Сергей Есенин - Том 3. Поэмы
Во время написания поэмы в поле зрения Есенина, вероятно, находились различные вариации образа черта, которые имелись в предшествующей литературе, и прежде всего в русской классике. Диалог с «черным человеком» напоминает ночной разговор Ивана Федоровича с «чертом», явившемся ему в бредовом видении в облике собственного двойника (часть 4, кн. 11, гл. IX «Черт. Кошмар Ивана Федоровича» из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (Долгополов Л. Степень точности — журн. «Лит. обозрение», М., 1982, № 2, с. 101, ср. скрытые цитаты из текста романа в письмах Есенина к А. М. Сахарову от 1 июля 1922 г. и А. Б. Мариенгофу от 9 июля 1922 г.), а также «Двойника» Ф. М. Достоевского (Волков А. Художественные искания Есенина, с. 408–411). Источником образа «черного человека» называют также произведения Н. В. Гоголя, любимого писателя Есенина: образ «страшного старика», героя «Портрета», в основе которого «сказка про художника, продавшего свою душу дьяволу» (Марченко А. Поэтический мир Есенина, с. 180–186), а также «Ночь перед рождеством» и «Вий» (Субботин А. С. О поэзии и поэтике, с. 188). В научной литературе обосновано положение о том, что поэма Есенина восходит к многократно использованным фольклором и литературой притчам о черте, бесе, Мефистофеле, нечистом, «лукавом» — «Повесть о Горе-Злочастии», «Красный карбункул» И.-П. Гебеля, «Фауст» В. Гёте, «Портрет Дориана Грея» О. Уайльда и др.(Субботин А. С. О поэзии и поэтике, с. 177–191; Марченко А. М. Поэтический мир Есенина, с. 165–166 и др.), а также к мифологическому архетипу «человек и его отражение» (больше известен как миф о Нарциссе) (см. об этом в статье Э. Б. Мекша в сб. «Вечные темы и образы в советской литературе», с. 52).
Разрабатывая новую оригинальную трактовку традиционного образа, Есенин воплотил в нем не только злые силы, преследующие человека, но и отрицательные начала души героя. Есенин сближает Черного человека с героем, наделяя его даже внешним сходством. На этом основании большинство исследователей видят в нем двойника лирического героя и относят поэму к теме «двойничества» как результату внутренних противоречий личности, традиционной для мировой и в том числе русской литературы (см. Т. К. Савченко в сб. «Есенин академический», с. 181–189; Л. Л. Бельская в ее кн. «Песенное слово», с. 131–143 и др.). Возможный литературный источник для формулы «черный человек», связанный с темой «двойничества», — «Записная книжка» К. Н. Батюшкова, где есть такие строки: «Недавно я имел случай познакомиться с странным человеком, каких много! ‹…› В нем два человека: один добр, прост, весел, услужлив, богобоязлив ‹…›; другой человек ‹…› — злой, коварный, завистливый, жадный ‹…›, мстительный, лукавый, сластолюбивый до излишества ‹…› Этот человек, то есть черный — прямой урод. Оба человека живут в одном теле… ‹…› Это я!» Тома собрания сочинений этого писателя издания 1885–1887 гг. были в библиотеке С. М. Городецкого, которой по приезде в Петроград пользовался Есенин» (Кошечкин С. Прескверный гость. — ВЛ, 1985, № 9, сент, с. 115).
В научной литературе показана близость образа Черного человека с двойниками в поэзии поэтов-символистов А. Блока, А. Белого, В. Брюсова, К. Бальмонта (о Блоке см. т. 1 наст. изд., с. 442). «Alter ego Блока, как и Есенина (цикл „Страшный мир“), — писала Т. К. Савченко, — так же выходит из глуби зеркал: „Быть может, себя самого // Я встретил на глади зеркальной?“; и разговор с ним лирического героя — мучительная попытка разобраться в тайниках и темных закоулках собственной души, постичь самого себя» (сб. «Есенин академический», с. 181, см. также Н. Атаров — ВЛ, 1982, № 4, с. 94; А. Волков в его кн. «Художественные искания Есенина», с. 418–419). Имеется сходство «черного человека» с героем стихотворения А. Белого «Осень», стоящим перед разбитым зеркалом («небесным стеклом»), и есть факты в пользу того, что Есенин мог ознакомиться со стихотворением А. Белого при встречах с ним в Берлине в 1922 г., где тот готовил к изданию свои сборники стихов «После разлуки» (1922) и «Стихотворения» (1923) в том же издательстве З. И. Гржебина, где Есенин издал «Собрание стихов и поэм» (Л. Н. Малюкова в сб. «Проблемы советской поэзии». Вып. 2, Челябинск, 1974, с. 97–110). А. М. Марченко обратила внимание на перекличку «Черного человека» с поэмой П. Орешина «Метель» и лирикой имажинистов, особенно А. Б. Кусикова и В. Г. Шершеневича (Марченко А. Поэтический мир Есенина, с. 170–180).
Типологическое сходство допускает различные сближения (совпадения). Среди источников, на которые сознательно ориентировался поэт, — произведения популярных в то время в России авторов: француза Альфреда де Мюссе, отмеченного вниманием Пушкина (см. его статью «Альфред де Мюссе» — Пушкин, VII, 209–211), и американца Эдгара По, с которыми Есенин сравнивал себя в письме к М. Л. Брагинскому в конце января 1923 г. в Нью-Йорке (см. выше, с. 690; впервые перекличка с произведением Э. По «Ворон» (1845) была отмечена А. Крученых в его кн. «Чорная тайна Есенина», с. 20). Особенно явной, содержащей полемический смысл и намеренно подчеркнутой по реалиям (человек, одетый в черное — собственное отражение, с которым постоянно встречается герой-поэт; время действия — декабрь; книга, в которую смотрит герой и призрак; воспоминание о женщине, которую любил поэт; ночная птица и метель за окном, а главное — сравнение воспоминаний о прошлом со службой водолаза) является перекличка «Черного человека» — прескверного гостя — с черным гостем из «Декабрьской ночи» А. де Мюссе (цикл «Ночи» — «Les Nuits», 1835–1837). (Подробнее см. Шубникова-Гусева Н. И. Французские источники «Черного человека» С. А. Есенина — журн. «Revue des Ětudes Slaves», Paris, 1995, t. LXVII/1, р. 127–140, и ее же «Его называли Франсуа Вийоном… Сергей Есенин и французские писатели» — журн. «Российская провинция», М., 1995, № 4, с. 30–39). Ср. слова, сказанные Есениным А. И. Тарасову-Родионову 23 декабря 1925 г.: «Оно ‹сердце› у меня очень болит и очень кричит. Только не по Альфреду Мюссе» (Материалы, 244. Судя по лексике, Есенин пользовался переводом А. Мысовской в изд.: Мюссе А. Избранные соч./пер. В. Е. Чешихина и др. СПб. 1901, Русская классная библиотека под ред. А. И. Чудинова, вып. XX). Современники неоднократно сравнивали Есенина с Мюссе, см. перефразировку известного афоризма А. Мюссе («Мой стакан мал, но я пью из своего стакана») применительно к Есенину в рец. В. Летнева на «Пугачева» (журн. «Казанский библиофил», 1922, № 3, с. 90); неопубликованные тезисы выступления Ю. Н. Тынянова (1927 г. — цит. в его сб. «Поэтика. История литературы. Кино». М., 1977, с. 501); Г. А. Адамович называл Есенина «советский Musset» (McVay Gordon. Георгий Адамович о Сергее Есенине. Новые материалы — журн. «Revue des Ětudes Slaves». Paris, 1995, t. LXVII/1, р. 158–159).
Жизненный материал, отразившийся в поэме, также многообразен. Ряд исследователей ставит вопрос о прототипах «черного человека» в окружении Есенина тех лет, называя В. Г. Шершеневича и даже Н. А. Клюева, и толкуют поэму как «продуманный ответ тем, кто порочил нравственный облик Есенина и искажал его поэзию (как Крученых)». «В „Черном человеке“, — писал В. Г. Базанов, — не бред больного воображения, не галлюцинация, а защитительная речь, продуманный ответ тем, кто пытался скомпрометировать, нравственно уничтожить поэта. ‹…› Поэма „Черный человек“ написана под впечатлением пережитого, в минуты сильного эмоционального экстаза. Поэма слишком автобиографична, чтобы превращать ее в отвлеченное нравоучение, в обличение людских пороков, в ней слышится бунт против тех, кто преследует поэта» (Базанов В. Поэзия Сергея Есенина. — Есенин С. Стихотворения и поэмы, М., 1975, с. 18; см. также Марченко А. Поэтический мир Есенина, с. 201).
В тексте имеется также косвенное сравнение «черного человека» с монахом («И, гнусавя надо мной, // Как над усопшим монах…» Ср. также в 4 главе «Пугачева»: «Это осень, как старый оборванный монах, // Пророчит кому-то о погибели веще»), одеяние которого обыкновенно черное (ср. «Черный монах» А. П. Чехова (1894) — источник впервые отмечен А. Крученых в его кн. «Чорная тайна Есенина», с. 20). М. Никё соотносит монаха — «черного человека» с Монахом — деревенским прозвищем молодого Есенина (РЛ, 1990, № 2, с. 196).
Так же зеркально — на сочетании противоположных значений и обращении к разнородным источникам — построены и другие образы поэмы.
С. 188. Друг мой, друг мой… — Имеется, хотя и не дословная, перекличка ст. 1 и 80 с первой строкой предсмертного стихотворения Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья…» (см. т. 4 наст. изд., с. 244).
Голова моя машет ~ Маячить больше невмочь. — Ср. с образом поэта — Людогуся В. В. Маяковского — определением сущности поэзии в поэме «Пятый Интернационал» (1922, газ. «Известия ВЦИК». М., 1922, 10 и 23 сент., № 203 и 214) и очерке «Париж (Записки Людогуся)» — 1922, газ. «Известия ВЦИК». М., 1922, 24 дек., № 292. В поэме «Пятый Интернационал»:
Я знаю точно — что такое поэзия ‹…›
Внимание!
Начинаю.
Аксиома:
Все люди имеют шею.
Задача:
Как поэту пользоваться ею?
Решение:
Сущность поэзии в том,
чтоб шею сильнее завинтить винтом.»
(Маяковский, 4, 108–109, см. также 4, 205).
