Дмитрий Лунин - Ночной прохожий

Курю в одиночестве, вспоминая былой уют,

помню, что даже стальные нервы
со временем станут ржавыми…

Тишина и спокойствие.

Радио заиграет только через сорок минут
гимн некогда Великой,
но по-прежнему
непонятной умам всего мира
Державы.

Мысли приходят,
будто под вечер незваный гость,
мозг трудится как двигатель
в сто лошадиных сил.
Внешне обычно спокоен,
любая злость
отступает на задний план;
только, как ни проси
чуточку времени, чтоб отдохнуть,
а ответа нет,
истина не рождается в спорах с самим собой,
глазу слегка непривычно смотреть на свет,
можно составить трехтомник моих проблем и забот,
до которых мне дела,
как верблюду до чтения книг.
Окутан воспоминаниями,
что город в тяжелый туман.
Горло пытается выдавить слово —
выходит крик.
Говорят, что нельзя поумнеть,
не сойдя с ума.

Потому бесполезно рассчитывать,
что в календаре
разгадаешь тот день,
где удача начнет караулить.

Остается
разглядывать отблеск
ночных фонарей
на промокшем асфальте
привычно изогнутых улиц.

Комната мала — не намотать кругов.
Голод одолел, да лень готовить еду.
Зеркало показывает черт знает кого,
а не того, кого имеешь в виду.

Желаний нет ни в гости, ни на парад,
обстановка раздражает — куда ни ткнись.
Газеты — сплошь собрание полуправд.
Капитан покинул корабль быстрее крыс.

Если жизнь река — то я там, где дно,
а долги — как грибочки после дождя.
Мысли улетучились все до одной.
Обещались новые — буду ждать.

Изящна и утонченна,
прозрачна, как изо льда,
зловещая девочка в черном
идет по моим следам.

Мы с нею во многом схожи,
я встрече с ней был бы рад.
Но лишь ощущаю кожей
ее леденящий взгляд.

Безволен как заключенный,
твержу я десятки раз:
зловещая девочка в черном —
одна, кто меня не предаст.

Остаться в окружении холодных стен,
почувствовать время на собственной шкуре,
наблюдать, как в мучениях начинается день,
дрожащими пальцами теребить окурок,
считать себя безнадежно больным,
глотать слюну пополам с ненастьем,
видеть, что комнату обволакивает дым,
а пространство разбивается на части,
ненавидеть всех, кто этого заслужил,
не прощать никому, ни во что не верить,
радоваться тому, что до сих пор жив,
размышлять о надежды закрытой двери,
подумать о нравственности и о судьбе,
все подытожить и заявить мудро:

Все вышеперечисленное содержит в себе
часть суток, именуемая словом утро.

Внутри себя я слышу голоса.
Это — шизофрения.
Я тебя выдумал сам.
Я дал тебе имя, Ния.

Ния — неутомимое буйство,
в горле застывшая фраза.
Ния, ты когда-нибудь чувствовала
расщепление разума?!

Это — не сбой в моторе,
ведь мы — составные части,
ломающие ход истории.
Ния, мы были счастливы!

Теперь ни черта не обломится.
Отсутствует сила воли.
Ния, я болен бессонницей!
Ния, я много чем болен!

Брошусь в проем оконный,
мне за тобой не угнаться…

Врачи меня успокоили:
ты — лишь галлюцинация.

Сколько я ни стараюсь, не вспомню его лица.
Он, за две пачки чая,
ему мной подаренных,
мне поведал о том,
что в России находятся
двадцать восемь могил
космонавта Гагарина.

Я смотрел на него.
Нет, он не был «под мухою».
И в психическом плане нормальным был вроде он.
Он сказал, что живут старики со старухами
в отдаленных селениях нашей Родины.

Они любят Гагарина, светлого, доброго.
Перед «мужеством Юры» склоняют колени.

А в Москву, на могилу к нему, —
слишком дорого.
Вот и роют могилы ему близ селений.

Там «за царство небесное Юрию» молятся.
И Гагарин глядит там с креста деревянного…

Он их все сосчитал.
И в России находятся
двадцать восемь могил
космонавта Гагарина.

Человек без паспорта и каких-либо еще документов
не волнуется по пустякам, а пьет свой утренний кофе.
Человек без паспорта никогда не упустит момента
ощутить на себе, что значит ЛСД или морфий.

Он выползает на улицу как обычные граждане
за какой-нибудь мелочью, скажем, купить кефира.
Он лучше других замечает, что все в этом мире продажно.
Сон его крепок,
будто он перед этим вдохнул эфира.

По ночам у него не бывает проблем с бессонницей.
Он видит сны, в которых себя ощущает фельдмаршалом,
где любой, едва заметив его, сразу по струнке строится…

Проснувшись,
он долго не может избавиться от походки маршевой.

Люди.

Живите спокойно, не замечайте нелепостей.
Но не дай вам Бог дожить до того момента,
когда рухнет весь мир, как когда-то рушились крепости.
и власть обретет человек, не имеющий документов.

Стрелки часов еле слышно шевелятся…
напоминая про времени трату.
Почти до краев заполнена пепельница.
На столике — сборник стихов Макграта.

Знаю, к утру, верно, что-то изменится.
Мысль об этом засела в мозгах прочно…

Лень читать
или вытряхнуть пепельницу.

Но что-то изменится.
Это точно.

Тысячи раз обруган,
но мозг мой полон идей.
Я выучусь на хирурга
и буду резать людей.

Жизнь городов, не отмеченных на карте
сложней, чем уравнения с иксами и игреками,
напоминающая шахматную партию,
где белые начинают, но не всегда выигрывают,
где говорили, но толком ничего не сказали,
где относительна даже смена времени года,
жизнь городов с остекленевшими напрочь глазами,
где кровь сочится из каждого водопровода,
где лишь умирая, чувствуешь наконец тепло,
где на милосердие втройне возросла цена,
жизнь городов, где даже через оранжевое стекло
видны только серые тона,
жизнь городов, из которых выехать не помогут визы
таит в себе обреченность для тех, кто постиг
жизнь, которую не показывают по телевизору,
и о которой не пишут книг.

Как Америку открывающий мореплаватель Колумб,
открываю слова.

Можно письменно,
лучше устно.

14-летняя девочка, севшая на иглу,
лучше меня разбирается в искусстве,
которое призвано освещать
жизни мглу,
которое самое важное, что есть на свете…

14-летняя девочка, севшая на иглу,
не отчаивайся и знай:
я с тобою вместе
до доски гробовой крест свой буду волочь
по прогнившей земле, не замедляясь ни на секунду…

Слышишь, как тяжкой поступью надвигается ночь?!

Если хочешь, я даже стихов писать не буду,
я буду как все,
потеряю себя,
наплюю
на чье угодно творчество…

Может виденья тебя теребят?

Ответь, умоляю:
чего тебе хочется?

Высочайшая истина — это ложь.

Но это осознаешь
лишь закопанным
в деревянной коробке…

Вероятно,
со временем ты подрастешь,
если раньше не сдохнешь от передозировки.

Но я твердо знаю, ты будешь жить,
может, самым красивейшим цветком
на всех в мире клумбах…

А я безуспешно
пытаюсь отделить правду от лжи,
хотя мир наш давно
не нуждается в колумбах…