Владимир Фирсов - Чувство Родины. Стихи и поэмы

Под небом бирюзово-синим
Ясна тысячелетий вязь.
Пою тебя, моя Россия,
Банальной рифмы не стыдясь.

Тебя веками воспевали,
Храня хребты твоих основ.
И песни
Старились едва ли
От повторенья тех же слов.

Ясна,
Красна Весна
В России.
Заря не зря столь хороша,
Что тает от высокой сини
Любая черствая душа.

Весна явилась без отсрочки
В крестьянский быт,
В девичьи сны.
И молча лопаются почки
Под разноветрием весны.

Уже не за горами лето,
Оно в дороге до поры.
В неярких искрах первоцветов
Мне видятся его костры.
Костры гвоздики, иван-чая.
Костры шиповника в лесах…

И я молчу, весну встречая
Слезою радости в глазах.

Над мутной речкой топят бани,
Поет овсянка,
А вдали
Дрозды такое барабанят,
Что слышен поворот земли.

Я снова здесь,
Где мир спокоен
Своей извечной чистотой,
Где долго розовеют кони
Над затуманенной водой,
Где, тишину опережая,
Заря касается полей,
Где в муках
Женщины рожают
Своих прекрасных сыновей.

Как уголек сожженной спички,
Как дым ромашек на лугу,
Любовь
Становится привычной.
Но я привыкнуть не могу.

И как привыкнуть, я не знаю.
С годами
Любится сильней.
Ты для меня всегда — иная,
Но не привычней, а ясней.

Ясней глаза,
Что отражают
Небес весеннюю красу,
Ясней любовь,
Что отражает
Любую страшную грозу.

Ясней терпение,
С которым
Ты, бесшабашного, меня,
Зовешь в грядущие просторы
Тобой увиденного дня.

Люблю, как заново рождаюсь.
И в новорожденной тиши
Живу, изменой не касаясь
Твоей доверчивой души.

Как от добра добра не ищут,
Любви не ищут от любви.
Я тот же, только сердцем чище,
И жарче жар в моей крови.

Я словно к тайне причастился
Прошедших и грядущих дней.
Гляди! Я заново родился
Как в первый день любви моей.

Когда отзвучавшие звездочки
Тают
И ветер рассвета
Тревожит цветы,
Непуганой птицей
Заря возлетает
И, крылья расправив,
Глядит с высоты.

Славяне
В языческой вере далекой
Ее чистоте поклонялись не зря.
И кто-то из них
В изумленье глубоком
Впервые на свете промолвил:
— Заря!

Заря!
И, минуя крутые пороги,
За веком минуя встревоженный век,
Неслись озаренно
Славянские боги
На стругах
По глади раздумчивых рек.

Заря отражалась
В глубоких озерах,
Искрилась
В разгуле победных пиров.
И песни слагали славяне
О зорях
Глухою порой
У походных костров.

И, крылья расправив,
Веками летела
Свидетелем боли,
Невиданных ран
Заря —
На шеломах, на копьях и стрелах
За землю свою умиравших славян.

Заря паруса поднимала на реках.
Светло озаряя глухие края,
Заря научила
Мечтать человека,
Тянуться к заре
Научила заря…

А мы…
Мы ее замечаем не часто.
Не часто выходим на отсвет зари.
И все же кричу я:
— Ты здравствуй и властвуй,
В полнеба,
В полмира над нами гори!

Не дай нам забыть
Первозданного света
Ни в дождь сентября,
Ни в метель февраля
Во имя забытого миром поэта,
Который впервые промолвил:
— Заря!

Человек,
Познавший жажду,
Станет к рекам рваться.
Песня,
Спетая однажды,
Станет повторяться.

С ней пахали
И косили,
С ней детей растили.
Песня — это часть
России
Или вся Россия?

Мы учились петь
У поля
Спеющей пшеницы.
Мы учились петь
На воле
И в глухих темницах,
У реки, реки-петлянки,
У сыча ночного,
У кукушки,
У зарянки,
У скворца ручного.

Все легко ложилось в песню
Стук цепов веселых,
И сквозное поднебесье,
И родные села,
Говорок давно известной
Немудреной сказки,
И солдатский шаг
Железный,
И девичьи пляски.

Боль и радость —
Все вместилось
В песенное слово,
Все, что было,
Что простилось,
Что простится снова.

Потому-то и спросил я
Просто так, впервые,
Песня —
Это часть России
Или вся Россия?

Как бы ни было
От жажды
Трудно избавляться,
Песня,
Спетая однажды.
Будет повторяться!

Жухнет солнечная травушка,
Холодает на земле.
Ты не плачь, моя журавушка,
О погибшем журавле.

Спят болота под осинами,
Под скудеющим огнем.
В сине небо над Россиею
Завтра крыльями взмахнем.

Поплывет под нами мглистая,
Загрустившая земля,
Где смеется тот,
Что выстрелил
Прямо в сердце журавля.

Он идет по шумным улицам,
Раздвигая мир плечом.
Он с девчонкою целуется,
Что ж! Девчонка ни при чем.

Ах, девчонка!
Кабы знала ты
Боль потерянной земли,
Ты б услышала,
Как жалобно
Плачут в небе журавли.

И в рекламном плеске города,
Увлеченная собой,
Поняла б, что птицы гордые
Над твоей
Летят судьбой.

Время спать.
Но я опять не сплю…
Свет луны за окнами струится.
Не лунатик я
И не люблю
Этот свет с глазами мертвой птицы.
Выхожу из дома
И бреду
В снежное, полночное, лесное.
Ах, луна!
Ты снова надо мною
Заслоняешь дальнюю звезду.
Звездочка, малышка!
Не печалясь,
Подожди немного,
И луна Поплывет,
Как-парусник, качаясь,
И опять ты будешь мне видна.
Снова будешь весело лучиться
И гореть в космической дали.
Знаю,
Было нелегко пробиться,
Дотянуться светом
До земли.
Мне вот тоже было трудно:
Голод
В раннем детстве,
В юности нужда.
Я с тобой в сравненьи
Очень молод.
Только знаю —
Это не беда.
Не беда.
Что многим не потрафил,
Что воюю,
Как и воевал,
Лишь бы звезды трудных биографий
Мертвый свет луны не затмевал!

Дрозды пестрели на рябине,
Клевали спелую зарю.
И листья на реке рябили,
Плывя навстречу сентябрю.

Пылали вязы и осины.
И вот
Сквозь полымя огня
 Голубоглазая Россия
Взглянула с грустью на меня.

И сердце билось глуше, тише,
Прося прощенья у земли,
Что я не видел
И не слышал,
Как улетели журавли.

Я три десятилетия
Живу.
И слышу —
Звезды падают в траву.
Туда, где луговая тишина,
Как чистая река,
Видна до дна.
Я слышу
Тишину моей земли
В дорожной
Остывающей пыли,
В уныло проскрипевшем колесе
И в придорожной
Матовой росе.

Я три десятилетия живу
И чутким ухом слышу
Синеву.
Я слышу паутинку,
Что плывет
Туда, где скрылся
Гулкий самолет.
Я слышу
Синеву родной реки,
Где звезды
Оставляют огоньки.
Я слышу
Глаз любимых синеву.
И этим слухом
Тридцать лет живу.