Джордж Байрон - Каин

Иди тихонько, Каин.

Хорошо;
Но почему?

Вон там под кипарисом
Спит на листве наш мальчик.

Кипарис!
Угрюмый он, зачем ты положила
Под ним дитя? Он смотрит так, как будто
Оплакивает то, что осеняет.

Но он ветвист, под ним темно, как ночью,
Он точно создан, чтобы охранять
От зноя спящих.

Спящих сном последним
И вечным. Но веди меня к Эноху.

Как он красив! Как разгорелись щечки!
Румянец их не уступает розам,
Рассыпанным под ним.

А посмотри,
Как хорошо полуоткрыл он губки!
Нет, не целуй; он скоро сам проснется,
Он выспался, но жаль будить!

Да, правда,
Я удержусь пока от искушенья.
Он спит и улыбается! Спи мирно
И улыбайся, маленький наследник
Земли такой же юной, как ты сам!
Спи, улыбаясь! Ты переживаешь
Часы и дни невинности и счастья.
Ты не срывал запретного плода,
Не знаешь наготы своей. Настанет
И для тебя час кары за какой-то
Тяжелый грех, которого ни ты,
Ни я не совершали; но покуда
Спи безмятежно! Щечки раскраснелись,
Из-под ресниц трепещущих и темных,
Как кипарис, колеблемый над ним,
Просвечивает ясною лазурью
Дремотная улыбка… Спит и грезит —
О чем? О рае!.. Грезь о нем, мечтай,
Мой мальчик обездоленный! Он — греза:
Уж никогда и никому из смертных
Не быть в его обители блаженной!

Не сетуй, милый Каин, не тоскуй
О прошлом над малюткою! Что пользы
Весь век Эдем оплакивать? Ужели
Нельзя создать другого?

Где?

Где хочешь:
Раз ты со мной — я счастлива без рая.
Иль у меня нет мужа, нет малюток;
Родителя и брата, кроткой Селлы
И матери, которой мы столь многим
Обязаны — помимо жизни?

Смертью
Мы тоже ей обязаны.

О Каин!
Тот гордый дух, с которым ты ходил,
Тебя еще сильнее опечалил.
Я думала, что дивные виденья,
Которые тебе он обещал,
Тьмы тем миров, отживших и живущих,
Которые ты видел, успокоят,
Насытят ум твой знанием; но вижу,
Что дух принес одно лишь зло. И все же
Я благодарна духу и готова
Простить его за то, что ты вернулся
Так скоро к нам.

Так скоро?

Да, прошло
Лишь два часа с тех пор, как мы расстались,
Лишь два часа — по солнцу.

Я вблизи
Смотрел на это солнце, созерцал
Миры, что озарялись им когда-то,
Но никогда не озарятся больше,
И те миры, что солнечного света
Не ведали от века: мне казалось,
Что протекли года.

Едва часы.

Так, значит, дух наш время измеряет
Тем, что он видит: радость или скорбь,
Величье иль ничтожество; я видел
Деяния бессмертных, созерцал
Угасшие светила и, взирая
На вечное, участвовал, казалось,
И сам в его величии; теперь
Я снова — прах и снова понимаю,
Что я — ничто: дух истину сказал мне.

Нет, дух сказал неправду. Сам Иегóва
Не говорил нам этого.

Но создал
Ничтожеством; он поманил нас раем,
Бессмертием, но сотворил из праха
И в прах вернет — скажи, за что?

Ты знаешь,
За грех отца.

А мы — в чем мы виновны?
Он согрешил, пусть он и умирает.

Нехорошо сказал ты; это мысли
Того, кто был с тобой, а не твои.
Я умереть готова — лишь бы жили
Отец и мать.

Да, — если б можно было
Насытить этой жертвой Ненасытность
И если б этот мирно спящий крошка
И те, что от него произойдут,
Не испытали смерти и страданий.

Как знать, не будет ли когда-нибудь
Такою искупительною жертвой
Спасен весь род Адама?

Искупленье!
Но в чем мы виноваты? Почему
Я должен пасть за грех, не мной свершенный,
Иль от другого жертвы ждать за этот
Таинственный и безыменный грех,
Весь состоявший только в жажде знанья?

Увы! Ты говоришь, что ты не грешен,
А сам грешишь: твои слова — кощунство.

Тогда оставь меня.

О, никогда,
Хотя бы сам творец тебя оставил!

А это что такое?

Алтари.
Воздвигнутые Авелем. Он хочет
Свершить с тобою жертву.

Алтари!
А кто ему сказал, что я согласен
Делить его корыстные молитвы,
В которых вовсе нет благоговенья,
А есть лишь страх? Мне алтаря не нужно,
Мне нечего сжигать на нем.

Но богу
Всяк дар угоден, если этот дар
Приносится с душевным сокрушеньем
И кротостью: сожги цветы, плоды…

Я сеял, рыл, я был в поту, согласно
Проклятию; но что еще мне делать?
Смиренным быть — среди борьбы с стихией
За мой насущный хлеб? Быть благодарным
За то, что я во прахе пресмыкаюсь,
Зане я прах и возвращусь во прах?
Что я? Ничто. И я за это должен
Ханжою быть и делать вид, что очень
Доволен мукой? Каяться — но в чем?
В грехе отца? Но этот грех давно уж
Искуплен тем, что претерпели мы,
И выше всякой меры искупится
Веками мук, предсказанных в проклятье.
Он сладко спит, мой мальчик, и не знает,
Что в нем одном — зачатки вечной скорби
Для мириад сынов его! О, лучше б
Схватить его и раздробить о камни,
Чем дать ему…

Мой бог! Не тронь дитя —
Мое дитя! Твое дитя! О Каин!

Не бойся! За небесные светила,
За власть над ними я не потревожу
Ничем малютку, кроме поцелуя.

Но речь твоя ужасна!

Я сказал,
Что лучше умереть, чем жить в мученьях
И завещать их детям! Если ж это
Тебя пугает, скажем мягче: лучше б
Ему совсем на свет не появляться.

О нет, не говори так! А блаженство
Быть матерью — кормить, любить, лелеять?
Но чу! Он просыпается. Мой милый!

О, посмотри, как полон жизни он,
Сил, красоты, здоровья! Как похож
Он на меня — и на тебя, но только
Когда ты кроток: мы ведь все тогда
Похожи друг на друга; правда, Каин?
Люби же нас — и самого себя,
Хоть ради нас, — ты нам обоим дорог!
Смотри, он засмеялся, протянул
К тебе ручонки, смотрит ясным взором
В твои глаза… Не говори о муках!
Тебе могли бы сами херувимы
Завидовать, — они детей не знают.
Благослови его.

Благословляю
Тебя, малютка, если только может
Благословенье смертного отринуть
Проклятие, завещанное змием.

Аминь. Благословение отца
Сильнее пресмыкающейся твари.

Я не уверен в этом. Но да будет
Над ним благословение!

Наш брат
Идет сюда.

Твой брат.

Брат Каин, здравствуй!
Господний мир с тобою!

Авель, здравствуй.

Сестра мне говорила, что с тобою
Беседовал какой-то дух. Он ангел?

Нет.

Так зачем общаться с ним? Быть может,
Он враг творца.

И друг людей. А был ли
Таким творец, как ты назвал его?

Назвал его! Ты, Каин, нынче странный.
Иди, сестра, — мы совершим сожженье.

Прости на время, Каин! Поцелуй
Малютку-сына, — пусть его невинность
И Авеля молитвы возвратят
Тебе и мир и веру!

Где ты был?

Не знаю.

Как? Но, может быть, ты знаешь,
Что видел ты?

Бессмертие и смерть,
Безмерность и величие пространства,
Тьму тем миров, отживших и живущих,
Вихрь стольких ослепляющих миров,
Солнц, лун и звезд, в их громозвучных сферах,
Что я к беседе с смертным не способен;
Оставь меня.

Твое лицо пылает,
Твои глаза сверкают странным блеском,
Твои слова звучат необычайно.
Скажи, что это значит?

Это значит…
Прошу тебя, оставь меня!

Не прежде,
Чем мы с тобой помолимся творцу
И совершим пред ним сожженье.

Авель,
Прошу тебя — сверши его один.
Тебя Иегóва любит.

Я надеюсь,
Обоих нас.

Но более тебя.
Я не смущаюсь этим: ты достойный
Слуга творца, — так и служи ему,
Но без меня.

Я был бы нечестивый
Сын нашего великого отца,
Когда б не почитал тебя, как младший,
И не просил тебя пред алтарем
Главенствовать, как старшего.

Но я
Главенства никогда не домогался.

Тем мне грустней. Не откажи хоть нынче
Принять его: твоя душа томится
Под гнетом наваждения; молитва
Тебя бы успокоила.

Нет, Авель.
Ничто не даст душе моей покоя,
Да я и никогда, со дня рожденья,
Не знал его. Уйди, оставь меня,
Иль я уйду, чтоб не мешать тебе
Идти к своей благочестивой цели.

Нет, мы должны идти к ней неразлучно.
Молю тебя об этом!

Я согласен.
Что нужно делать?

Выбери один
Из алтарей.

Но я доволен буду
Любым из них: я вижу в них лишь камень
Да свежий дерн.

И все же нужно выбрать.

Я выбрал.

Этот? Он и подобает
Тебе как первородному: он выше.
Теперь готовь дары для всесожженья.

А где твои?

Вот первенцы от стад:
Смиренная пастушеская жертва.

Я не имею стад, я земледелец,[10]
И возложу на жертвенник плоды —
То, чем земля мой труд вознаграждает.

Ты, брат, как старший, должен принести
Хвалу творцу и всесожженье первый.

Нет, ты начни, — я в этом неискусен;
Я буду подражать тебе.

О боже!
Ты, кто вдохнул в нас дуновенье жизни,
Кто создал нас, благословил и не дал
Погибнуть чадам грешного отца,
Которые погибли бы навеки,
Когда бы правосудие твое
Не умерялось благостью твоею
К великим их неправдам! Боже вечный,
Даятель жизни, света и добра,
Единый вождь, ведущий все ко благу
Своею всемогущей, сокровенной,
Но непреложной благостью! Прими
От первого из пастырей смиренных
Сих первенцев от первородных стад,
Дар недостойный господа, ничтожный,
Как все пред ним ничтожно, но несомый
Как дань благодарения того,
Кто, пред лицом твоих небес пресветлых,
Слагая жертву эту, повергает
Свой лик во прах, от коего он создан,
И воздает хвалу тебе — вовеки!

Дух, для меня неведомый! Всесильный
И всеблагой — для тех, кто забывает
Зло дел твоих! Иегóва на земле!
Бог в небесах, — быть может, и другое
Носящий имя, — ибо бесконечны
Твои дела и свойства! Если нужно
Мольбами ублажать тебя, — прими их!
Прими и жертву, если нужно жертвой
Смягчать твой дух: два существа повергли
Их пред тобою. Если кровь ты любишь,
То вот алтарь дымящийся, облитый,
Тебе в угоду, кровью жертв, что тлеют
В кровавом фимиаме пред тобою.
А если и цветущие плоды,
Взлелеянные солнцем лучезарным,
И мой алтарь бескровный удостоишь
Ты милостью своею, то воззри
И на него. Тот, кто его украсил,
Есть только то, что сотворил ты сам,
И ничего не ищет, что дается
Ценой молитвы. Если дурен он,
Рази его, — ведь ты могуч и властен
Над беззащитным! Если же он добр,
То пощади — иль порази, — как хочешь,
Затем что все в твоих руках: ты даже
Зло именуешь благом, благо — злом,
И прав ли ты — кто знает? Я не призван
Судить о всемогуществе: ведь я
Не всемогущ, — я раб твоих велений!

О брат, молись! Ты прогневил Иегóву:
Он по земле твои плоды рассеял.

Земля дала, пусть и возьмет земля,
Чтоб возродить их семя к новой жизни.
Ты угодил кровавой жертвой больше:
Смотри, как небо жадно поглощает
Огонь и дым, насыщенные кровью.

Не думай обо мне; пока не поздно,
Готовь другую жертву для сожженья.

Я больше жертв не буду приносить
И не стерплю…

Брат! Что ты хочешь делать?

Низвергнуть в прах угодника небес,
Участника в твоих молитвах низких —
Твой жертвенник, залитый кровью агнцев,
Вскормленных и вспоенных для закланья.

Не прибавляй безбожных дел к безбожным
Словам. Не тронь алтарь: он освящен
Божественной отрадою Иегóвы,
Его благоволением.

Его!
Его отрадой! Так его отрада —
Чад алтарей, дымящихся от крови,
Страдания блеющих маток, муки
Их детищ, умиравших под твоим
Ножом благочестивым! Прочь с дороги!

Брат, отступись! Ты им не завладеешь
Насильственно; но если ты намерен
Для новой жертвы взять его — возьми.

Для жертвы? Прочь, иль этой жертвой будет…

Что ты сказал?

Пусти! Пусти меня!
Твой бог до крови жаден, — берегись же:
Пусти меня, не то она прольется!

А я во имя бога становлюсь
Меж алтарем священным и тобою:
Он господу угоден.

Если жизнью
Ты дорожишь, — уйди и не мешай мне.
Иначе я…

Бог мне дороже жизни.

Так пусть она и будет жертвой богу!
Он любит кровь.

Брат! Что ты сделал?!

Брат!

О боже сил! Прими мой дух смиренный
И отпусти убийце: он не ведал,
Что делает. Брат Каин, дай мне руку —
Дай руку мне… скажи несчастной Селле…

Дать руку?.. Руку?.. В чем моя рука?

Где я? Один! Где Авель? Каин, где ты?
Возможно ли, что Каин — я? Проснись,
Встань, брат! Скажи, зачем ты лег на землю?
Теперь не ночь… И отчего ты бледен?
Брат, что с тобой?.. Ты был еще сегодня
Так полон жизни! Авель, не шути, —
Прошу тебя. Удар мой был ужасен,
Но он ведь не смертелен… Ах, зачем
Ты шел ему навстречу? Я ударил,
Но ведь ударил только! О, я знаю, —
Ты хочешь напугать меня! Вздохни,
Пошевелись, — хоть раз пошевелися!
Вот так… вот так… Ты дышишь! Брат! Дыши!
О боже мой!

Кто здесь взывает к богу?

Убийца твой.

Пусть бог ему отпустит.
Брат, не забудь о Селле; у нее
Брат — только ты.

А у меня нет брата!..
Но он глядит! Так он не мертв? Ведь смерть
Подобна сну, а сон смыкает очи…
Вот и уста открыты — значит, дышат?
Но нет, они не дышат!.. Сердце, сердце, —
Послушаю, не бьется ль сердце?.. Нет!
Так где же я? Во сне иль наяву,
В каком-то страшном мире? Все кружится
В глазах моих… А это что? Роса?

Нет, не роса! Нет, это кровь — кровь брата,
И эта кровь — мной пролита! — На что же
Мне жизнь теперь, когда я отнял жизнь,
Исторгнул дух из столь родной мне плоти?
Но он не мертв! Смерть разве есть молчанье?
Нет, встанет он, — я буду ждать, я буду
Стеречь его. Ведь жизнь не столь ничтожна,
Чтоб так легко угаснуть. И давно ли
Он говорил?.. Скажу ему… Но что?
Брат!.. Нет, не так — он мне не отзовется
На этот зов: брат не убил бы брата…
И все-таки… И все-таки — хоть слово!
Хоть только звук из милых уст, чтоб я
Мог выносить звук собственного слова!

Я слышу стон, — кто стонет здесь? Вон Каин,
Вон Авель распростертый… Каин, что ты
Здесь делаешь? Он задремал? О небо!
Он бледен, он… Нет, то не кровь! Откуда
Возьмется кровь? Откуда? Авель, Авель!
Что это значит? Что с тобой?.. Не дышит,
Не движется: рука скользит, как камень,
Из рук моих! О бессердечный Каин!
Как мог ты не поспеть к нему на помощь?
Ты б отразил убийцу, ты могуч,
Ты должен был спасти его… Родитель!
Мать! Ада! где вы? В мире — Смерть!

Да, смерть!
И это я, который ненавидел
Так страстно смерть, что даже мысль о смерти
Всю жизнь мне отравила, — это я
Смерть в мир призвал, чтоб собственного брата
Толкнуть в ее холодные объятья!
Я наконец проснулся, — обезумил
Меня мой сон, — а он уж не проснется!

Я прихожу на скорбный голос Селлы.
Что вижу я? Так это правда? Сын мой!
Вот, женщина, след змия!

О, молчи,
Молчи о нем: глубоко зубы змия
Впились мне в грудь! Мой ненаглядный Авель!..
Иегóва! Наказанье превышает
Мои грехи!

Кто это сделал, Каин?
Ты был при нем, — скажи, кто это сделал?
Враждебный ли нам ангел отступивший
От господа, иль дикий зверь лесной?

Ах, в этой тьме, как молния, сверкает
Зловещий свет: вон головня, — смотрите,
Она в крови!

Скажи хоть слово, Каин,
Скажи и убеди нас, что в несчастье
Мы не вдвойне несчастны.

Отвечай им,
Скажи, что ты невинен.

Он виновен,
Теперь я это вижу; он поник
Преступной головой и закрывает
Свирепый взор кровавыми руками.

Мать, ты несправедлива… Каин, что же
Ты не рассеешь страшных обвинений,
Сорвавшихся с уст матери в минуту
Безумных мук?

Внемли мне, о Иегóва!
Будь проклят он проклятьем вечным змия!
Да будет он снедаем вечной скорбью,
Да будет…

Мать! Остановись, — он сын твой,
Он мой супруг, он брат мой…

Он лишил
Тебя родного брата, Селлу — мужа,
Меня — родного сына. Будь же он
Навеки скрыт от глаз моих! Все узы
Я разрываю с ним, не пощадившим
Связь братских уз. О смерть! Не я ль ввела
Тебя в наш мир? Зачем же не меня ты
Взяла от мира?

Ева! Ты доводишь
Свою печаль до ропота на бога.
Наш тяжкий рок был нам давно предсказан,
И вот сбылось реченное, — склоним же
Свою главу пред господом: да будет
Его святая воля!

Не господь —
Нет, это он, вот этот призрак Смерти,
Которого на свет я породила,
Чтоб он усеял землю мертвецами, —
Поверг его! Да будут же над ним
Проклятья всех живущих, и в мученьях
Пусть он бежит в пустыню, как бежали
Из рая мы, пока родные дети
Не умертвят братоубийцу! Пусть
Горящими мечами херувимов
Преследуем он будет дни и ночи!
Пусть все плоды земные превратятся
В его устах во прах и пепел — змеи
Устелют все пути его, — листву,
Где он главу усталую преклонит,
Усеют скорпионы! Пусть он грезит
Во сне своею жертвой, наяву —
Зрит лишь одно — зловещий образ Смерти!
Пусть все ручьи, когда, сгорая жаждой,
Прильнет он к ним нечистыми устами,
Ручьями крови станут! Пусть стихии
Его врагами будут! Пусть живет он
В мучениях, в которых умирают,
А смерть ему пусть будет хуже смерти!
Сгинь с глаз, братоубийца! Этот звук
Отныне мир заменит словом Каин,
И будет ненавистен он вовеки
Для мириад сынов твоих. Пусть всюду,
Где ступишь ты, трава иссохнет! Пусть
Зеленый лес тебе откажет в сени,
Земля — в жилище, прах — в могиле, солнце —
В сиянии и небеса — в их боге!

Иди от нас: мы жить не можем вместе.
Иди! Оставь усопшего — отныне
Я одинок — мы не должны встречаться.

Отец, будь милосерд! Не прибавляй
К проклятьям Евы нового проклятья!

Я не кляну. Его проклятье — совесть.
Селла! Идем.

Мой долг — остаться здесь,
Над телом мужа.

Мы сюда вернемся,
Дай лишь уйти тому, кто уготовал
Тебе твой долг ужасный.

Дай хоть раз
Поцеловать мне хладный прах и эти
Уста, навек остывшие. О Авель!

Ты слышал, Каин: мы должны идти.
Я в путь уже готова, — остается
Нам взять детей. Я понесу Эноха,
Ты — девочку. Нам надо до заката
Найти ночлег, чтоб не идти пустыней
Под кровом тьмы. Но ты молчишь, не хочешь
Ответить мне — твоей супруге, Аде?

Оставь меня.

Но ты оставлен всеми!

И ты оставь. Ты разве не страшишься
Жить с Каином, с убийцей?

Я страшусь
Лишь одного — с тобой разлуки. Трепет
Внушает мне твой тяжкий грех, но мне ли
Судить его? Судья — всевышний.

Каин!

Ты слышишь голос?

Каин! Каин!

Слышишь?
То голос ангела.

Где брат твой, Авель?

Я разве сторож Авеля?

О Каин!
Что сделал ты? Глас неповинной крови
Ко господу взывает. Проклят ты
Отныне всей землею, что отверзла
Свои уста, чтоб эту кровь приять.
За тяжкий труд она тебе отныне
Не даст плода. Скитальцем бесприютным
Ты будешь жить отныне.

Он не в силах
Перенести такого наказанья;
Вот ты изгнал его с лица земли,
И скроется он от лица господня,
Изгнанник и скиталец на земле,
И будет беззащитен: всякий встречный
Убьет его.

О, если бы! Но кто
Убьет меня? Кто встретит на безлюдной,
Пустой земле?

Но ты — убийца брата:
Кто может защитить тебя от сына?

Будь милосерд, пресветлый! Как помыслить,
Что эта грудь скорбящая питает
Отцеубийцу лютого?

Он будет
Тогда лишь тем, чем был его отец.
Грудь Евы не питала ли в дни оны
Того, кто здесь теперь лежит во прахе?
Братоубийца может породить
Отцеубийц. Но, этого не будет:
Мой бог велит мне положить печать
На Каина, чтоб он в своих скитаньях
Был невредим. Тому в семь раз воздастся,
Кто посягнет на Каина. Приблизься.

Скажи, зачем?

Затем, чтоб заклеймить
Твое чело, да огражден ты будешь
От рук убийц.

Нет, лучше смерть!

Ты должен
И будешь жить.

Мое чело пылает,
Но мозг горит сильнее во сто крат.

Строптив ты был и жесток с дня рожденья,
Как почва, над которою отныне
Ты осужден трудиться; он же — кроток,
Как овцы стад, которые он пас.

Я был зачат в дни первых слез о рае,
Когда отец еще скорбел о нем,
А мать была еще под властью змия.
Я сын греха; я не стремился к жизни,
Не сам создал свой темный дух; но если б
Я мог своею собственною жизнью
Дать жизнь ему… Ужели даже смерть
Не примет этой жертвы? Он восстанет,
Я буду мертв; он был угоден богу,
Так пусть он вновь воспримет жизнь, а я
Лишусь ее томительного ига!

Ты должен жить. Твой грех — неизгладимый.
Иди, исполни дни свои — и впредь
Не омрачай их новыми грехами.

Он отошел. Пойдем и мы. Я слышу
Плач нашего малютки.

О, малютка
Не знает сам, о чем он плачет; я же,
Проливший кровь, уж не могу лить слез,
Хотя всех рек Эдема не хватило б,
Чтоб смыть мой грех. Уверена ли ты,
Что от меня мой сын не отвернется?

Когда б не так, то я…

Оставь угрозы,
Немало мы внимали им; иди,
Бери детей — я буду за тобою.

Я одного тебя здесь не оставлю.
Уйдем отсюда вместе.

О безмолвный
И вечный обличитель! Ты, чья кровь
Весь мир мне затемняет! Я не знаю,
Что ты теперь; но если взор твой видит,
Чем стал твой брат, то ты простишь того,
Кому ни бог, ни собственное сердце
Уж не дадут забвения. Прощай!
Я не дерзну, не должен прикасаться
К тому, чем стал ты от руки моей.
Я, кто с тобой рожден одной утробой,
Одною грудью вскормлен, кто так часто
С любовью братской к сердцу прижимал
Тебя в дни нашей юности, — я больше
Тебя уж не увижу и не смею
Исполнить то, что должен был исполнить
Ты для меня — сложить твой прах в могилу,
Изрытую для смертного впервые,
И кем же? Мной!.. Земля! Земля! За все,
Что ты мне даровала, я дарую
Тебе лишь труп!.. Теперь идем в пустыню.

Ужасною, безвременною смертью
Погиб ты, брат! Из всех, в слезах скорбящих,
Лишь я одна скрываю скорбь. Мой долг
Не проливать, но осушать те слезы,
И все ж никто так не скорбит, как Ада,
Не только о тебе, но и о том,
Кто твой убийца… Каин! Я готова
Делить твои скитания.

К востоку
Лежит нам путь. Там мертвый край, он больше
Пристоен мне.

Веди! Ты должен быть
Моим вождем отныне, и да будет
Твоим — наш бог. Идем, возьмем детей.

А он — он был бездетен. И навеки
Иссяк источник кроткий, что потомством
Украсить мог супружеское ложе
И умягчить сердца моих потомков,
Соединивши чад своих с моими.
О Авель, Авель!

Мир ему!

А мне?