Владимир Алексеев - Океан. Выпуск второй
Но вдруг оказалось, что пропал ключ от мотора катера. Все принялись искать ключ, и только Бентос ушел в воду. Поскольку после тщательного осмотра восемь пар глаз ключа на катере не обнаружили, было решено, что он в воде и унес его туда не кто иной, как Бентос. За ним поплыли сразу двое, и, когда мой друг поднялся на борт, его обыскали, точнее, проверили кармашек его плавок и заставили широко разинуть рот. Ключа и там не оказалось, но это не сняло с него подозрений, ибо все видели, как ему было не по душе «спозаранку» возвращаться домой, да еще со скудными трофеями, фактически с пустыми руками.
Хозяин катера не на шутку рассердился, подошел к Бентосу, который явно делал безразличный вид, положил ему на плечи руки и произнес:
— Если через минуту не скажешь, куда подевал ключ, клянусь Гойей[27], вытрясу из твоего тела все семь граммов витаминов.
Художник весил вдвое больше Бентоса, и характер у него был такой, что он мог вытрясти из человека все, что угодно, поэтому я поспешил на выручку другу и начал было заступаться за него, но Бентос, отсчитав пятьдесят девять секунд, спокойно сказал:
— Тоже мне охотники! День только с вами потерял напрасно. Возьмите свои хваленые мокроступы. — Он снял с ног мягкие французские ласты. — А ключ… он в желудке у одной рыбы. — И Бентос указал пальцем на нашу добычу, скудной горкой лежавшую на дне кокпита.
Хозяин катера побледнел.
— Какой рыбы? — прогремел он, сжимая кулаки. — Я сортировал ее и часть выбросил за борт.
Но Бентос, улыбаясь, выбрал самую крупную «черну», надрезал ей брюхо и извлек из желудка злополучный ключ. Отойдя со мной на корму, он с досадой произнес:
— Подумаешь, испугались! Будто нельзя провода замкнуть напрямую. Больше никогда не пойду с ними.
— А ты сам чего же струсил и отдал ключ? — спросил я.
— Да ведь без витаминов никак нельзя, — ответил он серьезно. — Если б он грозился душу вытрясти, пожалуйста, я не сказал бы ничего. — И, подумав, продолжил: — Душу у меня уже трясли и ничего не получилось, а вот витамины…
— Брось дурака валять. Ты что, в своем уме?
— Я серьезно. Ей-богу, сам читал. Человек без витаминов не может. Вот только откуда он знает, что у меня их семь граммов?
— Ученые установили, что в теле человека, который весит 75 килограммов, содержится воды — 47 килограммов, протеина — 13,5 килограмма, жира — 11,6 килограмма, минеральных веществ — 2,4 килограмма, углеводов — 470 граммов, а витаминов — 7 граммов.
Бентос, недоверчиво глядя мне в глаза, задумался.
— Во мне, наверное, шесть, — сказал он после некоторой паузы, с грустью глядя на весело пенившиеся за кормой белые буруны. — Вешу-то я шестьдесят пять килограммов.
— Ну, поздравляю. Ты делаешь успехи. Наконец сам начинаешь соображать.
— Что? Почему?
— От общения с такими, как художник. Раньше ты не знал про шесть граммов витаминов.
Бентос снова задумался, а через минуту решительно попросил:
— Скажи своему художнику — пусть подойдет к причалу Санта-Круса. Я знаю там хорошую бухту. Мы с тобой вдвоем поохотимся.
— А ты подумал, как мы потом станем добираться? До Гаваны сорок миль.
— Кто-нибудь подвезет. Еще интереснее. А с ними мне плохо.
— Напрасно.
— Ничего не напрасно. Он много знает, ну и что? Жизни он не понимает… Красиво только ругается. Так что? Не хочешь? А ведь я тебе друг…
Мы остались на пристани с ружьями и тяжелыми спортивными мешками. Нас сразу обступили мальчишки, наперебой предлагая показать место, где больше всего рыбы.
Бентос выбрал самого маленького, чтобы тот покараулил наши пожитки, пока мы будем плавать.
Всю дорогу к бухте Бентос молчал и, по мере того как мы приближались, ускорял шаг.
— Сегодня мы увидим такое, что еще никогда не снилось, чувствую, — сказал Бентос, когда мы входили в море.
Мне подумалось, что встретим акул. Интуиция Бентоса не подвела. Действительно, мы с ним оказались свидетелями редчайшего зрелища.
С трудом спустившись в воду — берег был весьма крутым и слагался из острых известковых отложений, — мы поплыли вдоль него. Чтобы достичь бухты, где нам предстояло охотиться, надо было вплавь обогнуть уходящий в море метров на двести скалистый мыс. За ним открылся, как мне показалось, удобный заливчик, но Бентос увлек меня дальше. За вторым мысом обнаружилась бухточка, глубоко вдающаяся в сушу.
Фиордовый берег бухты, отвесный клиф которого в отдельных местах достигал двадцати метров, был совершенно непригоден для выхода на него. С поверхности голубой воды было интересно рассматривать хмурые утесы, нависшие над нами. Я испытывал новое ощущение, словно бы находился в гигантской западне, выход из которой — открытое море.
В бухте вода была прозрачной, видимость почти максимальной, и я тут же залюбовался игрой двух крохотных неоновых бычков. У них нежно-кремовое брюшко, черная спинка, а по бокам две яркие голубые полоски. Бычки резвились, но вскоре в их движениях я обнаружил закономерность. Один все время пытался подскочить к самому носу другого, широко открывая при этом свой ротик. Другая рыбка, очевидно самочка, отскакивала в сторону. Он тут же повторял маневр, но после трех-четырех попыток отходил в сторону, явно надувшись. Тогда она подплывала к нему, останавливалась на некотором расстоянии и принимала позу, явно что-то говорившую на рыбьем языке. Бычок оживлялся и снова начинал весело подскакивать, она же с настойчивостью «недотроги» опять увиливала.
Явно рыбки вели между собой посредством движений и поз какой-то разговор, который мне не был понятен.
Раньше мне приходилось частенько наблюдать за странными позами, которые принимали иной раз рыбы. Легче других распознавались угрожающие и оборонительные позы — они весьма выразительны и человеку их нетрудно понять. Луцианы, например, наскакивая друг на друга, но не касаясь, приоткрывают рот, растопыривают жабры, надуваются, иногда становятся на голову. И непонятно, в ответ на какую из поз один из них вдруг молниеносно улепетывает восвояси. Морские окуни — те расходятся так важно, как иной тореро отходит от быка.
Известно, что рыбы имеют свой язык и ловко им пользуются. Я не раз видел, как мелкие рыбешки, до того спокойно плававшие рядом, стоило к их стайке приблизиться пришедшей издали, неожиданно исчезали. Оглядываясь, я никого опасного вокруг не обнаруживал и только через некоторое время появлялся хищник, чаще всего барракуда.
Сигналы у рыб подаются, очевидно, разными способами. Я уже говорил о позах. Бывает также, что рыбы трутся друг о друга и таким образом сообщают или получают нужную им информацию. Немалую роль играют и звуковые сигналы. Мне приходилось слышать под водой писк и стоны, уханье и шелест, треск и кудахтанье, птичий щебет и барабанный бой, удары разных тонов, цоканье и даже вой пожарной сирены. Так что выражение «в царстве безмолвия», «в мире тишины» и т. п. остаются теперь лишь на вооружении поэтов. Да и понятие «нем как рыба» устарело.
Рыбы разговаривают, кричат и, очевидно, поют, только человеческое ухо не улавливает большинства звуков, издаваемых животными под водой, так как они воспроизводятся колебаниями, которые находятся гораздо ниже границы в 50 герц.
…Наглядевшись на бычков, я нырнул и под камнями увидел бок стоявшей там рыбы. Он показался мне знакомым. То была несъедобная рыба, и я дотронулся до нее концом стрелы. Рыба тут же выскочила из укрытия и в три глотка раздулась размером с большой школьный глобус. То был дидон, или еж-рыба, которую в Японии называют рыба-фугу. Мясо ее ядовито.
Мало того, что дидон, накачавший в себя воду, становится шаром, который не так-то просто заглотать, у него еще на теле растопыриваются твердые иголки. Глаза у дидона большие, круглые, а плавники, особенно хвостовой, куцые, маленькие и смешные.
Оставив дидона в покое, мы обошли выступ подводного атолла и оказались над поляной, густо поросшей морской травой цистозирой. Бентос нырнул, и я увидел в его руке приличных размеров рог тритона — моллюска в раковине, напоминающий «рог изобилия», как его изображают художники.
Совсем рядом с тем местом, где Бентос нашел тритона, бугрились среди травы небольшие холмики, на первый взгляд мало чем отличающиеся от каменистых выступов дна. Мы с Бентосом знали, что это раковины моллюска кассис. Русские, активно собирающие на Кубе дары моря, называют его зубаткой, по той причине, что неподвижные створки имеют у него продолговатую насечку и действительно похожи на постоянно приоткрытый рот.
На этой же полянке, оказавшейся мечтой коллекционера, мы нашли целое поселение другого моллюска — наиболее распространенного в кубинских водах гигантского стромбуса, произвольно прозванного нами крылаткой. Тяжелая и массивная раковина его со спиралью расходящимися в стороны рогами заканчивается широким открытым витком.
