Александр Радищев - Русская поэзия XVIII века

Протекай спокойно, плавно,
Горделивая Нева,
Государей зданье славно[730]
И тенисты острова!

Ты с морями сочетаешь
Бурны росски озера́
И с почтеньем обтекаешь
Прах Великого Петра.[731]

В недре моря Средиземна
Нимфы славятся твои:
До Пароса и до Лемна[732]
Их промчалися струи.

Реки гречески стыдятся,
Вспоминая жребий свой,
Что теперь на них глядятся
Бостанжи с Кизляр-агой;[733]

Между тем как резвых граций
Повторяешь образ ты,
Повергая дани наций
Пред стопами Красоты.

От Тамизы[734] и от Тага[735]
Стая мчится кораблей,
И твоя им сродна влага
Расстилается под ней.

Я люблю твои купальни,
Где на Хлоиных красах
Одеянье скромной спальни
И амуры на часах.

Полон вечер твой прохлады
Берег движется толпой,
Как волшебной серенады,
Слух наносится волной.

Ты велишь сойти туманам:
Зыби кроет тонка тьма,
И любовничьим обманам
Благосклонствуешь сама.

В час, как смертных препроводишь,
Утомленных счастьем их,
Тонким паром ты восходишь
На поверхность вод своих.

Быстрой бегом колесницы
Ты не давишь гладких вод,
И сирены вкруг царицы
Поспешают в хоровод.

Въявь богиню благосклонну
Зрит восторженный пиит,
Что проводит ночь бессонну,
Опершися на гранит.

Сокрылися навек мои прекрасны дни;
За ними скрылися и смехи, и забавы,
И нежные мечты, и обещанья славы, ―
Ты, Муза скромная, урон их замени.
Вернее их в своих щедротах,
Отдай мне суеты ребячества; доставь
Еще мне счастье зреть старинны басни въявь
И воздыхать еще о нимфах и эротах.
Кому ты в юности сопутницей была,
Того и в охлажденны леты,
Когда суровый ум дает свои советы,
Ты манием зовешь волшебного жезла
В страны роскошны и прелестны,
Страны, одной тебе известны,
Послушные тебе где льются ручейки,
Где сладостной твоей улыбкой
Яснеют небеса, где веют ветерки
И вьется виноград с своей лозою гибкой.
Но где равно, когда нахмуришь бровь,
Во основаниях колеблется природа,
И меркнет свет, и стынет кровь,
И потрясаются столпы небесна свода.
О, милые мечты, которых суета
Имеет более цены и наслажденья,
Чем радости скупых, честолюбивых бденья
И света шумного весь блеск и пустота!
Любимцам, Муза, ты Елизий сотворяешь
И щедро сыплешь вкруг сокровища весны!
Куда не прилетишь, там счастье водворяешь
И украшаешь все страны.
Покинув берега Ионии роскошной,
От сени тайныя, где твой Гораций пел,[736]
Ты посещаешь днесь край западный, полнощный,
И новый для харит Темпей[737] уж там расцвел,
Где дики племена вели кровавы ссоры.
Приступна всем равно и смертным и странам,
Ты усмирять спешишь свирепые раздоры
И благосклонствуешь враждебным берегам.
Делясь меж Галлии[738] и между Албиона[739],
Внушаешь Валлеру[740] и Лафонтену ты
Неподражаемы черты,
Которым нет ни правил, ни закона.
Влагаешь чувство красоты
И в резвое дитя мечты
На берегах Авона,[741]
И в гордого певца[742],
Который убежал из хижины отца,
От влажных берегов архангельского града,
Чтоб всюду следовать, дщерь неба, за тобой
И лиру соглашать с военною трубой.
Тобою внушена бессмертна «Россиада»;
Тобою «Душенька». Ты с бардом у Невы[743]
Приносишь смертному дар истин вдохновенных
Иль водишь сладостно в окрестностях Москвы
За бедной Лизою всех чувством одаренных.[744]
И мне с младенчества ты феею была,
Но, благосклоннее сначала,
Ты утро дней моих прилежней посещала.
Почто ж печальная распространилась мгла
И ясный полдень мой своей покрыла тенью?
Иль лавров по следам твоим не соберу
И в песнях не прейду к другому поколенью?
Или я весь умру?

 Ты велишь мне равнодушным
  Быть, прекрасная, к себе.
  Если хочешь зреть послушным,
  Дай другое сердце мне.
  Дай мне сердце, чтоб умело,
  Знав тебя, свободным быть;
  Дай такое, чтоб хотело
  Не одной тобою жить.

  То, в котором обитает
  Несравненный образ твой,
  Сердце, что тобой страдает,
  То и движется тобой.
  В нем уж чувства нет иного,
  Ни другой в нем жизни нет.
  Ты во тьме мученья злого
  Жизнь, отрада мне и свет.

  Верность я ль к тебе нарушу?
  Вздох мой первый ты взяла!
  И что я имею душу,
  Ты мне чувствовать дала.
  Ты мне душу, ты вложила;
  Твой же дар несу тебе.
  Но ты жертвы запретила:
  Не дозволю их себе.

  Лишь не мучь, повелевая,
  Чтоб твоим престал я быть!
  Чем, в безмолвии страдая,
  Чем тебя мне оскорбить?
  Разве чтишь за преступленье
  Взор небесный твой узреть,
  Им повергнуться в смущенье
  И без помощи… терпеть!

Выйду я на реченьку,
Погляжу на быструю —
Унеси мое ты горе,
Быстра реченька, с собой!

Нет, унесть с собой не можешь
Лютой горести моей;
Разве грусть мою умножишь,
Разве пищу дашь ты ей.

За струей струя катится
По склоненью твоему;
Мысль за мыслью так стремится
Всё к предмету одному.

Ноет сердце, изнывает,
Страсть мучительну тая.
Кем страдаю, тот не знает,
Терпит что́ душа моя.

Чем же злую грусть рассею,
Сердце успокою чем?
Не хочу и не умею
В сердце быть властна моем.

Милый мой им обладает,
Взгляд его — мой весь закон.
Томный дух пусть век страдает,
Лишь бы мил всегда был он.

Лучше век в тоске пребуду,
Чем его мне позабыть.
Ах! коль милого забуду,
Кем же стану, кем же жить?

Каждое души движенье —
Жертва другу моему.
Сердца каждое биенье
Посвящаю я ему.

Ты, кого не называю,
А в душе всегда ношу!
Ты, кем вижу, кем внимаю,
Кем я мышлю — кем дышу!

Не почувствуй ты досады,
Как дойдет мой стон к тебе.
Я за страсть не жду награды,
Злой покорствуя судьбе.

Если ж то найдешь возможным,
Силу чувств моих измерь,
Словом ласковым, хоть ложным,
Ад души моей умерь.

Ох! тошно мне
На чужой стороне;
Все постыло,
Все уныло:
Друга милого нет.

Милого нет,
Не глядела б на свет;
Что, бывало,
Утешало,
О том пла́чу теперь.

В ближнем леску
Лишь питаю тоску,
Все кусточки,
Все листочки
Там о милом твердят.

Будто со мной
Там сидит милый мой,
Забываюсь;
Откликаюсь
Часто на голос свой.

Милого нет!
Ах, пойду за ним вслед:
Где б ни крылся,
Ни таился,
Сердце скажет мне путь.

Ох! тошно мне
На чужой стороне!
Слезы льются,
Не уймутся:
В них отрада моя.