Михаил Лермонтов - Том 4. Проза. Письма.

– J’écris peu, je ne lis pas plus; mon roman devient une œuvre de désespoir; j’ai fouillé dans mon âme pour en retirer tout ce qui est capable de se changer en haine – et je l’ai versé pêle-mêle sur le papier: vous me plaindriez en le lisant!.. à propos de votre mariage, chère amie, vous avez deviné mon enchantement d’apprendre qu’il soit rompu (pas français); – j’ai déjà écrit à ma cousine que ce nez en l’air n’était bon que pour flairer les alouettes – cette expression m’a beaucoup plu à moi-même. Dieu soit loué que ça soit fini comme cela, et pas autrement! – Au reste n’en parlons plus; on n’en a que trop parlé. –

– J’ai une qualité que vous n’avez pas; quand on me dit qu’on m’aime, je ne doute plus, ou (ce qui est pire) je ne fais pas semblant de douter; – vous avez ce défaut, et je vous prie de vous en corriger, du moins dans vos chères lettres.

– Hier il y a eu, à 10 heures du soir, une petite inondation et même on a tiré deux fois du canon à trois différentes reprises, à mesure que l’eau baissait et montait. Il y avait clair de lune, et j’étais à ma fenêtre qui donne sur le canal; voilà ce que j’ai écrit! –

– Voici une autre; ces deux pièces vous expliqueront mon état moral, mieux que j’aurais pu le faire en prose;

– Adieu… je ne puis plus vous écrire, la tête me tourne à force de sottises; je crois que c’est aussi la cause qui fait tourner la terre depuis 7000 ans, si Moïse n’a pas menti.

Mes compliments à tout le monde.

– Votre ami le plus sincère

M. Lerma.

С.-Петерб<ург> 28 августа.

Пишу вам сильно встревоженный тем, что бабушка очень больна и уже два дня как в постели; отвожу душу ответом на второе ваше письмо: назвать вам всех, у кого я бываю? Я сам – вот та особа, у которой я бываю с наибольшим удовольствием; правда, по приезде я выезжал довольно часто к родным, с которыми должен был познакомиться, но в конце концов нашел, что лучший мой родственник – это я сам; видел я образчики здешнего общества: любезнейших дам, учтивейших молодых людей – все вместе они производят на меня впечатление французского сада, очень тесного и простого, но в котором с первого раза можно заблудиться, потому что хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями!

Пишу мало, читаю не больше; мой роман становится произведением, полным отчаяния; я рылся в своей душе, чтобы извлечь из нее всё, что способно обратиться в ненависть, – и в беспорядке излил всё это на бумагу: читая его, вы бы пожалели меня! Кстати, о вашем замужестве, милый друг: вы угадали мой восторг при вести, что он расстроился (не французский оборот); я уже писал кузине, что этот господин был способен только на то, чтобы держать нос по ветру и вынюхивать журавля в небе – это выражение мне самому очень понравилось. Слава богу, что это кончилось так, а не иначе. Впрочем, не будем больше говорить об этом – и бед того уж много говорили.

У меня есть свойство, которого нет у вас: когда мне говорят, что меня любят, я больше не сомневаюсь или (что хуже) не показываю вида, что сомневаюсь; у вас же этот недостаток есть, и я вас прошу от него избавиться, по крайней мере в ваших милых письмах.

Вчера, в 10 часов вечера, было небольшое наводнение, и даже трижды было сделано по два пушечных выстрела, по мере того, как вода убывала и прибывала. Ночь была лунная, я сидел у своего окна, которое выходит на канал; вот что я написал!

Вот другое; эти два стихотворения выразят вам мое душевное состояние лучше, чем я бы мог это сделать в прозе;

Прощайте… не могу больше писать вам, голова кружится от глупостей; думаю, что по той же причине и земля вертится вот уже 7000 лет, если Моисей не солгал.

Кланяйтесь всем.

Ваш искреннейший друг

М. Лерма.

2 Septembre.

Dans ce moment même je commence à dessiner quelque chose pour vous; et je vous l’enverrai peut-être dans cette lettre – savez vous, chère amie, comment je vous écrirai – par moments! – une lettre durera quelquefois plusieurs jours, – une pensée me viendra-t-elle je l’inscrirai; quelque chose de remarquable se gravera-t-il dans mon esprit – je vous en ferai part – êtes-vous contente de ceci? –

Voilà plusieures semaines déjà que nous sommes séparés, peut-être pour bien longtemps, car je ne vois rien de trop consolant dans l’avenir, et pourtant je suis toujours le même, malgré les malignes suppositions de quelques personnes que je ne nommerai pas. – Enfin, pensez vous que j’ai été aux anges de voir Наталью Алексеевну, parce qu’elle vient de nos contrées; – car Moscou est et sera toujours ma patrie. – J’y suis né, j’y ai beaucoup souffert, et j’y ai été trop heureux! – ces trois choses auraient bien mieux fait de ne pas arriver… mais que faire!

Mademoiselle Annette m’a dit qu’on n’avait pas effacé la célèbre tête sur la muraille! – pauvre ambition! – cela m’a réjoui… et encore comment! – cette drôle passion de laisser partout des traces de son passage! – une idée d’homme, quelque grande qu’elle soit vaut-elle la peine d’être répétée dans un objet matériel, avec le seul mérite de se faire comprendre à l’âme de quelques-uns; – il faut que les hommes ne soient pas nés pour penser, puis qu’une idée forte et libre est pour eux chose si rare! –

Je me suis proposé pour but de vous enterrer sous mes lettres et mes vers; cela n’est pas bien amical ni même philantropique, mais chacun doit suivre sa destination.

Voici encore des vers, que j’ai faits au bord de la mer:

– Adieu donc, adieu – je ne me porte pas bien: un songe heureux, un songe divin m’a gâté la journée… je ne puis ni parler, ni lire, ni écrire – chose étrange que les songes! Une doublure de la vie, qui souvent est plus agréable que la réalité… car je ne partage pas du tout l’avis de ceux qui disent que la vie n’est qu’un songe; je sens bien fortement sa réalité, son vide engageant! – je ne pourrai jamais m’en détacher assez pour la mépriser de bon cœur; car ma vie – c’est moi, moi, qui vous parle, – et qui dans un moment peut devenir rien, un nom, c’est à dire encore rien. – Dieu sait, si après la vie, le moi existera! C’est terrible, quand on pense qu’il peut arriver un jour, où je ne pourrai pas dire: moi! – à cette idée l’univers n’est qu’un morceau de boue. –

Adieu; n’oubliez pas de me rappeler au souvenir de votre frère et de vos sœurs – car je ne suppose pas ma cousine de retour. –

– Dites moi, chère miss Mary, si monsieur mon cousin Evreïnoff vous a rendu mes lettres; et comment vous le trouvez, car dans ce cas je vous choisis pour mon thermomètre.

– Adieu.

Votre dévoué Lerma.

P. S. J’aurais bien voulu vous faire une petite question – mais elle se refuse de sortir de ma plume. – Si vous me dévinez – bien, je serai content; – si non – alors, cela veut dire que si même je vous avais dit la question, vous n’y auriez pas su répondre.

C’est le genre de question dont peut-être vous ne vous doutez pas! –

2 сентября.

Сейчас я начал рисовать кое-что для вас и, может быть, пошлю вам рисунок с этим же письмом. Знаете ли, милый друг, как я стану писать вам? Урывками – одно письмо иногда будет длиться несколько дней; придет мне в голову мысль, я запишу ее; если что примечательное займет мой ум, поделюсь с вами. Довольны ли вы этим?

Вот уже несколько недель, как мы расстались и, может быть, надолго, потому что впереди я не вижу ничего особенно утешительного; однако я всё тот же, вопреки лукавым предположениям некоторых лиц, которых не стану называть. Можете себе представить мой восторг, когда я увидел Наталью Алексеевну, она ведь приехала из наших мест, ибо Москва моя родина и всегда ею останется. Там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив! – лучше бы этих трех вещей не было, но что делать!

Похожие книги на "Том 4. Проза. Письма.", Михаил Лермонтов читать полностью, без сокращений.

Виктория Угрюмова - Имя богини

Брет Гарт - Компаньон Теннесси

Инесса Волкова - Идеальная

Айн Рэнд - Атлант расправил

Кристофер Мур - Ящер страсти