда гашиш и даже чачу.

У мне на это аппетит прошел.

Ты замастырь мне лучше передачу –

Побольше сала – будет хорошо.

Я все пишу не ради пропаганда –

Шашлык-машлык здесь много

не найдешь.

Когда вернусь, сварю тебе баланда.

Один-два раз поешь и все поймешь.

А я сижу, не подаваю виду.

И в праздник веселюся от души.

Ты слышишь, брат, я никого не выдал.

Приедь, Вано. А лучше напиши.

Как виноград? Скажи, дорос докуда?

Сейчас, я слышал, рубят на ботву?

Вано, клянусь, в натуре, блядем буду,

Откинусь только, я им пасть порву!

Когда вернусь, поставлю вам статую.

За это будем много выпивать.

Вано, я здесь почти что не блатую.

На волю выйду – буду блатовать!

В деревне «Наш Ильич»,

Где пьют, только покличь,

Жил Ваня-тракторист –

И строен, и плечист.

На женский пол не слаб,

Да и боялся баб,

И все деньки в году

Сгорал, бля, на труду.

Ваня, Ваня,

ну чего к тебе все бабы пристают?

Ваня, Ваня,

покажи им, пусть попляшут, попоют.

И было у него

Два хоббия всего:

Одно было – гармонь.

Второе, бля – не тронь.

И с этих хоббий двух

Ходил в деревне слух,

Что был у Вани член

Ишшо ниже колен.

Ваня, Ваня,

ну чего к тебе все бабы пристают?

Ваня, Ваня,

покажи им, пусть попляшут, попоют.

Но вот пришла пора –

Армейская муштра.

Пришла пора, как пить –

В солдатики иттить.

Но медосмотр когда

Взглянул ему туда:

– С такою штукой, брат,

Какой с тебя солдат!

Ваня, Ваня,

ну чего к тебе все бабы пристают?

Ваня, Ваня,

покажи им, пусть попляшут, попоют.

И только медсестра,

Красива, не стара,

К поломанной судьбе

Взяла его к себе.

И было, всем в пример,

У них размер в размер.

У них теперь семья.

Такое дело, бля.

Играла музыка в саду,

Купались лебеди в пруду,

Улыбки таяли в духах ночной прохлады,

И авто-мото-ямщики

Щипали таксой кошельки,

Пиратов НЭПа доставляя до парадных.

В тот вечер Веня-корешок

Ростовщикам раздал должок

И с умным видом на рулетке делал

ставки –

Он полусонному крупье

В казенном аглицком тряпье

Кричал: «Добавьте по полсотни

для затравки!»

Роняли люстры тусклый свет,

Последний банковский билет

Растаял в Вениных руках пустой

ледышкой,

Как вдруг вошел какой-то тип,

И Веню дернул нервный тик,

И контингент в момент замаялся

отдышкой.

Тот тип был – Лева Михельсон,

Он грел под мышкой «Смит-Вессон»

И мог пулять свинцом слонового

колибра,

Он по природе был артист,

Но играл ни в рамс, ни в вист,

И не лежал душой вообще к азартным

играм.

Он бодро молвил: «Господа!

Прошу вас, слушайте сюда,

Кто будет прятать деньги в туфли

и кальсоны –

Я это с детства не люблю,

Всем оставляю по рублю», –

И почесал за ухом дулом «Смит-Вессона».

Предупредительный крупье

Согнулся в миг: «Прошу, месье.

Прошу учесть, что даже рупь мне будет

лишку –

Я от души готов помочь,

И очень жаль, что время – ночь,

А то бы снял для вас еще свою

сберкнижку».

Тут все почувствовали вдруг,

Что деньги – это злой недуг,

И только Веня рухнул шумно, как

с лабаза,

А заодно смахнул под стол

Десятка два купюр по сто

И напихал за обе щеки до отказа.

За пять минут – каков нахал! –

Всем Лева ручкой помахал

И дверь открыл одним рывком филейной

части.

Как сон растаял нервный стресс,

И нездоровый интерес

Все стали шумно проявлять к набитой

пасти.

У Вени свет в глазах поблек.

– Разинь пошире кошелек! –

Три пары рук сошлись, и вправду стало

шире.

Сорвался крик на тонкий микс,

Как ветром сдуло пару фикс,

И «портмонет» до самых гланд

опустошили.

Поднялся крик, пошел дележ,

Сверкнул над Веней чей-то нож,

И он почувствовал: не время делать

ставки –

Какое дело до грошей,

Когда улыбка – до ушей.

И Веня понял: хорошо, не спрятал

в плавки!

С утра вскочу, скривлюсь в зевке

И – марш бегом в столярную!

Успеть сточить на верстаке

Одну строку коварную.

Никак не взять ее пером –

Вечор пришлось помучаться.

Но нынче – дудки! – топором

Хвачу, авось – получится.

А там – в тисы и под резец

По-новому заточенный,

Поскольку – длинный образец,

А нужен – укороченный.

Один резец, потом другой –

Какая стружка пышная!

Гвоздей в нее, загнуть дугой.

Ну, как? Есть что-то лишнее?

Давай стамеску, долото –

Долбить её, сучкастую.

Зачем – перо? Перо – не то!

Оно лишь мажет пастою.

А тут, гляди: запил, овал,

Резьба, заточка с фаскою…

«Гаврила хлебы продавал…» –

Пойду жене похвастаю.

Принес, а баба мне в ответ,

Проклятая изменница:

– И так топить поленьев нет,

Неси, дурак, в поленницу.

Ну когда же все от жизни заберу я –

Все ворую, да ворую, да ворую.

Ах, воровать – не наживать,

Поворуешь и опять

Завтра снова, завтра снова начинать.

Ну когда сердечной раной заживу я?

Украду тогда с небес звезду живую.

Ах, воровать – не наживать,

Поворуешь и опять

Завтра снова, завтра снова начинать.

А той звезде моих карманов было мало –

У меня она еще покой украла.

Ей воровать – не наживать,

Поворует и опять

Завтра снова, завтра снова начинать.

Чем кручиниться, ходить с печальным

взором,

Порешил я жизнь прожить фартовым

вором.

Ах, воровать – не наживать,

Поворуешь и опять

Завтра снова, завтра снова начинать.

А в последний день, что в жизни даст

Господь мне,

Украду ль я свою душу в преисподне?

Ах, воровать – не наживать,

Поворуешь и опять

Завтра снова, завтра снова начинать.

В то лето с неба выпала

Большая благодать,

И было мне легко и так приятно.

У ней была причесочка –

«Век воли не видать»,

А юбочка – «роди меня обратно».

А я под «ноль» остриженный, пока,

Военным лазаретом.

А что у ней с наколочкой рука –

Не спрашивал об этом.

Кружили мы, как голуби,

Над крышами судьбы,

И маялись собой от сладкой лени.

Гудели наши головы

От истовой гульбы,

А души – вплоть до белого каленья.

И вот, однажды, спьяну в кабаке

Какой-то сука в ботах

Узрел у ней наколку на руке

И прошептал ей что-то.

И будто кровь отхлынула

В момент с ее лица,

И вниз глаза упали черной птицей.

Я взял его за шиворот

И вынес до крыльца,

И бил, чтоб было проще объясниться.

И вот, когда на нем иссякла спесь,

Мне стало бить неловко,

И я спросил: «Кто она есть?»,

И он сказал: «Воровка».

Тем словом, гад, нарочно он

Мне душу искромсал.

И сердце – как гадюка покусала.

Я бил его за то,

Что он всю правду рассказал,

Но не сказал про то, что – завязала.

И вот, когда вернулся я назад

С лихой и горькой миной,

Лежал один платок ее в слезах,

А в нем: «Прощай, любимый».

А этот сука в ботах

Был, конечно же, ментом,

Из тех, кто нахаляву в месте злачном.