Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

На люди появляется
Уверенная и крепкая.
Никто и не догадается,
Что она маленькая и нелепая.

Идут глупые, умные
К ней, с весельем и с кручиною.
Никто, никто не подумает,
Что она любит шоколад с начинкою.

День весь бродит без устали –
Сама за семью печатями –
В поисках дела ли, чувства ли,
За ответами или за перчатками.

На ночь – гребнем в зазубринах –
Не расчешет, точно назло, косм –
Замечтавшись о излюбленных,
Никем не подаренных Grab apple blossoms.

Считай часы, считай минутки –
Не раздаются ли шаги?
Чужие прихоти и шутки,
Чужие тайны береги.

Ну, а твоя-то где же радость?
Вот – папироски, в их дыму.
Не надо, ничего не надо
С тобою вместе никому.

Пускай. Такая честь и часть ей.
И ей самой себя не жаль.
Могла беречь чужое счастье –
Умей беречь свою печаль.

Некогда подумать о себе,
О любви, никем не разделенной.
Вся-то жизнь – забота о судьбе,
О судьбе чужой, непобежденной.

Весь-то день – уборка и плита,
Да еще аптекарские склянки.
Вся-то ночь – небесная мечта,
Бред Кассандры – или самозванки?

Долго, долго не ложится тень,
Утро настает незванно рано.
Но и днем сквозь усталь, пыль и лень
Слышны ей – лесные флейты Пана.

В поношенной жакетке,
В потертых башмаках –
А солнце красным метки
Нажгло мне на щеках.

И не сдержу я клича,
Теплом опоена:
Я солнцева добыча!
Я солнцем клеймена!

По жилам бродит-бредит
Хмельная кутерьма.
И как никто не сметит,
Что я сошла с ума –

Что я смеюсь и плачу,
Как полоумный ветр,
Что я корону прячу
Под порыжелый фетр!

Что это солнце – точно
Такое же, как я,
И прячется нарочно
Под рыжих туч края.

Маленькое верное сердце
Тяжесть большую переносит –
С верой и болью страстотерпца
Любит, но не ждет и не просит.

Жаль вам его? пройдите мимо,
Лаской не тронув, не обидев.
Чтите права чужого грима
И не узнавайте, увидев.

Тепло у печки. Слитный запах
Цветов и легких папирос.
И старый кот на мягких лапах
Упрячет в шерстку зябкий нос.

И мама в старых теплых туфлях
Бредет – ворчит сама с собой:
– И всё-то хлам, и всё-то рухлядь,
Как мы с тобой, как мы с тобой.

Вон дочка, смолоду-то спится,
Уж так скромна, ни за порог. –
А мне тепло, смешно, и снится
Не то жених, не то пирог.

Век восемнадцатый ей близок,
Стиль Фрагонара и Ватто.
Но любит томная маркиза
Кафе-глясе, коньяк, авто.

И революция хлестнула
Ее не очень горячо, –
Лишь ножку стройную обула
В дубовый крепкий башмачок,

Да в руки, вместо чайной розы,
Дала ей кожаный портфель.
Но всё звучит, сквозь цифры прозы,
Всё та же нежная свирель.

Всё та же, в новой обстановке,
Для Де Грие Манон Леско –
Он ей влюбленно и легко
Подписывает ассигновки.

В пушистой складки шали привольно завернется,
Тому, что есть едва ли, безбольно усмехнется,

По комнате холодной рассеянное пройдет,
Подумает: — «а скоро и праздник настает.

Ждет девушка от друга, от барыни кухарка,
А мне-то от кого же на праздник ждать подарка?»

Пойдет она и купит подарок дорогой –
Зимой – дремотный, белый, мечтательный левкой.

Накроет стол нарядно, цветок на стол поставит
И с праздником веселым сама себя поздравит,

И, радостная, скажет, вдыхая сладкий дух:
«Благодарю за память, мой неразлучный друг».

На закате в старом парке
Сосны в бархат разодеты.
Сквозь берез косые арки
Золотые смотрят светы.
И неясны, и неярки
Бледных женщин силуэты.

По скамейкам, на дорожках
Позабылись и остались.
В пальцах тонких, зябких, дрожких
Метерлинк или Новалис.
На колечках, на сережках
Медлит луч, уйти печалясь.

Эта – в мрачном черном платье,
Та – в прозрачном сне вуали.
Но у всех – одно объятье,
Всем – один удел печали.
И объятье – как распятье
Тем, кто ждали и устали.

Глубже, строже траур сосен,
В небе гаснущем узорясь.
Лист березки – вкривь и вкось он,
С ветерком залетным ссорясь.
И земли, и сердца осень
Теневая кроет прорезь.

На перекрестке Лель подошел к Снегурке –
Там, где пестрит афишами забор.
Он – в кожаной скользкой куртке,
Она – в суконном tailleur [1].

– На «Двенадцатой Ночи» вы уже были?
– Нет, я боюсь вечерней темноты.
– Двенадцатая ли, ты ли?
– Единственный, это ты.

– Слышали, опять голодный бунт в Коломне
– Не говорите, кошмар наяву.
– Приснившаяся, напомни.
– Я помню, но не зову.

– Февральский сахар, а по карточкам марта.
– В августе, значит, получим за май.
– Ты – случай? красная карта?
– Проигранная. Прощай.

– Уезжаю, не зная, куда назначат.
– Мне сюда, на Сретенку. Добрый путь.
– Ты – Встреча моя. Удача?
– Ты вспомнил? поздно, забудь.

С завязанными глазами, точно в жмурках,
Догнать – не догонит марта апрель.
Потерянная Снегурка,
Растерянный, глупый Лель.

Да что ж это за листики весенние.
Раскрытые так трепетно и молодо?
Им – синее небес благоволение,
Им – солнечное, праздничное золото.

А мы-то, мы – домов своих теснинами,
Асфальтовыми теми тротуарами –
Мы сушим их, мы душим их невинными,
Мы делаем их блеклыми и старыми.

И все-таки, стыдяся и досадуя,
Со всяческой расценкою и мерою,
Мы плачем перед ними – нежно радуясь,
И молимся им – горестно не веруя.

Светлый диск в кольце туманном,
Бледный в бледном круг –
Ляжет поздно, встанет рано
Мой небесный друг.

Ночью бродит, луч наводит
На крыльцо в саду –
Смотрит, кто ко мне приходит
И кого я жду.

Днем над домом незнакомым,
За чужой стеной –
Метит облачным изломом
Шаг неверный мой.

Нас обоих верно тянет
К той же кривизне –
И покоя нет, и сна нет
Ни ему, ни мне.