Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Бессмертьем венчает Отчизна
погибших за правду в бою.
Вы отдали юные жизни
за землю родную свою.
Вы верили в правое дело,
не выдали верных друзей,
в молчании, гордо и смело
глядели в глаза палачей.
Путями вы шли огневыми,
бесстрашно чеканя шаги.
Вас бросили в шахту живыми
в шинелях зеленых враги.
Но вы исполинами встали,
овеяны стягом святым,
и лютую смерть вы попрали
бессмертным геройством своим.
Врагам отомстим ненавистным
за вас, как за братьев родных!
Вовек не забудет Отчизна
гвардейцев своих молодых.
Давно не звенят уже пули…
Ты с нами, Олег Кошевой.
Мы видим, как с Громовой Улей
идешь ты поселком, живой!
И зори грядущего снова
вам светят и к счастью зовут.
Земнухов, Тюленин, Шевцова
живые за вами идут.
Недаром в те грозные годы
вы партии нашей клялись,
недаром под стягом свободы
на битву с врагом поднялись.

Канонада вдали отгремела,
и замолкли в садах соловьи.
Смерть врывалась в дома озверело,
злобно жертвы хватала свои.
Налетала, стреляла, душила,
расправлялась штыком и огнем,
всё сметала, давила, крушила
на пути беспощадном своем.
Никого эта смерть не щадила —
ни младенцев, ни старцев седых…
Но росла уже тайная сила
в краснодонских проулках глухих.
В звездном небе задумалась Вега,
в тихом домике — призрачный свет…
Здесь сошлись по призыву Олега
побратимы его — на совет.
Все сошлись — пареньки и девчата;
в эти грозные тяжкие дни,
боевые Отчизны орлята,
смерти вызов послали они.
Вот сидят они молча, сурово.
Полночь, звезды горят в небесах.
Тишина… И слова Кошевого
будят гнев в их горячих сердцах.
«Друзья! С фашистскою ордою
бороться будем день за днем!
Мы „Гвардиею Молодою“
кружок свой тайный назовем.
Опасный путь пройдем бесстрашно.
Пусть даже в свой последний час
святой, великой тайны нашей
никто не выдаст, не продаст!
А кто из нас ее забудет,
переметнется в стан иуд,—
пускай предателя осудит
товарищей суровый суд!
Ничто клейма с него не снимет,
его родных бесчестье ждет,
земля отступника не примет,
навек Отчизна проклянет.
Клянитесь все! Пора настала
себя отдать борьбе с врагом!»
— «Клянемся!..» — тихо прозвучало,
отозвалось в сердцах, как гром.
«Клянусь, что в страшную годину
за волю жизнь свою отдам.
Сын комсомола Украины,
его нигде я не предам.
Пусть вражьи полчища несметны,—
отважно против них пойду,
как шли в боях за власть Советов
отцы в семнадцатом году.
Клянусь быть сыном их достойным
и, как они, не отступать,
чтоб жизнью мирной и спокойной
народ советский жил опять.
Чтоб отплатить за дни неволи,
быть духом тверже, чем гранит,
клянусь, творить я буду волю
того, кто мной руководит.
Врагу-убийце нет прощенья,
жестоко мстить ему клянусь!
Когда ж забуду долг священный,
нарушу клятву и сломлюсь, —
пусть станет имя ненавистно
предателя в родном краю
и проклянет навек Отчизна
меня и всю мою семью!»

Как звон торжественный металла,
в тревожном сумраке ночном
сурово клятва прозвучала
и поплыла в века, как гром.
Во взгляде твердом нет опаски,
их не страшили кровь и мгла.
Как будто рыцари из сказки,
они сидели у стола.
Лицо у каждого сияло,
а речь — спокойна и кратка…
На подвиг их благословляла
родная партии рука.
Для бурь рожденные, сердцами
в одном порыве вы слились…
И стены горницы над вами,
как крылья легкие, взвились…
И вы увидели: с востока,
сквозь непогоды злую ночь,
спешат свои… огнем жестоким
они фашистов гонят прочь.
Кругом, от края и до края,
идут полки, и сквозь туман
багряно степи заливает
знамен шумящий океан.
И уступает ночь дорогу
прибою грозному штыков.
Идут вам братья на подмогу,
по трупам попранных врагов.
Всё громче, громче боя звуки
свободы возвещают час.
И вот уже родные руки,
как братьев, обнимают вас,
вас, непокорных, чистых, юных,
прошедших тяжкие бои,
и беззаветно за Коммуну
сложивших головы свои,
и тех, кто в огненные ночи
врагом был смерти обречен,
кто снова свет узрел воочью,
бойцами красными спасен.
Мы — вы… Вы — вечного народа
частицы… В испытанья час
сквозь расстояния и годы
ваш голос долетел до нас.
Над миром ваши силуэты
рисует в звездах синева.
Вы нашей памятью согреты,
в нас ваша молодость жива.
Олег! В Кремле, под грохот боя,
под гул приветствий и речей,
уже тогда звезду Героя
вручили матери твоей.
Твою звезду… И слез тут мало,
что льются из моих очей.
Звезда, как сына взор, сияла
печальной матери твоей.
Звезда в сердцах людей, как пламя,
ее неугасимый свет
над теми, кто навечно с нами,
кого давно на свете нет.
Я вижу вас… Порою грозной
своей Отчизне вы клялись,
и очи ваши, словно звезды,
с огнями вечными слились.
Как будто гомон половодья
в притихшей горнице звучал…
И вот Осьмухин встал Володя
и звонким голосом сказал:
«В годину горя, в море крови
выходим мы на правый бой.
Но я не буду многословен,
скажу, как воин рядовой.
От сердца будет это слово:
чтоб настоящей силой стать,
я предлагаю Кошевого
руководителем избрать».
— «И я! И мы!» — звенит волною,
и словно в горницу вошла
весна и легкою рукою
по струнам звучным провела.
«Веди, Олег, нас! Пусть огнисто
сияют зори нам в пути,
чтоб ни единому фашисту
от нашей мести не уйти!
Веди бесстрашно в бой суровый,
мы верим, как один, тебе.
Мы жизнь свою отдать готовы
за волю в праведной борьбе!
На смертный бой, — все закричали, —
Отчизна нас благословит!»
И вдруг к приемнику припали…
«Москва, ребята, говорит!» —
воскликнула с волненьем Уля,
и радость плещет, как река.
И силу им в сердца вдохнули
слова Москвы издалека.
И «смерть немецким оккупантам!»
пророчит голос. Грозен он.
И черным гитлеровским бандам
конец бесславный предрешен.
Замолк приемник… У Олега
в глазах улыбка расцвела.
А за окном светилась Вега
и мать собранье стерегла.
Олега мать… А ночь пылает,
льют палачи невинных кровь…
Но не страшится, вражьи стаи,
вас материнская любовь!
Созвездья в небесах сияли,
и отползали тени прочь…
А мать на страже в темной шали
стояла, вглядываясь в ночь.
И тишина вокруг такая,
как будто никого в живых.
Лишь морок черный рассекают
свистки немецких часовых.

Тот, кто смел, опасность презирая,
все преграды приступом берет!..
Кто листовки, в форме полицая,
раздает шахтерам у ворот?
Он идет, уста сомкнув сурово,
злой погон врезается в плечо.
Только бьется сердце Кошевого
под чужим мундиром горячо.
Он шагает, осиянный солнцем,
сеет вести добрые кругом.
Узнают те вести краснодонцы,
сидя у приемников тайком;
и, хоть сразу не было сноровки,
комсомольцы в сумраке ночей
до утра печатают листовки
в тайной типографии своей.
Всполошились немцы в Краснодоне:
утром в день Седьмого ноября
в синем небе красные знамена
разгорелись ярко, как заря.
В знак того, что грозною стеною
близятся советские войска,
флаг над школой юноши рукою
водрузила партии рука.
И над садом флаги пламенели,
их Отчизна к звездам вознесла…
У шахтеров лица посветлели,
радость в каждом сердце расцвела.
И быстрей по жилам кровь струится,
и душа становится как сад,
детвора украдкой веселится,
и с надеждой матери глядят.
«Это наш Олег!» — рокочут дали.
«Это наш Олег!» — шумят поля.
«Наш Олег!» — грохочет в звоне стали,
«Наш Олег!» — ликует вся земля.
Да, Олег, и Громова Ульяна,
И Земнухов, и Тюленин с ним.
Это вся земля, в огне и ранах,
за свободу благодарна им.
Месть и смерть фашистскому отродью!
Нету вам пощады, палачи!
…На лице Осьмухина Володи
засияли вечности лучи.
За дымы пожаров, кровь и слезы,
мы за всё отплатим палачам!
Молодежь немецкие обозы
отбивает смело по ночам.
Пробирает страх фашистских гадов,
мстители народные встают,
часовых «снимают» возле складов
и муку голодным раздают.
«Это он!» — молву разносит ветер,
«Это он!» — шумит простор полей.
«Наш Олег!» — любовно шепчут дети
и сухие губы матерей.
«Близко наши… Бьют фашистов клятых!
В панике беснуются враги.
Гонят их советские солдаты,
слышны Красной Армии шаги!
К нам идет победа неуклонно,
сгинет время смерти и разрух».
Юные герои Краснодона
поднимают мучеников дух.
Вещей правдой те слова звучали,
звали к мести каждого борца,
и людей листовки согревали,
наполняли мужеством сердца.
Слыша гневом дышащие речи,
что подобны силе бурных рек,
расправляли труженики плечи
и шептали: «Это наш Олег!..»
«Наш Олег!» — гремела даль громами,
«Наш Олег!» — ей вторили ручьи,
вешними повеяло ветрами…
Это он, Олег, друзья мои!
Он идет… А даль в крови клокочет,
тучей скрыта неба синева.
Полнят гневом краснодонцам очи
из листовок жаркие слова:
«Враг бежит, оружие бросая,
не давайте роздыха ему!
Не страшитесь, люди, вражьей стаи,
не коритесь гнусному ярму!
Прячьте от захватчиков бесстыжих
всё добро! Чините вред врагам!..»
«Как я их, проклятых, ненавижу!» —
шепчет он… А вслед — разгульный гам,
смех и ругань пьяных чужеземцев…
Но к высотам ясным пронесет
он отвагу пламенного сердца,
чистоту, что дал ему народ.
Пронесет он душу комсомольца
сквозь расстрелы и сквозь смертный бой,
орлим взором глянет в очи солнца…
И Отчизна скажет: «Ты — герой!»
Он идет вперед, неустрашимый,
а кругом — в крови родной Донбасс.
Ты герой для нас, Олег любимый,
и для тех, кто будет после нас.

Всё громче пушки громыхают:
«Мы к вам идем, мы к вам идем!»
И каждый юноша мечтает
с Олегом рядом встать бойцом,
чтоб по ночам «снимать» охрану
с постов врага сторожевых,
чтоб сад расцвел благоуханный
и туч не стало грозовых;
чтобы путем крутым, опасным
идти вперед, в лучах Москвы,
и чтоб промолвить братьям красным:
«Мы тоже воины, как вы!
Мосты и склады мы взрывали,
шли к цели сквозь огонь и дым,
мы вам сражаться помогали!»
— «Спасибо!» — скажут братья им,
с любовью, радостно обнимут,
и зазвенит фанфар металл,
бойцы стальные шлемы снимут
перед геройством тех, кто пал.
Всё дальше будут боя звуки,
уйдет пред солнцем темнота.
Живым пожмут солдаты руки
и поцелуют их в уста.
Знамена алые взовьются
и засверкает сталь штыков,
теснее воины сомкнутся
и разом грянут на врагов.
Так юность по ночам мечтала…
А землю словно била дрожь,
пожаром небо полыхало,
и шла к Олегу молодежь.
И крепла сила комсомольцев,
за что сражаться — каждый знал.
Оружье юным краснодонцам
Туркенич Ваня раздавал.
Они гордились краем милым,
своим Донбассом трудовым.
Пархоменко и Ворошилов
примером в жизни были им,
словно присутствуя незримо
среди героев молодых.
Олег рассказывал про Клима,
про славу давних лет былых,
как шел народ на белых гадов
и степь горела на ветру,
как Ворошилова отряды
нещадно били немчуру,
несли свободу Украине
(их колыбелью был Донбасс!),
давно Пархоменко загинул,
но жив он в памяти у нас.
«Донбасс!.. Мы все готовы к бою,—
сказал Олег, сказали все,—
за наше небо голубое,
за розы в утренней росе,
за птиц, поющих на рябине,
за шахты, села, города,
чтоб наша Родина отныне
войны не знала никогда.
Чтоб снова золотились нивы
и счастьем каждый день дышал,
чтоб нам в победы день счастливый
„спасибо!“ край родной сказал».
Кто биржу сжег в ночи бессонной,
спас из концлагеря друзей?
«Они, герои Краснодона», —
шумели ветви тополей.
Кто из фашистского полона
к свободе братьям путь открыл?
«Они, герои Краснодона»,—
гул над широкой степью плыл.
А кто немецкую колонну
разнес, ее ломая строй?
«Они, герои Краснодона,
ребята хватки боевой».
Борцы поры урочной ждали,
чтоб на фашистский гарнизон
напасть… Но яд таился в жале
измены… Тьма со всех сторон
борцам кричала: «Вас живыми
на муки схватят палачи!»
И вербы горестно над ними
шумели кронами в ночи.
И, словно плача, к ним склонялись,
тревогой полнясь, небеса,
как будто защитить пытались…
Но смерть глядела им в глаза.
Бежать, скрываться было поздно…
Замкнулось западни кольцо.
От гибели, нависшей грозно,
спаслись лишь семеро борцов…
Лишь семь средь нас… А остальные
(не меньше ста ведь было их!)
в подвалы брошены глухие…
И патриотов молодых
овеял стяг бессмертной славы,
сердцам их был неведом страх…
Олега мать во мгле кровавой
стоит, на черный глядя шлях…
Не возвратился сын с рассветом
и не припал устало к ней…
Я в образе печальном этом
скорбящих вижу матерей,
чьи сыновья в сраженьях пали
за отчий край в года войны.
«Олег мой!» — шепчет мать в печали.
Рыдает лес: «Мои сыны!..»
«Мои сыны, мои девчата,
вам жить и жить бы, молодым!» —
так шепчет, жалостью объята,
родная мать-Отчизна им.
И этот шепот бьется в стены
тюрьмы, где смерти ждут они…
Но не тоска, не страх презренный,
во взоре — мужества огни.
Стук в стены связью стал единой,
роднил их думы и сердца…
Сквозь прутья — небо Украины
и звезды, звезды без конца
глядят на лютые их муки,
благословляя молча их,
а в стены — стуки, стуки, стуки,
и кровь, как гнев, клокочет в них.
В полночный час, забыв о ранах,
стучит им Громова Ульяна:
«Я не сдаюсь! Он здесь, он с нами,
бессмертный Ленин! Пусть в огне
сгорю дотла, пускай ножами
палач изрежет тело мне, —
я не сломлюсь! И вы крепитесь!
Священной клятвою борца
мы все клялись… Друзья, держитесь,
бесстрашны будем до конца!»
И стук Осьмухина все слышат,
что мужеством и верой дышит:
«Друзья, в борьбе со смертью злою
все силы надо нам напрячь.
Стучу я вам одной рукою,
другую — отрубил палач…
Но тверд я! Пусть пытают снова,—
не ослабею ни на миг.
Я выстою, друзья, — ни слова
не вырвет враг из уст моих!
Достойно вынесем все бури,
не нам страшиться лютых мук!..»
Сквозь стены Бондарева Шура
ему ответила на стук:
«И я тверда! Пускай штыками
насквозь исколют грудь мою, —
товарищи, я рядом с вами,
в лицо фашистам я плюю!
Пусть непрестанно стук наш длится,
родные облетит поля
и пусть от стен тюрьмы домчится
до башен звездного Кремля!..»
И снятся им леса, долины,
грохочет в небе майский гром,
свободно дышит Украина,
сады цветут в краю родном…
Девчата с песнею веселой
идут по берегу Днепра,
сияет ясный день. И в школу
бежит гурьбою детвора,
и самолет под облаками
в спокойной реет вышине…
Как сердцу рассказать словами
о вольном и счастливом дне?..
Всё это снится им… Но топот
раздастся вновь в глухой ночи,
на пытки, под звериный хохот,
опять возьмут их палачи.
Безжалостна, неотвратима,
идет к ним смерть порой ночной,
но воля их несокрушима,
как ты, мой отчий край родной!
И день минул, и ночь настала,
звенят тюремные ключи,
и входят к узникам в подвалы
с душою черной палачи.
Лютуют гитлеровцы снова,
на юности срывая злость.
Но вырвать извергам ни слова
из уст борцов не удалось.
Усталость палачей шатала…
И смерть в тех камерах глухих
невинных кровью написала:
«Живыми в шахту бросить их!»
Плывут часы тоски бездонной,
воспоминаний, тяжких мук,
и снова слышен в час бессонный
сквозь камень стен — последний стук.
И словно вновь сияет солнце:
чтоб духом каждый не ослаб,
приказ последний комсомольцам
передает гвардейцев штаб.
И, как из вечности тумана,
сквозь стены стук им в сердце бьет, —
приказ тот Громова Ульяна
товарищам передает:
«Друзья! Казнят нас на рассвете.
Пока сердца в груди стучат,
мы все пойдем навстречу смерти
с любимой песней Ильича.
И пусть она, как знамя рея,
над миром гневно прозвучит.
Пойдем на смерть отважно с нею,
и нас ничто не устрашит!»

И наступило утро это…
Ждет казнь героев молодых.
Сквозь тьму прорвется луч рассвета
и осенит бессмертьем их.
Но до конца изведать муки
им суждено… Никто не спит…
И в каске смерть к ним тянет руки,
прикладом в камеры стучит.
Они встают. От ран, от боли
качает их, как тополя…
На смерть идут они за волю,
и вслед рыдает вся земля.
Сердца стучат, неразделимы,
а где-то зелень, трав моря…
Гори, заря, неугасимо,
прощай, последняя заря!
Их повезли… И след кровавый
тянулся по земле сырой.
Вставало солнце величаво
над полем в дымке золотой.
Они — как вешний цвет под солнцем,
отвагой очи их горят.
В толпе печальной краснодонцы
глядели на своих орлят.
А вербы опускали ветви,
клонясь к последним их следам,
и плакали в молчанье дети,
прижавшись к бледным матерям.
И гнев к фашистам ненавистным
сердца людей сжигал огнем…
«Прощай, наш край, прощай, Отчизна,
без страха мы на смерть идем…» —
орлята шепчут далям ясным.
Всё ближе, ближе смертный час…
Под солнцем, что для них погаснет,
они идут в последний раз.
Запели, шатаясь от боли,
запели, хоть не было сил:
«Замучен тяжелой неволей,
ты голову честно сложил…»
На горе врагам оробелым
всё ширится, гордо звуча,
наполнена скорбью и гневом,
любимая песнь Ильича.
Взлетает она в поднебесье,
над шахтами, крышами хат.
Всё громче в ответ этой песне
орудия наши гремят.
Будь славен навеки меж нами,
кто в битве погиб за народ!
Сливается песня с громами —
с громами расплат и свобод.
Советских орудий раскаты —
как будто прощальный салют.
Эсэсовцы, дрожью объяты,
на казнь комсомольцев ведут.
А песня звучит, не стихая,
мятежно звенят голоса.
А шурф, пустотою зияя,
глядит в молодые глаза.
Как море без дна и без брода,
глубок он и черен, как страх.
Но глубже к родному народу
любовь в их горячих сердцах.
Их в шахту бросают живыми,
уже не спастись никому.
Но смело, глазами сухими
глядят они в черную тьму.
И те, с легендарной судьбою,
что в памяти нашей живут,—
герои Триполья с любовью
им руки свои подают.
Затихли шаги обреченных…
Их нет… Но в крылатую высь
из шахты глубокой и черной,
как знамя, они поднялись.
Пылает, весь мир озаряя,
их славы немеркнущий свет.
Орудия, твердь сотрясая,
земной им послали привет.
Доныне привет тот грохочет,
и будет греметь он в веках.
Горят их угасшие очи
в суровых солдатских очах —
у воинов правды и мщенья…
Кошмарный закончился сон…
Ты снова весенним цветеньем
свободный шумишь, Краснодон!
Ты светел и радостен снова
под сенью небес голубых.
И вновь загорелись пунцово
знамена на башнях твоих.
Знамена под солнца лучами,
развеяв туман, расцвели.
На башни Олега руками
бойцы их в лазурь вознесли.
Они пламенеют над нами
под щебет веселый ребят
и словно Олега устами,
шумя на ветру, говорят:
«Отчизна! Развеялись тучи,
цветешь ты калиною вновь.
За путь твой счастливый грядущий
не зря была пролита кровь!»

Страда военная прошла,
но в памяти сурово
храним мы славные дела
Олега Кошевого.
Поплыл от залпа сизый дым,
и пал он, бездыханный,
Отчизны именем святым,
как солнцем, осиянный.
О, стежки, где его шаги
звучали не однажды,
там в шахту бросили враги
его друзей отважных!
Там новостроек гул сейчас,—
минула бед година,
встает из пепла наш Донбасс,
родная Украина.
Гудки рассветные поют,
и в мирном звоне стали
Олег живет, и те живут,
что в грозных битвах пали.
Олег! Ты честно в тяжкий бой
шел против тьмы кровавой.
Тебя за светлый подвиг твой
народ венчает славой,
и тех, кого ты в бурю вел,
с кем смертную пил чашу…
В делах и песнях комсомол
прославит юность вашу!
Заря над домнами ясна,
плывут дымы заводов…
Бессмертны ваши имена
в деяниях народа.