Даниил Хармс - Ванна Архимеда
Федор и лесорубы садятся на сани и уезжают из леса.
Выходят звери: Жирафа — чудный зверь. Волк — бобровый зверь, Лев — государь и Свиной поросенок.
Жирафа. Часы идут.
Волк. Как стада овец.
Лев. Как стада быков.
Свиной поросенок. Как осетровый хрящ.
Жирафа. Звезды блещут.
Волк. Как кровь овец.
Лев. Как кровь быков.
Свиной поросенок. Как молоко кормилицы.
Жирафа. Реки текут.
Волк. Как слова овец.
Лев. Как слова быков.
Свиной поросенок. Как богиня семга.
Жирафа. Где наша смерть?
Волк. В душах овец.
Лев. В душах быков.
Свиной поросенок. В просторных сосудах.
Жирафа. Благодарю вас. Урок окончен.
Звери — Жирафа — чудный зверь. Волк — бобровый зверь, Лев — государь и Свиной поросенок совсем как в жизни уходят. Лес остается один. На часах слева от двери 12 часов ночи.
Конец второй картины
Картина третья
Ночь. Гроб. Уплывающие по реке свечи. Пузырев-отец. Очки. Борода. Слюни. Слезы. Пузырева-мать. На ней женские доспехи. Она красавица. У нее есть бюст. В гробу плашмя лежит Соня Острова. Она обескровлена. Ее отрубленная голова лежит на подушке, приложенная к своему бывшему телу. На стене слева от двери висят часы. На них 2 часа ночи.
Пузырев-отец (плачет). Девочка моя, Соня, как же так. Как же так. Еще утром ты играла в мячик и бегала как живая.
Пузырева-мать. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка.
Пузырев-отец (плачет). Дернул же нас черт уехать в театр и смотреть там этот дурацкий балет с шерстяными пузатыми балеринами. Как сейчас помню, одна из них прыгая и сияя улыбнулась мне, но я подумал на что ты мне нужна, у меня ведь есть дети, есть жена, есть деньги. И я так радовался, так радовался. Потом мы вышли из театра, и я позвал лихача и сказал ему: Ваня, вези нас поскорее домой, у меня что-то сердце неспокойно.
Пузырева-мать (зевает). О жестокий Бог, жестокий Бог, за что Ты нас наказываешь.
Пузырев-отец (сморкается). Мы были как пламя, а Ты нас тушишь.
Пузырева-мать (пудрится). Мы хотели детям елку устроить.
Пузырев-отец (целуется). И мы устроим ее, устроим. Несмотря ни на что.
Пузырева-мать (раздевается). О это будет елка. Всем елкам ель.
Пузырев-отец (разжигая свое воображение). Ты у меня красавица и дети так милы.
Пузырева-мать (отдается ему). Боже, почему так скрипит диван. Как это ужасно.
Пузырев-отец (кончив свое дело, плачет). Господи, у нас умерла дочь, а мы тут как звери.
Пузырева-мать (плачет). Не умерла, не умерла, в том-то и дело. Ведь ее убили.
Входит нянька с годовалым Петей Перовым на руках.
Нянька. Мальчик проснулся. Ему что-то неспокойно на душе. Он морщится. Он с отвращением на все смотрит.
Пузырева-мать. Спи Петенька, спи. Мы тебя караулим.
Петя Перов (мальчик 1 года). А что Соня, все мертвая?
Пузырев-отец (вздыхает). Да, она мертва. Да, она убита. Да, она мертва.
Петя Перов (мальчик 1 года). Я так и думал. А елка будет?
Пузырева-мать. Будет. Будет. Что вы все дети сейчас делайте?
Петя Перов (мальчик 1 года). Мы все дети сейчас спим. И я засыпаю. (Засыпает).
Нянька подносит его к родителям, те крестят его и целуют. Нянька уносит его.
Пузырев-отец (жене). Ты побудь пока одна у гроба. Я сейчас вернусь. Я пойду погляжу не несут ли елку. (Выбегает из гостиной. Через секунду возвращается, потирая руки). А кстати и свечей подкинуть надо, а то эти уж совсем отплыли в Лету. (Низко кланяется гробу и жене и на цыпочках выходит.)
Пузырева-мать (остается одна). Сонечка, знаешь, когда мы поднимались по лестнице, надо мной все время летала черная ворона, и я нравственно чувствовала, как мое сердце сжимается от тоски. А когда мы вошли в квартиру, и когда слуга Степан Николаев сказал: Она убита. Она убита. — Не закричала беспросветным голосом. Так стало мне страшно. Так страшно. Так нелегко.
Соня Острова (бывшая девочка 32 лет) лежит как поваленный железнодорожный столб. Слышит ли она, что говорит ей мать? Нет где ж ей. Она совершенно мертва. Она убита.
Дверь открывается нараспашку. Входит Пузырев-отец. За ним Федор. За ним лесорубы. Они вносят елку. Видят гроб, и все снимают шапки. Кроме елки, у которой нет шапки и которая в этом ничего не понимает.
Пузырев-отец. Тише братцы тише. Тут у меня дочка девочка при последнем издыхании. Да впрочем (всхлипывает) даже уж и не при последнем, у нее голова отрезана.
Федор. Вы нам сообщаете горе. А мы вам радость приносим. Вот елку принесли.
1-й лесоруб. Фрукт.
2-й лесоруб. Послание грекам.
3-й лесоруб. Человек тонет. Спасайте.
Все выходят. Соня Острова бывшая девочка 32 лет остается одна. Остается ее голова и тело.
Голова. Тело ты все слышало?
Тело. Я голова ничего не слышало. У меня ушей нет. Но я все перечувствовало.
Конец третьей картины и I действия
На часах слева от двери 3 часа ночи.
Действие II
Картина четвертая
Участок. Ночь. Сургуч. Полиция. На часах слева от двери 12 часов ночи. Сидит писарь и сидит городовой.
Писарь. У сургуча всегда грудь горяча. У пера два прекрасных бедра.
Городовой.
Мне скучно писарь.
Я целый день стоял затменьем на посту.
Промерз. Простыл. И все мне опостыло,
Скитающийся дождь и пирамиды
Египетские в солнечном Египте.
Потешь меня.
Писарь. Да ты городовой я вижу с ума сошел. Чего мне тебя тешить, я твое начальство.
Городовой.
Ей-Богу,
Аптеки, кабаки и пубдома
Сведут меня когда-нибудь с ума.
Да чем сводить отравленных в аптеки,
Я б предпочел сидеть в библиотеке,
Читать из Маркса разные отрывки,
И по утрам не водку пить, а сливки.
Писарь. А что с тем пьяным. Что он, все еще качается?
Городовой.
Качается как маятник вот этот,
И Млечный путь качается над ним.
Да, сколько их, тех тружеников моря,
Отверженных и крепостных крестьян.
Входят Становой пристав и жандармы.
Становой пристав. Все встать. Всё убрать. Помолиться Богу. Сейчас сюда введут преступницу.
Солдаты, слуги, повара и учителя латинского и греческого языка волокут няньку, убившую Соню Острову.
Становой пристав. Оставьте ее. (Обращаясь к няньке). Садитесь в тюрьму.
Нянька. Мои руки в крови. Мои зубы в крови. Меня оставил Бог. Я сумасшедшая. Что-то она сейчас делает.
Становой пристав. Ты нянька о ком говоришь. Ты смотри не заговаривайся. Дайте мне чарку водки. Кто она?
Нянька. Соня Острова, которую я зарезала. Что-то она сейчас думает. Мне холодно. У меня голова как живот болит.
Писарь. А еще молода. А еще недурна. А еще хороша. А еще как звезда. А еще как струна. А еще как душа.
Городовой (к няньке).
Воображаю ваше состоянье,
Вы девочку убили топором.
И на душе у вас теперь страданье
Которое не описать пером.
Становой пристав. Ну, нянька, как вы себя чувствуете. Приятно быть убийцей?
Нянька. Нет. Тяжело.
Становой пристав. Ведь вас казнят. Ей-Богу вас казнят.
Нянька. Я стучу руками. Я стучу ногами. Ее голова у меня в голове. Я Соня Острова — меня нянька зарезала. Федя-Федор спаси меня.
Городовой.
Некогда помню стоял я на посту на морозе.
Люди ходили кругом, бегали звери лихие.
Всадников греческих туча как тень пронеслась по проспекту.
Свистнул я в громкий свисток, дворников вызвал к себе.
Долго стояли мы все, в подзорные трубы глядели,
Уши к земле приложив, топот ловили копыт.
Горе нам, тщетно и праздно искали мы конное войско.
Тихо заплакав потом, мы по домам разошлись.
Становой пристав. К чему ты это рассказал. Я тебя спрашиваю об этом. Дурак! Чинодрал. Службы не знаешь.
