Александр Полежаев - Стихотворения и поэмы

О други, сорвемте румяные розы
Весной ароматною жизни младой!
И время летит, и напрасные слезы,
Увы, не воротят минуты златой!
Как плаватель робкий, грозой устрашенный
И быстро носимый в пучине валов,
Готовится к смерти — и в думе смущенной
Завидует миру домашних богов,
И поздно желает беды неизбежной,
Терзаемый лютой тоской, миновать,
И снова, не видя отрады надежной,
Безумец, дерзает судьбу порицать,—
Так точно, о други, и старец, согбенный
Под игом недугов и бременем лет,
Стремится, приятной мечтой окриленный,
К весне своей жизни — и нет ее, нет!..
«Отдайте, отдайте мне юные годы
И младости краткой веселые дни!» —
Он вопит — и тщетно: как вихри, как воды,
В туманном пространстве исчезли они,
И грозные боги не слышат моленья.
Он розы блаженства срывать не умел,
Беспечный, не мог изловить наслажденья,
И цвет на могиле — страдальца удел…
Сорвемте же, други, румяные розы
Весною цветущею жизни младой,
И время летит, и напрасные слезы,
Увы, не воротят минуты златой!..

Когда задумчивый, унылый
Сижу с тобой наедине
И, непонятной движим силой,
Лью слезы в сладкой тишине;
Когда во мрак густого бора
Тебя влеку я за собой;
Когда в восторгах разговора
В тебя вселяюсь я душой;
Когда одно твое дыханье
Пленяет мой ревнивый слух;
Когда любви очарованье
Волнует грудь мою и дух;
Когда главою на колена
Ко мне ты страстно припадешь
И кудри пышные гебена
С небрежной негой разовьешь,
И я задумчиво покою
Мой взор в огне твоих очей,—
Тогда невольною тоскою
Мрачится рай души моей.
Ты окропляешь в умиленье
Слезой горючею меня,
Но и в сердечном упоенье,
В восторге чувств страдаю я.
«О мой любезный! Ты ли муки,
Мне не известные, таишь? —
Вокруг меня обвивши руки,
Ты мне печально говоришь.—
Прошу за страсть мою награды!
Открой мне, милый, скорбь твою!
Бальзам любви, бальзам отрады
Тебе я в сердце излию!»
Не вопрошай меня напрасно,
Моя владычица, мой бог!
Люблю тебя сердечно, страстно —
Никто сильней любить не мог!
Люблю… но змий мне сердце гложет,
Везде ношу его с собой,
И в самом счастии тревожит
Меня какой-то гений злой.
Он, он мечтой непостижимой
Меня навек очаровал
И мой покой ненарушимый
И нить блаженства разорвал.
«Пройдет любовь, исчезнет радость,—
Он мне язвительно твердит,—
Как запах роз, как ветер, младость
С ланит цветущих отлетит!..»

«Вы плачете, друзья, и плачете в то время,
Когда моя душа, как чистый фимиам,
Навек освободясь от тягостного бремя,
         Стремится к небесам.

Когда она в пылу священного восторга,
Как светлый, горний дух, стрясая прах земной,
Из царства горести парит на лоно бога
         И истины святой.

Что время и что жизнь без смерти в сей юдоли?
Почто приятно мне за истину страдать?
Почто моя душа оковы сей неволи
         Пылает разорвать?

Что значит, о друзья, без смерти добродетель?
Что память мудрого в потомстве оживит?
Смерть!.. Смертию одной верховный благодетель
         Ее вознаградит.

Она не бич людей, но жребий вожделенный,
Победоносный лавр, торжественный венец,
Которым нас дарит рукой благословенной
         Всеведущий творец.

И если б, вопреки могучему веленью,
Я жизнью дорожил и мог ее продлить,
О други, и тогда, покорный провиденью,
         Я не желал бы жить.

Не плачьте обо мне: не скорбью удрученных
Приятно мне узреть сподвижников моих,
Но с радостным челом, и амброй окуренных,
         И в тканях дорогих.

Как юноша-жених, увенчанный цветами,
К невесте молодой идет при звуках лир,
Так я хочу идти, о други, между вами
         На смертный вечный пир.

Что значит умереть? Прервать соединенье
Небесного луча с презренною землей
И снова исполнять свое предназначенье
         За дверью гробовой.

Напрасно человек стремится за блаженством:
Подобный узнику, стрегомому в тюрьме,
Одеянный своим земным несовершенством,
         Блуждает он во тьме.

Но тот, кого волна низвергла в пристань мира,
Кто жизни новый свет с спокойствием узрел,
Тот сам, как луч зари, во области эфира,
         На небо полетел.

Он чужд уже своей презренной оболочки;
Союз с землей его не в силах тяготить,
И жизнь и смерть пред ним — невидимые точки:
         Он снова начал жить!

„Но смерть есть чаша зол — край бедствий и страданий!“
Друзья, не может быть… Сей тяжкий перелом
Есть странствия конец и горьких испытаний,
         И зло везде с добром.

Не зрим ли мы, что день течет за мраком ночи,
Приятная весна — за хладною зимой;
С воззрением на свет блестят младенца очи
         Невинною слезой.

Верховного творца могучая десница
Сравняла море зла и море вечных благ:
Предшественница тьмы, бессмертия денница —
И к богу первый шаг.

Не знаю, с торжеством иль с грустью безнадежной
Ввергается душа в объятия ея,
Но с чистою душой сей жребий неизбежный
         Не страшен для меня.

Я думаю, что бог за жизнию земною,
Как правый и благой, блаженство обречет
И, сердце поразив губительной стрелою,
         Бальзам в него прольет…»

Мы слушали… Один с улыбкою сомненья
Сократовы слова Цебес сопровождал —
И, полный вдохновенья,
         Учитель продолжал:

«Так, други! Первый луч блистательной зарницы,
Летучий аромат мастики и цветов,
Слиянный голос дев с гармонией цевницы
         И звуки милых слов —

Ничто не превзойдет чистейшего восторга
Страдалицы души, летящей к небесам…
Что жизнь, что смерть, что мир? Ничто пред славой бога.
         Удел наш — счастье там.

Довольно ль умереть, чтоб снова возродиться?
Нет! К вышнему предстань с невинною душой,
От тлена и страстей умей освободиться
         Пред жизнию другой.

Жизнь в смерть преобрати: земная жизнь — сраженье,
Смерть — лавр, земля — огонь, в котором человек
Свергает навсегда земное облаченье,
         Окончив краткий век.

Тогда, друзья, тогда, от уз освобожденный,
Приемлет он уже награду от небес;
Простер крыле, парит, он там в сени блаженной —
         И мир пред ним исчез!

Так, смертный сча́стливый, покорный вышней власти,
Который суету рассудку подчинил,
Который обуздал презрительные страсти,
         Закон и правду чтил,

Который ниспроверг бессмертия преграду,
Был злобы враг, дышал и жил одним добром,—
Страдалец праведный украсится в награду
         Божественным венцом.

Но тот, кто ложный блеск обманчивых мечтаний
Священной истине безумно предпочел,
Кто, чувственности раб, в юдоли испытаний
         Стезей неверной шел,

Кто в вихре суеты, забав и наслаждений,
В порочном торжестве, как Леда, утопал,
Кто неба глас среди греховных упоений
         И совесть заглушал,—

О други, никогда тот смертный злочестивый
Земных своих оков не может сокрушить:
Разрушится над ним гнев бога справедливый —
         По смерти будет жить!

Как жалостная тень преступной Арахнеи,
В кругу своих детей страдать осуждена,
И неразлучны с ней сыны ее — злодеи,
         И мучится она,—

Так точно и душа преступника земного
Подвергнется навек сей горестной судьбе —
Не к богу воспарит, но с телом будет снова
         В мучительной борьбе…»

Умолк… Сомнительный Цебес прервал молчанье.
«Сократ, — вещает он, — приятно для меня
На вечность и на суд небесный упованье,
         Бессмертью верю я;

Согласен я, что жизнь — ничтожное мгновенье:
Тому примером всё, тому примером ты,
Но дай на мой вопрос правдивое решенье —
         Я в бездне темноты.

Ты рек: душа живет за дверью гробовою,
Но если в факеле светильник догорел,
То где огонь? Куда с последнею струею
         Сей пламень отлетел?

Светильник и огонь — всё вместе исчезает;
Душа, бессмертие — не разны, а одно;
Бессмертье, как огонь, от тела отлетает —
         И после где ж оно?

Иль так сравним: душа для чувственного тела
Нужна, как арфе звук. От времени и лет
Разрушилась она, разбилась и истлела…
         Где ж звук, коль арфы нет?»

С унынием в очах, с поникшими главами
Внимали мудрецы Цебесовым словам
И мнили: «Прав Цебес — и всё под небесами
         Готовится червям.

Всё будет жертвою земли и разрушений;
Где звук, коль арфы нет? Где ждать венца наград?..»
…И мнилось, ожидал небесных вдохновений
         И гения Сократ.

Как старец на пиру, весельем оживленный,
Как солнце, просияв в туманных высотах,
Изрек ему ответ страдалец незабвенный
        В божественных словах:

«Друзья мои, огонь — ничтожное сравненье
С лучом всевышнего — с бессмертною душой,—
С душой и бренностью такое ж съединенье,
         Как с небом и землей.

Душа есть чистый свет, всевидящее око,
Пред коим в жизни сей не скрыто ничего;
Всё зрит душа — и здесь, и в вечности глубокой —
         Она душа всего.

Рожденье, красоту и смерть земного света —
Всё чувствует она, но только вне себя;
Пред нею будущность туманом не одета,
         Пред ней всегда заря.

Исчезнет всё — она, как время, непременна;
Где смерть — ей жизнь, где мрак — ей свет. Всегда жива…
Исчезнут свет и тьма, разрушится вселенна —
         Не рушится она.

Ты мнишь, душа для чувств есть арфы звук согласный,
А арфа будет прах от времени и лет.
Цебес, не льстись мечтой и ложной и опасной:
          Душе предела нет.

Судьба земных вещей ничтожна, быстротечна,
Но тайною душой, но нами движет бог.
Перст божий — звук души; как бог, душа безвечна…
         Бессмертен я!.. Восторг!..»

И между тем уже румяное светило
На западе текло во блеске красоты
И, крояся в волнах, печально золотило
         Гимета высоты.

Спешили к берегам, белея парусами,
Укромные ладьи веселых рыбарей,
И, с радостными их сливаясь голосами,
Пел в роще соловей.
И ближе пастухов свирели раздавались,
И сча́стливых людей отрада и покой —
В темнице мудреца с тоской согласовались,
         Как отблеск света с тьмой.