Николай Максимов - Голое небо

Уж рассветала ночь. И с голубых небес
В бамбуки рослые и тростниковый лес,
Сквозь мох овлаженный и сквозь шафранник дикий,
Еще несмелая заря роняла блики.

И нежный аромат в лесу еще не глох,
В прозрачном воздухе дрожал глубокий вздох.
Уж птицы резвые, забывшие о сне,
Плескались стаями на утренней волне.

Заря бросала вдаль стрелой свою улыбку
Над берегом, где ветер просыпался зыбкий,
Уж плавала гора среди небесных риз
За склоном в зеленях, где созревал маис.

И дикий лес вдали, и заросли бамбука
Рассветный ветерок, летящий с волн, баюкал,
И остров пеньем птиц рассеивал свой сон,
Ластясь к лучам зари, весь в пурпур облачен.

Что ж, и мне земля могла быть милой,
Я бы знал и мудрость, и любовь,
Если б только в этих слабых жилах
Не текла болезненная кровь.

Все-таки я безутешен не был,
И когда лежал я на траве
И смотрел на голубое небо,
Верил я, что буду здоровей.

И больною кровью не тревожим,
Буду я зеленой густотой,
Буду я широким шумным ложем
Для любви здоровой и простой.

И средь изумрудовых блистаний
Хорошо: ни муки, ни отрав,
И тогда моею кровью станет
Сок густой благоуханных трав.

В вашем мире не нашел я места,
Да и что я! выдумка и дым;
Все же воздуха густое тесто
Ведь замешано дыханьем и моим.

Как о локоть и плечо прохожего,
О чужое счастье терся я,
Чувствуя, что я замешан тоже
В густоту земного бытия.

И хотя я выдумка и нежить,
И уйти, растаять — мой удел,
Этот воздух целовать и нежить,
Как никто на свете, я умел.

Года, что шумели тревогой,
Замолкли с последним раскатом,
И можно спокойно и строго
Задуматься в час пред закатом,
Чуть-чуть с затаенной тревогой.

А в далях как будто осталось
Все то же: холмы и долины,
Закатная нежная алость,
Да облачный лет лебединый
И к миру покорная жалость.

И думы всё так же спокойно
Мне шепчут о доле свободной,
О чем-то далеком и стройном,
И полузабытом сегодня,
И гаснут все так же спокойно.

О, люди, люди! Я тянулся к ним
Спиралью дум, одушевленным дымом,
А люди чуяли порочный дым
И равнодушно проходили мимо.

И с равнодушными была и ты,
За нежно-синей театральной дымкой,
Не разглядевшая мои черты,
И я остался в мире невидимкой.

Я весь ушел в накуренный шалаш,
Я там живу и вею синей шалью,
Я никому на свете не мешаю,
Целуя набожно любовный воздух ваш.

Самыми простыми словами
Я говорил Вам, что боле
Нет мне покоя, что Вами
Я брежу до слез и до боли…

И я плакал о новой утрате,
Чтобы слезы моей печали
Украшали мой стих небогатый
И алмазнее заблистали.

И самыми простыми словами
Он украшен, он в ореоле,
И я не жалею, что Вами
Я брежу до слез и до боли.

Ты мнишь, что я — отравленный отравой
Развенчанной, ненужной красоты,
Но думаю, что я имею право
Хоть радоваться, что доволен ты.

Самоуверенный, ты твердо знаешь
Все то, чего не понимаю я,
И ты без колебаний разрешаешь
Все древние загадки бытия.

Ах, твой удел — и мудрость, и геройство,
Мой нежный друг и мой суровый враг,
Но праздность, это — злое свойство
Таких, как я: безумцев и гуляк.

Никогда трагическим я не был,
В мир я вышел просто погулять,
Оттого и нравилась мне неба
Голубая солнечная гладь.

Оттого и нравились мне дети,
Что играют, пляшут и поют,
И дороже им всего на свете
Ветреная музыка минут.

И зачем понадобилось року,
Чтоб меж вас бродил я сам не свой,
Чтоб к людскому горю и пороку
Я тянулся песнею святой,

Чтобы сердце стало болью гулкой,
И теряло с вашим миром связь,
Чтоб моя веселая прогулка
По земным садам не удалась.

Нам засверкала сталью серой
Второй Эллады красота,
И классицизма новой эры
Открылись грузные врата.

Стальной мечты, железных грез мост
Мы над землею вознесем,
И к мертвой груди мертвый космос
В последнем торжестве прижмем.

И скоро ясно будет всем,
Что этот город многостенный —
Обетованный наш Эдем,
Что тайны райские — антенны.

И первобытная заря
Над рощей каменной займется
И наслажденьям дикаря
Улыбкой нежной улыбнется.

Да, я уже теряю связь
С моею милою землею,
Я, может, лучшего и стою,
Но жизнь моя не удалась.

Ну что ж! Я беглый, я случайный,
И ничего, что я умру,
А солнце теми же лучами
Затеет легкую игру.

И я могу сюда вернуться,
Быть может, даже и светлей
Земному счастью улыбнуться
И песнь свою сложить теплей.

Ведь я свободен, я ничей,
Мое сегодня — зло и зыбко,
И сам я создан, как улыбка,
Из вешних солнечных лучей.

На Сенной пустынной и странной
Высятся остовы мастодонтов:
Люди с них брани железную шкуру
И ломали, кромсали их мясо.
А на Обводном канале —
Все глубже и глубже в зловонную и мутную воду
Погружаются гниющие баржи
И черные торчащие доски,
Словно ребра обглоданных разрухой чудовищ.

Проходя по обезлюженным улицам,
Я знаю только одну страшную мысль:
Я знаю, что в темные волны,
Все глубже и глубже,
Как гниющие баржи на Обводном канале,
Погрузятся и наши сознания.

Хорошо бродить в городском бездорожье,
Когда каплей прозрачной повисает вечер,
И хрусталятся тонко лица прохожих,
И незабвенны случайные встречи.

Вечерние взгляды водоемно-глубинны,
Я черпаю и черпаю, и жадно пью их,
И в каждом зрачке хранятся турбины,
Проливающие сладостные струи.

И кто поймет, что бессмертье таится
В таких простых и незатейных минутах,
В тихих улыбках, в озаренных лицах,
В тростниковом шорохе ресниц всколыхнутых.

Хорошо бродить в городском бездорожье,
Когда каплей прозрачной нависает вечер,
И хрусталятся тонко лица прохожих,
И незабвенны случайные встречи.

Когда
Вся земля покроется белым саваном,
И тихо
Застынет в величавом и вечном сне,
И кто-то,
Весь в белом,
Сурово преклонит колени,
И тихо
Осветит неизбежный завет миров, —
Может быть,
На какой-то далекой планете
Цветущей,
Дыханьем нежно вспоенной,
Смеясь заиграют веселые дети
В весенних душистых садах.