Юрий Маслов - Военные приключения. Выпуск 3
— Сам погибай, сотню положи а мост уничтожь, разъедини берега сей реки!
Засадный полк с нетерпением ожидал своего часа. Затаившаяся на ближней к Дорогобужу опушке цепочка слухачей-сигнальщиков вслушивалась в отдаленный шум гуляй-города, живущего сначала ожиданием боя, а затем и им самим. Все ждали одного-единственного сигнала рожка, который сперва прозвучит на кургане, а потом только придет в дубраву.
А пока дозорные сообщали Юрию Захарьевичу Кошкину и всем, кто находился рядом с ним, новость за новостью. Передовой полк воеводы Патрикеева рубится с вражеской конницей на том берегу Ведроши. Та все прибывает и прибывает по большой Московской дороге. Вот наши конники показали врагам тыл и уходят, отбиваясь, на другой берег реки, но не далеко, в поле. Их преследуют. Через мост сплошным потоком пошли конные полки и отряды гетмана. Русичи ушли за стены гуляй-города, на которые наскакивает конница противника, ибо залпы пищалей хорошо слышали все. Начался новый штурм деревянной крепости. Стена щитов в некоторых местах прорвана. Острожский от своей ставки бросает в бой последние резервы. А обозы на полном скаку все идут и идут нескончаемым потоком по мосту…
…Пора бы пропеть желанному рожку на древнем кургане, где спят с незапамятных времен славянские воины.
Мыслями каждый ратник боярина Кошкина был там, где в чистом поле бились в неравном бою их товарищи. Как трудно — вот так сидеть и ждать воеводского приказа! Никто из простых воинов, даже десятники и сотники, не знал, что их полку предстоит решать судьбу знаменитой битвы на реке Ведроши. Но о том, что полк сел в засаду, догадывался каждый.
Со стороны казалось, что убеленный нескончаемыми походами того времени воевода был равнодушен к томительным часам ожидания. Лишь только одергивал меньшего брата, который, пользуясь кровным родством с боярином, все напоминал ему, что московскому войску на поле брани ох как трудно сейчас! Юрий Захарьевич отмалчивался, пряча улыбку.
— Не время еще! Князь Даниил Васильевич про нас помнит и на наш полк крепко надеется…
Но сам воевода уже несколько раз посылал сотников в цепь «слухачей» — сигнальщиков, но с одним строжайшим наказом: не пропустить условный сигнал на большой Московской дороге. Шум битвы у гуляй-города не мог перекрыть напевный голос дуды.
И в конце концов, долгожданный ее сигнал такой родимой трелью пришел в лесную чащобу. Казавшаяся вымершей дубрава разом ожила.
В единый миг слетели с дуба дозорные. Уж кому-кому, а им за эти полдня пришлось поволноваться больше всех. Разом вскинулись в седла застоявшихся коней воины. Вынуты из ножен сабли и отживающие свой ратный век мечи. Опустились вперед копья. Легли на плечи секиры. Вынуты из-за пояса шестоперы и кистени. Надеты боевые рукавицы, надвинуты на лоб головные уборы из металла.
Десять тысяч отборных, испытанных и закаленных не одной битвой во славу великого князя московского и русской земли конных воинов пришли в движение. Ведомые опытными тысяцкими, знавшими свое место в предстоящей атаке, тысячи стали подтягиваться к опушке дубравы. К ним торопились присоединиться сторожи.
Воевода засадного полка князь Юрий Захарьевич Кошкин приказал играть в рожок сигнал общей атаки.
Засадный полк московского войска, на ходу разворачиваясь в устрашающую своим движением конную лаву, вышел из дубравы на Митьково поле. Всадники первые минуты скакали молча, как велел воевода, чтобы не выдать себя.
Тем временем к мосту по берегу реки во весь опор, не разбирая дороги, мчалась сотня Валентина Осипенкова. Не задерживаясь конники проскочили ряды скучившегося обоза, сбивая на ходу растерявшихся, мечущихся обозников и многочисленную прислугу богатых и привыкших к роскоши даже в походной жизни польских и литовских вельмож.
Никто не мог помешать несущейся вперед конной сотне, где у каждого за спиной крепилась такая странная для воина в бою вязанка хвороста.
С десяток стражников в стальных панцирях, оказавшихся на мосту, пали под ударами сабель и копий, отчаянно сопротивляясь. Быстро сбрасываются на середину иссушенного солнцем моста вязанки такого же высохшего хвороста. Ручейками побежал среди них рассыпанный порох из мешочков. Стоящий рядом с сотником всадник бросает в выросшую за несколько минут на мосту гору хвороста горящий трут.
И через минуту над все так же несущей свои чистые воды Ведрошью начал разгораться огромный, жадно поглощающий сухое дерево костер.
Под его багровым пламенем сотня Валентина Осипенкова в жаркой схватке рубилась у моста.
Вокруг отбивающихся русских воинов было ох как тесно. Вооруженные служки-похалики, сопровождавшие возы своих вельмож, набросились на них в большом числе. Они сразу догадались, чем может им грозить сожжение единственного моста через глубокую, в опасных водоворотах Ведрошь. В обозе увидели вышедший из дубравы многочисленный засадный полк.
С яростными криками обозники кидались на стойко отбивающихся ратников, бились с ними, стремясь во что бы то ни стало прорваться через их строй на горящий мост, чтобы попытаться убежать на тот берег реки или сбросить горящие вязанки хвороста в воду. Но было уже поздно. Сотня Валентина Осипенкова выстояла, сделав порученное ей дело. Костер разгорался все больше и больше. Сухие смолистые сосновые плахи, из которых дорогобужане сложили мост на главном для себя торговом пути, быстро занялись жарким пламенем.
Спасительный путь назад, за Ведрошь, для сорокатысячного войска великого литовского гетмана был отрезан. Огонь поглотил мост, у которого уже остывала ставшая бессмысленной со стороны вельможьей прислуги жаркая схватка. Когда догорающие остовы моста рухнули в закипевшую вокруг них воду, противники осипенковцев, бросая на ходу оружие, бросились назад, под защиту своих возов.
В это время вышедший в атаку засадный полк, круша все на своем пути, успел сбить гетманские конные отряды с левого фланга гуляй-города. Удар конные тысячи боярина Кошкина-старшего наносили сразу по двум направлениям. Один пришелся по правому флангу противника, безуспешно атаковавшего позиции русских, другой — в центр вражеского стана, туда, где находилась главная ставка князя Константина Острожского. После ухода его личной дружины по дороге у древнего кургана он имел под рукой лишь сотню-другую воинов.
Не менее чувствительным для огромного польско-литовского войска стал удар особого рода, нанесенный засадным полком не во фланг, а в спину. Это было дымное кострище между двумя берегами Ведроши, ставшее источником паники в войсковом обозе.
С появлением на поле битвы десяти тысяч свежей русской конницы во вражеских рядах началось замешательство, а потом и паника. Прекратился штурм гуляй-города. С поваленных у дороги щитов деревянной крепости отступили назад еще не успевшие прийти в себя от изумления только что сражавшиеся отряды противника.
Этой минутой изумленного оцепенения и бездействия мигом воспользовался воевода-гулявый Федор Рязанцев. По его команде ратники, защищавшие стены походной крепостицы, ринулись к поваленным щитам и в минуту поставили их вновь на катки. А пушкари стали приводить в порядок втоптанные было в луговую землю пищали.
Князь Константин Острожский еще пытался организовать отпор засадному полку, встретив его атаку ответным ударом тяжелой панцирной конницы. Но посланные гонцы в возникшей сумятице не смогли быстро разыскать военачальников конных отрядов. А тем, кому приказ гетмана все же смогли передать, не удалось в полном составе вывести своих людей из-под стен гуляй-города.
В результате тщетных усилий гетманской ставки на пути засадного полка смог выстроиться лишь реденький заслон, да и то не во всех местах. Воины Кошкина сразу его смяли и погнали впереди себя.
Поляки и литовцы дрогнули и стали отступать от деревянных стен гуляй-города. Отдельные отряды отходили плотными колоннами, готовые с оружием в руках пробиться к Ведроши. Но большинство просто бежали, не находя в себе мужества попытаться отразить атаку засадного полка, отбросить его прочь к дубраве.
Митьково поле стало покрываться бегущими конниками и пешими воинами. Наемники в страхе оставили позиции гетманской артиллерии. В панике бросалось тяжелое оружие, доспехи.
Едва только толпы осаждавших отхлынули от стены деревянной крепости, как гуляй-город утонул в пороховом дыме. Это вдогон бегущим дружно ударил русский наряд. Залп нескольких сот пищалей только подстегнул отходящее вражеское войско.
Понял, что охваченное паникой бегущее войско вышло из повиновения полководцу, стал отходить с окружавшей его блестящей свитой и Острожский. Он еще пытался что-то предпринять для спасения положения. Но напрасно били под княжеским знаменем в набаты, созывая к гетманской ставке всех тех, кто готов был сопротивляться. Таких нашлось совсем немного. Даже личная родовая дружина пронеслась галопом мимо княжеского шатра.
