Дмитрий Гладкий - Смуглый день (сборник)

Вокруг скамейки с видом на Неву,
где я пришёл к мысли, что Литейный мост
напоминает стёртую подошву
ботфорта Петра,
такого же плоскостопого,
как и основанная им северная столица,
вальяжно и чинно гуляют вороны, похожие на
раввинов.

Изредка бросая на меня плутоватые взгляды,
они словно спрашивают:
«Ну что? Что вы на это скажете?!»
Что я скажу? Извольте, скажу.
Я скажу, что, по-моему,
за пять тысяч семьсот семьдесят лет
со дня сотворения мира ничего не изменилось.
Не изменилось в том смысле,
что всё по-прежнему хорошо весьма.
Правда, с незначительными перегибами на местах,
вроде той возведённой в подвиг
исторической несправедливости,
когда пожилой мастер художественного свиста
был упокоен палицей
страдающего мигренями муромского культуриста.

Но это зависит от точки зрения,
с которой взираешь на мир…
Как если бы Литейный мост,
глядя на меня, мог подумать,
что создания бессмысленней и нелепее он не
встречал.
Так и об истине, – можно сказать, что она –
не фунт изюму.
А можно то же самое, только другими словами.
Например: истина – это всего лишь фунт изюму.
Разницы нет, потому что от милых сердцу вещей
и имён
все равно остаётся лишь пыль,
так есть ли смысл заботиться о том,
что никто не умрёт для себя самого?

Но! К чёрту философию! Учтите, что любая
красивая и строгая система не устоит
на нашем зыбком льду самосознанья.
Пойдёт ко дну, как тот тевтонский рыцарь…
Другое важно: словно канифолью
мы жалостью к себе натёрты так усердно,
что любой смычок из королевского оркестра
в сравненье не идёт!
И это тоже хорошо весьма, поскольку не даёт
возможности проснуться.
Как, впрочем, и уснуть.

Ах, жизнь моя, облысевшая от плохой экологии
леди Годива!
Всё же, шельма, ты многого стоишь, –
взять даже это непостижимое притяжение,
когда не земля удерживает тебя, а ты сам уже
держишь землю…

Ах миляга, финансовый аналитик,
что покорил меня дрессированными глазами
и загипнотизировал уверенным голосом!
Ах шельмец, причудливый говорящий всход
семени Адама Смита на русском финансовом
черноземье!
Расскажи, расскажи же ещё, белорукий
дородный мой гуру,
как же выгодней распределить
мультивалютную корзину моих накоплений?
Поведай, как приумножить мои сбереженья?
Скажи, умоляю, в какой банк, на какой депозит
положить все богатства мои:
имя любимой,
запах её волос,
с играющим в них в прятки
солнечным зайчиком,
цвет неба, отражённый её глазами,
вкус ветра степного,
оставшийся от её поцелуя?

Прогулялся по жизни, как по нотам диез, –
Колокольцами слов бренча.
Экие графитти на заборах небес –
Это я себя плеснул сгоряча!

По тропинкам любви я сапёром ходил
И за пазухой Джа ночевал.
Да вот только хороших людей от мудил
Не всегда впервогляд отличал.

Ярославль с Архангельском[7] есть у меня, –
На дорогу должно хватить,
Чтобы с вечера пятницы и до судного дня
От обид и тревог мне уплыть.

На большом, непременно большом корабле
Под оркестра прощальную медь,
И успеть всех простить, и проститься успеть
И уже ничего не хотеть.

Вот женщина: без всякого старанья
Пригладит прядь волос небрежным жестом,
Оспорив им красу и совершенство,
и целомудрие, и сложность мирозданья.

Поэты не стоят очередей
За рифмой, за метафорой и слогом:
Стихи они хватают из горстей
Заботливо протянутых им Богом.

А я иной: за стихотворца званье
Беру Пегаса не уменьем, – на измор,
Так каторга становится призваньем,
И вдохновенье – словно приговор.

Но день придёт, и станет цель стараний,
Ошибок, неудач и ожиданий
Наградой за сомнения и муки,

Добытой изнурительным трудом, –
Как лист осенний, тихо лечь стихом
В твои доверчиво протянутые руки.