Алексей Толстой - Том 1. Стихотворения
«Ища в мужчине идеала…»
Ища в мужчине идеала,
Но стыд храня,
Пиявка доктору сказала:
«Люби меня!..»
1868 (?)
«То древний лес. Дуб мощный своенравно…»
То древний лес. Дуб мощный своенравно
Над суком сук кривит в кудрях ветвей;
Клен, сока полн, восходит к небу плавно
И, чист, играет ношею своей.
15 декабря 1869
«Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций…»
Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций,
В деревне дедовской под тению акаций,
От шума удален, он любит в летний зной
Вкушать наедине прохладу и покой,
Степенных классиков все боле любит чтенье
И дружеских бесед умеренные пренья,
Прогулки к мельнице иль к полному гумну,
Блеяние стадов, лесную тишину,
Сокровища своей картинной галереи
И мудрой роскоши полезные затеи,
И . . . . . . . . . . . .
И . . . . . . . . . . . .
[А осенью глухой, усевшись у камина,
Велит себе принесть он дедовские вина,
И старый эскулап, друг дома и знаток,
Бутылки пыльной с ним оценивает ток.]
[Блажен . . . . . . . .
Кто, просвещением себя не охладив,
Умел остепенить страстей своих порыв
И кто от оргии неистовой и шумной
Мог впору отойти, достойный и разумный.
Кто, верен и душе, и светлому уму,
Идет, не торопясь, к закату своему.]
Блажен, кто с оргии, неистовой и шумной,
Уходит впору прочь, достойный и разумный,
Кто, мужеством врагов упорных победив,
Умеет торжества удерживать порыв.
Блажен, кто каждый час готов к судьбы ударам,
Кто в суете пустой не тратит силы даром,
Кто, верный до конца спокойному уму,
Идет, не торопясь, к закату своему.
. . . . . . . . . . . .
Так в цирке правящий квадригою возница,
Соперников в пыли оставя за собой,
Умеривает бег звенящей колесницы
И вожжи коротит искусною рукой.
И кони мощные, прощаяся с ареной,
Обходят вкруг нее, слегка покрыты пеной.
Конец 1860-х годов
«Честь вашего я круга…»
Честь вашего я круга,
Друзья, высоко чту,
Но надо знать друг друга,
Игра начистоту!
Пора нам объясниться —
Вам пригожусь ли я?
Не будем же чиниться,
Вот исповедь моя!
. . . . . . . . . .
И всякого, кто плачет,
Утешить я бы рад —
Но это ведь не значит,
Чтоб был я демократ!
. . . . . . . . . .
Во всем же прочем, братцы,
На четверть иль на треть,
Быть может, мы сойдемся,
Лишь надо посмотреть!
. . . . . . . . . .
Чтобы в суде был прав
Лишь тот, чьи руки черны,
Чьи ж белы — виноват,
Нет, нет, слуга покорный!
Нет, я не демократ!
. . . . . . . . . .
Чтоб вместо твердых правил
В суде на мненья шло?
Чтобы землею правил
Не разум, а число?
. . . . . . . . . .
Чтоб каждой пьяной роже
Я стал считаться брат?
Нет, нет, избави боже!
Нет, я не демократ!
. . . . . . . . . .
Барон остзейский ближе,
Чем русский казнокрад.
. . . . . . . . . .
Vox populi — vox Dei![32]
Зипун — гражданства знак.
Да сгинут все злодеи,
Что носят черный фрак!
. . . . . . . . . .
Не филантроп я тоже
. . . . . . . . . .
И каждый гражданин
Имел чтоб позволенье
Быть на руку нечист?
Нет, нет, мое почтенье!
Нет, я не коммунист!
. . . . . . . . . .
Чтоб всем в свои карманы
Дал руки запускать?
Сентябрь 1870
«Но были для девы другие отрады…»
Но были для девы другие отрады,
Шептали о боге ей ночь и луна,
Лавровые рощи цветущей Эллады,
Залива изгибы и звезд мириады;
И в юном восторге познала она,
Молитвой паря в необъятном просторе,
Бездонной любови безбрежное море.
«Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость…»
Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость,
Застенчивость в делах, а в помышленьях лихость,
Стремленье тайное к заоблачной отчизне,
Грусть безотчетная по неземной отчизне,
Меж тем уступчивость вседневной грубой жизни,
И мягкая коса, и стан изящно-гибкий,
И грусть/смерть, застенчиво прикрытая улыбкой,
Порой восторженный/встревоженный, порой убитый взор,
И в сердце над собой всегдашний приговор.
Немецкие и французские стихотворения
«C'est donc vous, monsieur Veillot…»
C'est donc vous, monsieur Veillot
(Honni soit qui mal y pense),
Qui remettez en maillot
Du pays l'intelligence?
C'est donc vous, l'austère chef
De l'index et de poste,
Que monsieur de Timacheff
Pour notre bien nous aposte?
Vous qui fouillez les boyaux
De noire correspondance,
Laissez moi, monsieur Veillot,
Vous tirer ma révérence î
l'instar des fabliaux,
Je finis comm' je commence,
Serviteur, monsieur Veillot,
Saluez bien son exellence!
13 декабря 1868 г.
Итак, это вы, господин Велио (позор тому, кто дурно об этом подумает), опять спеленали мысль всей страны?
Итак, это вас, суровый командир списков запрещенных книг и почты, подослал нам на благо господин Тимашев?
Вы, роющийся в наших письмах, позвольте мне, господин Велио, распрощаться с вами.
Наподобие фаблио, я кончаю, как начал: слуга покорный, господин Велио, кланяйтесь его превосходительству![33]
<К.К. Павловой> («Hart wie Caesar, hoch und hehr…»)
Hart wie Cäsar, hoch und hehr,
Unterjocht Ulrici,
Könntest sagen just wie der:
Veni, vidi, vici!
Denn dein Kranz ist ewig grün,
Wenn davon auch leiden
Der Herr Doktor Gustav Kühn'
Und Professor Schieiden.
Wer ist sonst in Pillnitz noch
Tauglich zum Verführen?
Spann' auch diesen in dein Joch,
Laß' dich zieh'n von vieren!
Peitschenknall und Schellenklang,
Wie sie nie erschollen —
Und man hört die Elb' entlang
Die Quadriga rollen!
1(13) сентября 1869 г.
Ты, покорившая Ульрицн, непреклонная, важная и величественная, как Цезарь, могла бы воскликнуть вслед за ним: Veni, vidi, vici.
Ибо венец твой вечно зелен, хотя от этого и страдают господин доктор Густав Кюн и профессор Шлейден.
Кого еще стоило бы обольстить в Пильнице? Запряги и того тоже, и пусть они потащат тебя вчетвером!
Щелкает бич, звенят бубенцы, как никогда прежде, слышно — это квадрига катится вдоль Эльбы.
«Stolz schreiten einher die Preussen…»
Stolz schreiten einher die Preußen,
Zu sehen ist's eine Lust:
Von hinten die Nacken gleißen,
Von vorn sind sie lauter Brust,
Und alle sind Kallipygen,
Es steht im Wackeln des Fetts
Geschrieben mit deutlichen Zügen:
Sadova und Königingrätz!
Sie schreiben uns vor ihren Kodex
Und ändern die deutsche Geschicht'!
Und jeder preußische Podex
Sich hält für ein Gesicht.
Сентябрь 1869 г.
Гордо шествуют пруссаки. Одно удовольствие смотреть на них: сзади сверкают затылки, впереди — сплошная грудь.
Все они — Каллипиги, и в их подрагивающий жир ясно вписано: Садова и Кенигингрец.
Они предписывают нам свой кодекс, они творят немецкую историю! И каждая прусская задница считает себя лицом!
«Wie du auch dein Leben lenkst…»
Wie du auch dein Leben lenkst,
Stets dich selbst gewahre:
Was du fühlst und was du denkst,
Ist allein das Wahre;
Und vor allem dieses merk':
Du wirst Herr der Erde.
Und die Schöpfung wird dein Werk,
Wenn du sagest: Werde!
Осень 1869 г.
Как бы ты ни строил свою жизнь, не забывай о самом себе: истинно только то, что ты чувствуешь и что ты думаешь.
Но прежде всего помни: ты будешь хозяином земли и творение станет созданием твоих рук если ты скажешь: «Да будь!»
<К.К. Павловой> («Was soil ich Ihnen nun sagen…»)
Was soll ich Ihnen nun sagen?
Mit dieser verfluchten Pflicht
Mag ich mich noch so viel plagen,
Ich taug' zu der Wirtschaft nicht!
Ich fühl' mich darin nicht zu Hause,
Und all' meine Müh' ist nichts nutz,
Ich wasche, und reibe, und lause,
Es bleibt der selbe Schmutz.
Wie anders sieht es im Lande
Des Schwärmens und Dichtens aus!
Da bring' ich doch was zustande,
Darin bin ich zu Haus'!
Es zucken vor mir, im Dunkeln,
Der Vorwelt Lichter hell,
Die goldenen iKjonen funkeln,
Das Meer schäumt Well' auf Well',
Die Schiffe der Normänner kommen,
Gerufen ins Russenland,
Willkommen, ihr Freunde, Willkommen
Seid uns gegrüsst am Strand'!
Ich höre die Becher klingen,
Ich höre der Harfen Klang,
Ein fröhliches Lachen und Singen,
Es wird mir ums Herz so bang,
Umsonst, daß ich es verberge,
Ich fühle weiß selbst nicht was —
Das Haar steigt mir zu Berge,
Die Augen werden mir naß.
26 декабря 1869 г.
