Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том четвертый. Статьи и заметки о мастерстве.

Безутешный Ильмаринен
Горько плачет вечерами.
По ночам не спит, а плачет,
Белым днем не ест, а плачет.
Жалуется ранним утром,
На закате причитает.

Нет его супруги юной,
Спит красивая в могиле.
Позабыл он свой тяжелый
Молот с медной рукоятью.
Кузница его умолкла
Не на день — на целый месяц.

Вот идет второй и третий,
Настает четвертый месяц.

Встал могучий Ильмаринен,
Золота достал из моря,
Серебра — со дна морского,
Съездил в лес тридцатикратно,
Множество свалил деревьев
И пожег стволы на угли.

Славный мастер Ильмаринен
Золото бросает в пламя,
На огне расплавил слиток
Серебра величиною
С зимовалого зайчонка
Иль осеннего барашка.

Рукавиц не надевая,
Не прикрыв от жара плечи,
Он в огне мешает угли,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.

Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.

Из огня овца выходит,
Выбегает из горнила.
Треть руна ее из меди,
Треть из серебра литого,
Треть, как солнце, золотая.

Все любуются овечкой.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:

— Волку надобна овечка,
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.

Он овцу бросает в пламя,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.

Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.

Конь из пламени выходит,
Выбегает жеребенок.
Блещет грива золотая,
Серебром сверкает шея,
А копыта — красной медью.

Хвалят люди жеребенка.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:

— Волку нужен жеребенок.
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.

Он коня в огонь бросает,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Мех кузнечный раздувает,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.

Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила, —
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.

Из огня выходит дева,
Среброликая, как месяц,
С волосами золотыми,
Заплетенными в косички,
И с красивым, стройным станом.

Задрожал народ от страха,
Но не дрогнул Ильмаринен.
Он берется за работу,
Он кует свое изделье.
Ночь кует без передышки,
День кует без остановки.
Ноги девушке он сделал,
Сделал ноги, сделал руки,

Но ходить не могут ноги,
Обнимать не могут руки.
Сделал уши Ильмаринен,
Но не могут слышать уши.
Сделал он уста на славу,
Чудные уста и очи,
Но уста молчат, не дышат,
Но в глазах не видно ласки.

И промолвил Ильмаринен:
— Славная была бы дева,
Если бы заговорила,
Кабы дать ей ум и голос!

Он понес свою невесту
На пуховые подушки,
Под шелковые покровы,
Под цветной широкий полог.

Славный мастер Ильмаринен
Натопил пожарче баню,
Вовремя запасся мылом
И водой наполнил кадки
Да связал зеленый веник,
Чтобы пуночка купалась,
Подорожничек помылся,
Смыл серебряную накипь,
Накипь золота и меди.
Сам он выкупался тоже,
Всласть попарился, помылся
И улегся с девой рядом
На пуховые подушки,
Под цветной широкий полог.

В этот вечер Ильмаринен
Приготовил одеяла,
Две иль три медвежьих шкуры,
Шесть платков из мягкой шерсти,
Чтобы спать с женою рядом,
С золотой своей супругой.

У него был этой ночью
Бок один теплей другого.
Бок, укрытый одеялом,
И платками шерстяными,
И густым медвежьим мехом,
Хорошо нагрелся за ночь.
Но зато другой, который
Прикасался к золотому
И серебряному телу, —
Белым инеем покрылся,
Толстой коркой ледяною,
Стал холодным, точно камень.

И промолвил Ильмаринен:
— Не жена мне эта дева.
В Вейнеле ее свезу я
Вейнемейнену в подруги.

В Вейнеле отвез он деву
И, вручая свой подарок,
Говорил такие речи:

— Слушай, старый Вейнемейнен,
Я привез тебе подругу.
Хороша она собою,
А мешать тебе не будет,
Потому что не болтлива.

Старый, вещий Вейнемейнен
Взглядом девушку окинул
И сказал такое слово:

— Для чего привез ко мне ты
Это чудо золотое? —
Отвечает Ильмаринен:
— Угодить тебе хотел я
И привез тебе в подарок
Среброликую супругу
С золотыми волосами.

И промолвил Вейнемейнен:
— Ах, кузнец, мой братец младший,
Растопи ты эту куклу,
Наготовь изделий разных.
А не то свези к соседям
Или в дальний край немецкий.
Много там людей богатых
На нее польститься может.

Непристойно в нашем роде,
Мне подавно не пристало
Брать невесту золотую,
На серебряной жениться!

Заповедал Вейнемейнен,
Завешал Сувантолайнен
Внукам, правнукам растущим,
Многочисленным потомкам,
Людям будущего века:
Золоту не поклоняться,
Серебру не быть слугою.

Он сказал такое слово:
— Бедные сыны и внуки,
Удальцы времен грядущих,
Будет ли у вас достаток,
Иль совсем его не будет —
До тех пор, пока сияет
В небе месяц златорогий,
Пуще смерти берегитесь
Брать в подруги золотую
И серебряную деву.
Сердца золото не греет,
Серебро морозом дышит. 

Айно, дева молодая,
Прутья в рощице ломала,
Веники в лесу вязала:
Батюшке родному — веник,
Матушке родимой — веник.
И еще связала веник
Своему красавцу брату.

Возвращалась к дому Айно,
Шла домой через ольшаник.
Ей в дороге повстречался
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Увидал он в роще деву
В пестрой юбочке нарядной
И сказал слова такие:
— Не для всех, краса девица,
Для меня, моя невеста,
Ты носи на шее бусы,
Надевай свой крест нагрудный,
Заплетай тугие косы,
Шелком их перевивая.

И ответила девица:
— Нет того на белом свете,
Для кого ношу я бусы,
Шелком косы обвиваю!

Крест с груди она сорвала,
Кольца с рук швырнула наземь,
Ожерелье — с белой шеи,
С головы — цветные нити —
Матери-земле в подарок,
Лесу темному на память.
А сама вернулась, плача,
В дом родной — на двор отцовский.

Был отец в то время дома,
У окна сидел на лавке,
Украшая топорище.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, девица, плачешь?

— Как мне, батюшка, не плакать,
Не печалиться, родимый?
Мой нагрудный крест потерян,
Кисти пояса пропали,
Крест — из серебра литого,
Кисти пояса — из меди.

Брат у изгороди частой
Дерево тесал на дуги.
— Ты о чем, сестрица, плачешь?
Что горюешь, молодая?

— Как не плакать, милый братец,
Не печалиться, родимый?
Лучший перстень мой потерян,
Бусы лучшие пропали —
Золотой, как солнце, перстень
И серебряные бусы.

На мостках сестра сидела,
Золотой вязала пояс.
— Что горюешь ты, сестрица?
Отчего, меньшая, плачешь?

— Как, сестрица, мне не плакать,
Не печалиться, родная?
У меня в лесу сегодня
Золото со лба скатилось,
Серебро с волос упало,
Синий шелк с лица сорвался,
Красный шелк расплелся в косах.

Мать у погреба сидела,
С молока снимала сливки.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, бедняжка, плачешь?

— Как мне, матушка, не плакать,
Не печалиться, родная?
В роще я ломала прутья,
Веники в лесу вязала.
А когда я шла обратно, —
Повстречался мне дорогой
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Он сказал такое слово:
«Не для всех, душа-девица,
Для меня ты носишь бусы,
Крест серебряный нагрудный,
Ленты шелковые в косах».

Я сорвала крест нагрудный,
С пальцев — перстни золотые,
С белой шеи — ожерелье,
Синий шелк — с лица сорвала.
Красный шелк, вплетенкый в косы,
Матери-земле в подарок.
Лесу темному на память!

Дочке матушка сказала:
— Ты не плачь, моя дочурка,
Не тоскуй, ребенок милый,
В молодости мной рожденный.
Год кормись коровьим маслом,
Будешь статной и высокой.
Год кормись свининой белой,
Будешь резвой и веселой.
Год — лепешками на сливках,
Всех подруг нежнее будешь.

Да пойди на горку, Айно,
Отопри амбары наши,
В самом лучшем из амбаров
На ларце ларец увидишь,
Сундуки под сундуками.
Ты открой сундук заветный.
Под его узорной крышкой
Есть полдюжины блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Дочь луны сама их шила,
Солнца дочь их вышивала.

Ты повяжешь косы шелком,
Золото на лоб наденешь,
Шею бусами украсишь,
Драгоценным ожерельем.

Подбери себе рубашку
Белой ткани полотняной,
Натяни на бедра юбку
Самой лучшей синей шерсти,
Поясок надень нарядный,
На ноги — чулки из шелка,
Башмачки — из тонкой кожи,
На руки надень запястья
Да на пальцы по колечку.
А вернешься из амбара
На порог избы отцовской, —
Всей семье отрадой будешь,
Роду-племени утехой!

Ты по улице пройдешься,
Как цветок благоуханный,
Словно ягода-малина.
С каждым днем прекрасней будешь,
С каждым вечером милее!

Так сказала мать родная
Дочери своей любимой.
Но не стала слушать дочка
Утешений материнских.
Плача, по двору бродила,
Шла по улице, рыдая,
И, тоскуя, говорила:

— Что за мысли у счастливых?
Что за думы у блаженных?
Верно, мысли у счастливых,
Верно, думы у блаженных
Так и плещут, точно волны,
Волны малые в корыте.

— Что за мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных?
Верно, мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных,
Как сугробы под горою,
Как вода в колодце темном…

Целый день вздыхала Айно,
Целый вечер горевала,
И спросила мать родная:
— Отчего ты, дочка, плачешь?
У тебя жених на славу,
Муж великий на примете.
У окна сидеть он будет,
Разговаривать с роднею.

Но в ответ сказала Айно:
— Ах ты, матушка родная,
Вот о том-то я и плачу, —
О красе своей невинной,
О косе своей девичьей,
О волосиках коротких,
Что растут большим на смену.

Целый век я буду плакать,
Тосковать о красном солнце,
Вспоминать про ясный месяц,
Край оплакивать родимый,
Дом родительский, откуда
Ухожу еще ребенком,
Поле, где мой брат работал
Под окном избы отцовской.

Оттого я буду плакать,
Что дитя свое родное
Старику ты обещала,
Посылаешь молодую
Быть для дряхлого опорой.
Для отжившего утехой,
Для трясущегося нянькой,
Для бессильного защитой.
Лучше б ты меня послала
С берега крутого в воду
Быть сигам родной сестрою,
Рыбам вод морских подругой!

Тут пошла она на горку,
Дверь амбара отворила
И, открыв сундук тяжелый,
Пеструю откинув крышку,
Отыскала шесть блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.

Это платье дорогое
На себя надела Айно,
Золото на лбу связала,
Серебром одела темя.
Синий шелк прикрыл ей щеки,
Красный шелк обвил ей косы.

И пошла она печально
Вдоль одной лесной поляны,
Поперек другой поляны.
Шла по рощам, перелескам,
По прогалинам, болотам,
По лесным дремучим чащам.
По пескам она бродила
И печально напевала:

— Рано мне приходит время
С белым светом распрощаться,
В Мáнала уйти навеки,
В дом подземный удалиться.
Плакать батюшка не станет,
Матушка рыдать не будет,
Не прольет мой брат слезинки,
Не вздохнет по мне сестрица,
Если с берега я кинусь
В море, где гуляют рыбы,
Где большие ходят волны
Над глубоким темным илом!..

День была она в дороге
И другой была в дороге,
А на третий день к закату
Ей в пути открылось море,
Камышом шумящий берег.

Плакала весь вечер Айно,
Горько жаловалась ночью
На прибрежном сером камне,
Где залив вдается в берег.

На рассвете рано-рано
Айно в море посмотрела,
Поглядела в ту сторонку,
Где конец виднелся мыса.
Там купались три девицы,
В море весело плескались.
Айно к ним пошла четвертой,
Веточка лесная — пятой.

Бросила у моря Айно
На ольху свою сорочку,
Юбку синюю — на иву.
На земле чулки остались,
Башмачки — на сером камне,
На песке — цветные бусы,
Перстни светлые — на гальке.

Высился утес над морем,
Пестрый камень золотистый.
Поплыла к утесу Айно,
На скалу она взобралась
И уселась на вершине.

Но качнулся пестрый камень,
Быстро в воду погрузился
И ушел на дно морское.
Вместе с ним исчезла Айно,
Айно — вместе со скалою!

Так в волнах погибла дева,
Тихая лесная пташка.

Кто ж теперь доставит слово,
Весть печальную доставит
Роду-племени девицы,
Знаменитому в округе?

Эту весть доставил заяц,
Быстрый заяц длинноногий.
Он принес родному дому
Весть о гибели девицы:

— Ваша дочь погибла в море
С ожерельем оловянным
И серебряною пряжкой.
Отстегнулся медный пояс,
И ушла девица в воду,
В мокрое упала море,
Чтобы стать сигам сестрою,
Рыбам вод морских — подругой!

Услыхала мать родная,
Залилась слезами тихо,
А потом заговорила:

— Матерям скажу я слово:
Не качайте ваших дочек,
Не баюкайте малюток.
А когда придет им время,
Замуж их не выдавайте
За немилых против воли,
Не губите понапрасну
Так, как я сгубила дочку,
Айно, пташечку лесную!

Так рыдала мать родная,
И текли ручьями слезы
Из очей глубоких, синих
По страдальческим морщинам,
По щекам ее увядшим.

Вот слеза, другая, третья
По щеке ее скатилась,
Пала светлою росою
На подол ее одежды.
Вот слеза, другая, третья
На подол ее скатилась,
А с подола пала наземь —
Матери-земле на благо,
Канула в морскую воду —
Морю синему на благо.

Но еще струились слезы,
И бегущие потоки
Три реки образовали.
А на тех горючих реках —
По три огненных порога.
И у каждого порога
По три отмели песчаных.
А на отмели песчаной —
По холму по золотому.
На холмах растут березы.
И у каждой на верхушке
Три кукушки золотые.

Первая из трех кукушек
«Любит, любит!» — куковала.

А вторая из кукушек
«Милый, милый!» — напевала.

А последняя кукушка
«Радость, радость!» — повторяла.

Первая из трех кукушек
Куковала вешний месяц,
И второй, и третий месяц —
Для девицы, что лежала
Без любви в холодном море.

А вторая из кукушек
Вдвое дольше куковала
Над печальным, одиноким
Женихом девицы юной.

А последняя кукушка
Никогда не умолкала,
Матери несчастной пела,
Навсегда забывшей радость.

И сказала мать родная,
Услыхав напев кукушки:
— Мать, утратившая дочку,
Не должна кукушку слушать.

Чуть кукушка закукует, —
Сердце матери забьется,
По щекам польются слезы,
Капли слез крупней гороха,
Тяжелей бобовых зерен…

Укорачивает горе
Век ее на целый локоть,
Отнимает четверть жизни,
Изнуряет скорбью тело.
Нет, не слушайте весною
Пенья звонкого кукушки!