Владимир Алексеев - Океан. Выпуск второй
Молодые морские офицеры были выпущены из Морского корпуса, когда уже полыхало зарево гражданской войны. Все силы контрреволюции сосредоточивались против молодой Советской Республики. Военные заговоры, поддержанные иностранными резидентами, росли, как грибы.
Сергей Колбасьев стал твердо на сторону революции, стал тем честным, знающим командиром, который исполняет свой долг, не страшась опасности и не избегая ее. Как русский человек, патриот, он не мог даже представить себе, что значит опустить новый боевой морской красный флаг перед врагом, будь он сильнее во много раз. Сергей Колбасьев был в числе тех преданных флоту специалистов, что разделили с ним тяжелые морские и речные дороги гражданской войны, что создавали из ничего флотилии, которые бесстрашно вступали в сражения и побеждали.
Это была пора, когда балтийские миноносцы и подводные лодки сражались на Волге и Каме, в озерах и реках Севера, когда на юге — на Азовском море — делали дивизионы канонерских лодок из буксиров и барж, речных пароходов.
Колбасьев плавал на миноносцах. Он сам пишет в повести «Джигит»:
«Самая лучшая служба, конечно, на миноносцах. Не очень спокойная и не слишком легкая, особенно в военное время: из дозора — в охранение и из охранения в разведку; только пришел с моря, принял уголь, почистился — и пожалуйте обратно ловить какую-нибудь неприятельскую подлодку или еще чем-нибудь заниматься. Словом, сплошная возня с редкими перерывами на ремонт, когда тоже дела хватает».
Он плавал и на необычных кораблях. Какие же суда были в Азовской флотилии? Это были ледоколы, истребители, грязнухи-баржи. Правда, у белых выходили в море только канлодки, сторожевики, тральщики и несколько миноносцев.
Колбасьев участвовал в обстрелах, сражениях, десантах, ставил мины, учил молодых моряков трудной морской науке и никогда не отступал перед трудностями. А их было несчетное количество в те поры. Не хватало боеприпасов, не хватало знающего экипажа, специалистов, не хватало кораблей, провианта. Были и потруднее заминки, когда рядом оказывались командиры-изменники, перебегавшие к врагам. Комиссары смотрели на военспеца недоверчивыми глазами и имели право на это, потому что сверстники Сергея Колбасьева по корпусу действительно плохо понимали происходящее, иные из них и не представляли себе вообще, почему произошла революция.
А многие старые офицеры сражались на стороне белых генералов и интервентов. Долгий путь гражданской войны Колбасьев прошел с честью и окончил службу в освобожденном Крыму, командуя, кажется, дивизионом миноносцев.
После гражданской войны, демобилизованный из Красного Флота, он приезжает в Ленинград и начинает заниматься литературой. Он пишет стихи, переводит, активно участвует в литературной жизни, которая бурно развертывается в те годы. Создаются группы и группочки. Идет большой спор о путях развития советской литературы. Выходит в свет поэма Колбасьева «Открытое море». Стихи, которые пишет тогда Колбасьев, полны впечатлений гражданской войны, но в них, несмотря на точность морских описаний, есть излишняя сухость, прозаичность:
Светят прожекторами.
И, кажется, крейсера.
От них не уйдешь, пожалуй,
А уходить пора.
Что ж, держим на север,
Если нет другого пути.
Минные загражденья? —
Попробуем пройти.
Когда вы прочтете после этих строк страницу из «Салажонка», где описывается, как уходили через минные заграждения, вы, к своему удивлению, увидите, что проза гораздо поэтичнее стихов и сильнее передает ощущения ночного похода.
Сергей Колбасьев едет переводчиком в советское посольство в Кабул. Долог путь от Ленинграда до Афганистана, но еще дольше от советской границы, через Кушку, в обход Гиндукуша до Кабула. Этот путь, длиной в 1200 километров, тогда проезжали на лошади. Для моряка это нелегкий путь. Зато весь быт малоизвестной тогда страны открылся перед путниками. Открылись и неизвестные пейзажи. Степь, горы, перевалы. Желтый камень, щебень, трава пучками.
Бурая земля, на ней красные тюльпаны и маки. Броды через серебряные и кофейные речки. Деревья только вблизи городов. Открытая каменная степь. На солнце 40 градусов, в тени 25 градусов. Кишлаки пастухов. Кочевники. Круглые кибитки из черного войлока. Сзади них море баранов.
Пастухи — из племени дурани, одного колена с эмирским. Хан вынес воды помыть руки, сам полил. «Гости эмира — наши гости», — сказал он.
Пили кислое молоко и слушали, как играет большой афганец на маленькой дудочке из тростника. В звуках маленькой дудочки была степь, ветер, ночь — все, что вверху, и все, что внизу. От этой музыки становилось тревожно. Вокруг сидели люди с непокрытой головой, с длинными волосами, смуглые, белозубые, в простых длинных рубашках. «Как в раю», — вспоминал позже Колбасьев.
И опять был путь по горячим камням, по низким желтым холмам, пока не показались тутовые деревья, сырые поля, большая река Гельменд. Миновали Кандагар, Газни, вот и гостеприимный Кабул. Жили в Кабуле. Сергей Колбасьев был там с женой, храбро совершившей все путешествие. Работа в посольстве, прогулки по городу Кабулу и окрестностям. Время летело незаметно.
Выполнив свою работу, Колбасьев поднялся в обратный путь, на этот раз по новой дороге, через Мазар-и-Шериф на Термез.
После возвращения из Афганистана Сергей Колбасьев получает назначение на работу в торгпредство в Хельсинки. Здесь он снова превращается в моряка. На небольшой яхте он совершает большие походы, уходит в очаровательные финские шхеры, странствует по островам залива. Одновременно он увлекается радио. Он сам начинает изготовлять сначала маленький детекторный, а потом большие ламповые приемники. Он много читает по этому вопросу и даже сам пишет руководство, как сделать хороший ламповый приемник.
Наконец кончается работа в Финляндии, и Колбасьев в Ленинграде. На этот раз он целиком отдается писательскому труду.
Если раньше он увлекался музыкой и идеей соединения музыкальных произведений со световой гаммой, то теперь он погрузился в радио, с таким же упорством, с каким он одно время увлекался моделями кораблей, сам их делал очень точно и очень тщательно. Но все-таки над всем торжествовало желание написать о гражданской войне, о годах, которые он провел на Красном Флоте.
Будучи участником ЛОКАФа, ленинградской организации красноармейских и флотских писателей, он пишет свои морские рассказы, уходя с головой в воспоминания незабываемых лет, в годы своей молодости, когда столько энергии было отдано родному Красному Флоту.
Перед ним заново проходят и суровые берега Мурмана, и лесистые прибрежные холмы Камы, и песчаные отмели Волги, и обожженные южным солнцем косы Азовского моря, и синий простор Черноморья.
Перед ним проходят сотни знакомых лиц, характеров, случаев, боевых воспоминаний. Иных уж нет, а те далече. Но он, ничего не написавший об Афганистане или о Финляндии, понимает, почему его не увлекли степи и горы далекой страны, леса и шхеры Финляндии. Он моряк, моряк военный, моряк, который понимает боевую службу, опасную, увлекательную, красивую. Он моряк, который знает досконально эту службу со всеми ее мелочами. Знает ее всерьез, так же как и морской порядок — порядок совместного плавания.
Книги Сергея Колбасьева называются очень обдуманно, и в этих названиях выражено то главное, о чем рассказано в книгах. Книга «Поворот все вдруг».
«На флоте есть команда, сигнал, согласно которому идущая кильватерным строем эскадра круто поворачивает вся сразу».
Таким поворотом — «все вдруг» — была на флоте революция. Другая книга называется «Правила совместного плавания». Это название говорит о том, как надо плавать совместно, то есть объединенным отрядом, и как надо уметь плавать вместе с людьми, которые тебя окружают; морской порядок требует, чтобы его соблюдали и на палубе, и в кают-компании.
«Салажонок» — это повесть о том, как делается из чумазого беспризорного мальчишки сначала неумелый, наивный салажонок, а потом вырастает настоящий, хороший моряк, будущий морской командир.
О советском флоте написано много книг. Но книг о гражданской войне на флоте, книг серьезных, не так уж много. Да еще книг, написанных знатоком этого дела, боевым командиром. А между тем к первым годам Советской власти, к годам гражданской войны будет всегда направлено внимание молодых поколений, которые хотят знать, как же выглядела жизнь в то уже далекое время, какие были люди, как жили, как сражались, как побеждали во имя Революции.
Мне недавно пришлось видеть в Ленинграде замечательную постановку в театре имени Пушкина — «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского. Играли ее прекрасные артисты. Но как только поднялся занавес и открылась сцена первого действия, я невольно посмотрел на зал, потому что столько широко раскрытых молодых взоров было направлено на сцену, с ожиданием, с растерянностью даже. Что им показывают? Это флот в революции, эта краса и гордость? Не может быть. А на сцене жила бурная эпоха, правдиво жила, сильно, романтично, оглушая, поражая, вызывая на размышления, радуя высотой своих требований, ростом людей, подлинным героизмом.
