Джон Мильтон - Возвращенный рай
Чье красноречье древле произвол
Народной власти усмирять могло,
И сотрясало Артаксерксов трон,
Над греческими стогнами гремя.
Посем же к философии склони
Прилежный слух, зане Сократов кров -
Лачуга та вон — свыше осиян;
Оракул звал Сократа, и не зря,
Мудрейшим из людей; текли что мед
Сократа речи, школы напитав
Издревле и поднесь: и Эпикур
Им внял, и Аристотель, и Зенон.
О сем размысли семо, иль домой
Вернувшись; окончательно созрей,
Чтоб царствованья вынесть бремена;
Учась, возможешь властвовать вполне
В Себе, а царствуя — умножишь власть."
Спаситель же премудро молвил так:
"— Ты мыслил, Я всеведущ — ныне мнишь,
Несведущ вовсе. То, что должно знать,
Я ведаю. Кому даруют свет
Всевышний, изначальный — тем наук
Иных не надо, истинных пускай;
А в этих — ложь; иль заблужденья, сны,
Догадки, построенья на песке.
Первейший и мудрейший семо рек:
«Я знаю, что не знаю ничего»;
Самодовольны басни плел второй;
А третий все сомненью подвергал;
Иные чтили благость, но при ней -
Обилие и длительную жизнь,
Телесные услады и досуг.
А вот и Стоик: сей философ горд,
И мнит, что добродетелен — и столь
Умен и совершенен, что себя
Он числит ровней Богу — иль превыше;
И, не страшась ни Бога, ни людей,
Презрел он все: богатство, радость, боль,
Страданье, смерть и жизнь — ее прервать
Он волен, дескать, сам! И похвальбой
От истины стремится он спастись.
Научат ли? Скорей, собьют с пути,
Себя не зная, Бога же — подавно;
Не ведая, как зачинался мир,
Как человек, запрет поправши, пал,
Как смертному потребна благодать.
И много, но превратно о душе
Толкуют; славен, мыслят, человек,
А не создавший человека Бог,
Которому даются имена
Судьбы и Рока, что к мирским делам
Жестоки, дескать. Истины здесь несть,
И жаждущий обманется ея
Подобьем ложным, облаком пустым
Жестоко. Да и чтенье многих книг
Не здраво, учат мудрые; читать
Без перерыва и не привносить
В прочитанное разум либо дух
Толикий же, иль высший (токмо инде
Сего не ищут) — значит пребывать
В начитанном невежестве, набрав
Не перлов, но ракушек, как дитя
Сбирает их на берегу морском.
А коль свободный услажу Я час
Напевом иль поэзией, то где,
Коль не в родном наречии, сыщу
Их образцы? В Писаньи гимны есть,
И музыкою полнятся псалмы.
Плененной песней иудейских арф
Пленялся победивший Вавилон,
А греки ей потщились подражать,
Но скверно: им всего любезней петь
Грехи своих божеств, и свой порок,
И в баснях, гимнах, песнях представлять
Богов — глупцами, а себя — зверьем.
Эпитеты раздутые сотри,
Подобные румянам на щеках
Блудниц — и мало сыщешь в остальном
Красы и пользы; ценит верный вкус
Превыше гимны, что сложил Сион;
Там верно славят Бога, и людей
Богоподобных, праведных, святых;
От Бога — песнь, побаска ж — от тебя;
Но и сия от Бога, коль в певце
Природный свет не до конца угас.
Витий ты восхвалял как образец
Красноречивости: они порой
Своей стране привержены и впрямь -
Но много мельче Вестников, что Бог
Наставил; и Пророки научать
Умеют управлению страной
Возвышенней и проще речь держа,
Чем все витии Греции и Рима.
Чем проще речь — тем легче разуметь,
Как счастие народу принести,
Как царство от погибели сберечь -
Лишь изучив Писанье, царь велик."
Так молвил Божий Сын, а Сатана
Смешался, ибо стрел иссяк запас;
И злобно рек Спасителю в ответ:
"— Не алчешь царств, богатств, ниже искусств,
Ниже военной чести: ничего,
Что я сулил; не хочешь созерцать
Иль деять ради славы — но тогда
Почто явился в мир? Пустынна глушь
Тебе вполне пристойна. Ворочу
Тебя откуда взял. Но помяни
Слова сии: придется пожалеть
О том, что помощь добрую мою
Отверг, явив толикий приверед;
А ведь поял бы просто и легко
Престол Давидов, или мировой;
Ты вырос, вызрел — нынче ль не пора
Вершиться предсказаньям о Тебе?
Теперь же, коль читаю в Небесах,
Иль пишут Небеса теченьем звезд,
Их сочетаньем, о путях судеб,
Немедля предреку Тебе труды,
Печали, поношения, борьбу,
Обиды, муки, тягостную смерть;
Тебе пророчат царство — не пойму,
Вещественное ль, нет ли; таче срок
Неясен; без начала, без конца -
Навеки воцаришься: не могу
Прочесть руководящего числа
Средь этой вещей россыпи светил."
Засим он взял (понеже знал, что власть
Его еще не вышла), и в пустыню
Снес Божья Сына, и покинул там,
Исчезнув якобы. Закат померк,
Сгущалась тьма и ниспускалась ночь:
Суть обе невещественны оне,
Суть лишь небытность света или дня.
Спаситель, кроток, не смущен ничуть
Воздушным странствием, хоть утомлен,
И холоден, и гладен, подыскал
Себе приклон близ мощного ствола,
Дабы под сенью сплетшихся ветвей
Укрыть главу от ниспадавших рос.
Но укрывался втуне: у главы
Встал Искуситель, навевая сны
Ужасные. Из тропиков гроза
Явилась, раздирая тяжких туч
Громады ярым громом; ливень сек,
И молнии свергались, и огонь
Стегал пустыню хлеще ливня; ветры
Из каменных берлог на четырех
Концах земли рванулись, чтоб крушить
Смятенную пустыню, чьи дубы
Крепчайшие, и сосны, корнем вглубь
Что ростом ввысь ушедшие, трещали
И рушились. Чем был Ты защищен,
О храбрый Божий Сын? А Ты стоял
Не дрогнув. Страхи множились во мгле:
Метались духи адские округ
Тебя; вздымали гогот, вопли, вой,
Метали стрелы серные — а Ты
Покой хранил, и был невозмутим.
Так длилась ночь, доколе Утро мрак
Рассеяло, надевши серый плащ
Паломника; и лучезарный перст
Утишил громы, тучи расточил,
И ветры укротил, и адский сонм
Чудовищ, коих Архивраг наслал.
И солнца многомощные лучи
Лице земли согрели, осушив
Листы дерев и стебли трав; и птицам
Предстал их дол свежей и зеленей,
Когда ночной улегся ураган;
И хор пернатый средь ветвей и трав
Завел сладчайший щебет утру встречь.
И в бурном этом, светлом торжестве
Явился, кознодейством утомлен,
Владыка Тьмы; казалось, он и сам
Рад перемене; ковы истощив,
Он близился к Спасителю, дабы
В последней злобной выходке излить
Всю желчь, и весь его сжигавший гнев,
И горечь всех минувших неудач.
Спаситель шел по светлому холму,
Близ коего густой простерся лес;
В обличии привычном вышед Враг
Из чащи, беззаботно произнес:
"— Прекрасно утро нынче, Божий Сын,
А что была за ночь! Я слышал треск
Земли и неба — но издалека;
Пугают смертных эти пустяки,
Но страшны столпостенным Небесам,
Да и Земле, что Небу подлежит -
Его подножью темному, — не столь,
Сколь телу человека страшен чих -
Но склонны столь же быстро миновать.
Они опасны, коль низвергнут мощь
На человека, зверя, древо, злак;
Ненастья суть подобия невзгод
И, над людской главою разразясь,
Бывают часто знаменьем беды.
Крушила буря сей пустынный дол,
Во нем же из людей лишь Ты живешь.
Не рек ли я, что если Ты отверг
Мои услуги, хоть пора уже
Престол завоевать, и если ждешь
Судьбы случайной — на престол взойти
Давидов сможешь, но когда — не вем:
Когда, и как — не сказано нигде.
Ты будешь Тем, Кем должен быть: сие
Вещали ангелы, да утаили
И срок, и средства. След вершить дела
Не в должный час, а в выгоднейший миг.
Презревши сей совет, наверняка
Немало должен будешь испытать
Опасностей, превратностей и мук,
Донде Израильский обрящешь скиптр;
И буря, лютовавшая окрест,
И адских чудищ полунощный рык
Тебе о том вещали наперед."
Он злобствовал, а Божий Сын ступал
И, шага не замедлив, молвил так:
"— Я вымок лишь; иного же вреда
Мне ужасы в ночи не принесли.
Я ж не страшился; велий, правда, шум
Бесчинствуя вздымали, токмо знак
Иль знаменье сие Я презираю
Как ложные — не Божьи, но твои;
На царство Я препонам вопреки
Взойду — и тщишься манием руки
Содеять вид, что Мне даруешь власть,
Тщеславный Дух, как будто сам ты — Бог,
И злобствуешь, пытаясь подчинить
Меня вотще; оставь, ты обличен
Всецело, и всецело тщетен труд."
И, яростью надмившись, Враг изрек:
"— Так внемли, внук Давидов, Девий Сын,
А Божий ли — я вборзе погляжу:
Слыхал я о Мессии ото всех
Пророков; вести Гавриила внял
Меж первых; помню ангельскую песнь
Близ Вифлеема, где небесный хор
Спасителя восславил Рождество.
С тех пор я ока не спускал почти
С Тебя: младенца, отрока, юнца
И после — мужа; был Ты скромен, тих;
Но к Иоанну с прочими придя
На Иордан, обаче не крестясь,
Я слышал, как Возлюбленным Господь
Тебя прилюдно Сыном звал с Небес.
Оттоле я стремил к Тебе не взор,
