Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология

Смятенная душа не знает слез,
Пощады нет тому, кто раз смирился.
Но эта ночь полна таких угроз,
Что ангел вздрогнул и ко мне явился.
Благословляя огненным крестом,
Вошел в мой всеми позабытый дом.

Каким был тусклым круглый лик луны
И как в углу смеялся желтый Будда,
Когда пришелец из моей страны
На память горсть земли принес оттуда!

На память о борьбе добра и зла —
Напоминанье горькое оттуда…
Дрожит рука — не развязать узла!
Смеется надо мною желтый Будда.

Пылающим костром была страна…
Без сна лежу. Как больно слезы ранят!
Опять с тобою мы лежим без сна,
Моя сестра, всепомнящая память.

В последний раз мы встретились с тобой.
Передо мною горсть земли оттуда…
И мы смеяться будем над судьбой,
Как ты теперь смеешься, желтый Будда.

Далеко покинутая родина
С бесконечной шириной степей.
Много верст с тоской-подругой пройдено,
Верст, рожденных смутой наших дней.

Мы идем дорогой темной, суженной
По еще непройденным тропам,
Ночь покинул день — веселый суженый,
Ночь поет торжественный тропарь.

В небе пролил кто-то краску синюю,
Неизвестный, дерзкий и шальной.
Тихо над бездонною пустынею —
Ночь спустила плотный полог свой.

И сейчас не спит, как страж разбуженный,
Месяц острый в синеватой мгле.
Видно, счастье мною не заслужено,
Или счастья нету на земле.

Расплакавшийся звездный луч
В густые сумерки скатился,
Ночь прилегла у снежных туч
И тихо колокол молился.

Как синий мрак, печаль вползла,
Раскашлялся бураном ветер…
И оттого, что много зла, —
Не выйдет солнце на рассвете.

Всю жизнь Ты создавал меня, мой ум,
Выращивал мое долготерпенье,
Но Ты не знал моих тревожных дум,
Моей любви к иному песнопенью,
И в двадцать лет я ощутил тоску,
И сердце переполнилось тревогой,
Но дула темного не приложил к виску
И обреченной не пошел дорогой.
И все, что не любил, учил любить,
В мой темный храм не звал других молиться
И, отрицая жизнь, хотел бессмертным быть,
Пред мудростью божественной склониться.
И, возлюбив весь мир — Твой светлый дом,
Я презираю гордое стремленье
Разрушить все, что создал Ты с трудом,
С таким нечеловеческим терпеньем.

Чужое небо над тобою плачет,
С тобою женщина чужой страны.
Ты горестно считаешь неудачи,
Припоминая пройденные дни.

А женщина нерусскими речами
Старается тревогу разогнать,
И мальчик твой с твоими же глазами
Не может всей тоски твоей понять.

И, радуяся огненному лету,
Он ненавидит, как волчонок злой,
Твою страну, затерянную где-то,
И город, называемый Москвой.

Не закричу и не заплачу,
Но покорюсь судьбе во всем:
Благословляю неудачу,
Отнявшую мой отчий дом,

Благословляю неудачу —
Уйду в небытия туман,
Чтоб подсмотреть, как ангел плачет,
Забыв свой херувимский сан.

Стремительно бежим — куда, не зная,
Смеемся, плачем, горести таим,
И скоро станет родиной изгнанье,
А родина — как стелющийся дым.

Что ж, примирись, душа, и с этой ложью:
Ведь жизнь проходит, словно ледоход,
И ты следишь с уже привычной дрожью,
Как все проходит — и совсем пройдет.

И хочется посторониться — вчуже,
Жизнь, проходи — и не воспрекословь
Нам поглядеть, как все скупей, все туже
Ползет по жилам наша кровь…

Не плакать, нет… и не просить щедрот,
И крыльев не просить земных и слабых,
Но вдруг увидеть свет иных высот
И веточку любимых белых яблонь.

И вот постигнуть: наша жизнь не мрак,
Не горестное заточенье духа,
Раз не осилить, не сломить никак
Прозренье взора, окрыленность слуха.

И нет тоски… а если есть она,
То светлая, воздушная, святая,
И если власть ей надо мной дана,
То легкая, как облачная стая.

Будь равнодушна и тогда, когда
Неистовая память сердце жалит:
Пускай идут медлительно года —
На них начертаны судьбы скрижали.

Живи тоской и другом назови
Весенний день с апрельскими глазами,
И карточкой отцветшею порви
Лукавую предательницу — память.

Ты обречен, живя в двадцатом веке,
Питаться соками своей души —
И видеть в каждом близком человеке
Пришельца из тропической глуши.

И слушая неспешный жизни говор —
Куда спешить? — все к одному пути —
Оглядываешь всех и ловишь взоры:
В них радости и солнца не найти.

Не открывая сердца их укорам,
Ты сознаешь, что молодость не та.
Ах, не Колумбом плыть к чужим просторам
Нам, у которых Родина — мечта!

Усталый взор. Поклон учтивый,
И снова думы о былом.
Несется вдаль трамвай крикливый
С синеющим на окнах льдом.
И каждый раз на том же месте,
Неся тяжелый груз тоски,
На задрожавшие мостки
С трамвая сходит с нами вместе
Седой, усталый генерал,
Который блеск России знал,
Которому Россия снится
Замученной императрицей…

Молва земная принесла к тебе
Волнения житейские, печали,
Приклеила их ярлыком к судьбе,
Чтобы они пророчеством блистали.

И ты, вдохнув их безнадежный яд,
Неясные намеки, вздохи, стоны,
Воинствующий сбросил свой наряд,
Стал иноком коленопреклоненным.

И мир с его враждою и тоской
Ушел во мглу. А ты выходишь, мудрый,
Благословляя благостной рукой
Беспечный мир и ласковое утро.

У нежности влекущие глаза…
Как в этот век, стремительный и четкий,
Бетонированный, запутанный вокзал
Стыдливо приютил в углу решетки

Не кактусы, не пальмы дальних стран —
Взглянув на них, душа не дрогнет даже —
Нет, там в углу, как розовый туман,
Сакуры куст. Он часовой на страже!

Пусть поезда (не деревенский мул)
Орду людей несут в иные дали,
Где в городах свинцовый дым и гул
И новые написаны скрижали.

И житель равнодушный городской
С покорностью и скукой небывалой
В который раз гудящею толпой
Пройдет — столикий — по вокзальным залам.

В который раз… Но вот однажды он
Помедлит вдруг у кованой решетки…
И в этот миг стремительный и четкий,
Когда над городом разлит неон,

Услышит музыку далеких сфер,
И крылья нежности подхватят душу.
Так, городской столикий Агасфер,
Покой гранитный будет твой нарушен.