Алла Кузнецова - Живучее эхо Эллады
Впервые ль царь даёт запреты?!
Уж как-нибудь подстерегу,
Глядишь, поймаю на бегу,
Потратив день иль пару дней…
А царь есть царь – ему видней!
И вот, когда устали ноги,
Геракл на камень при дороге
Сел поудобнее, зевнул,
Кулак под щёку – и уснул.
Тук – тук!.. Тук – тук!..
Герой проснулся —
Сидел, как пень, не шелохнулся!..
Он чётко видел под луной
Деянье лани озорной:
Воткнёт рога, хвостом помашет —
И будто плугом землю вспашет,
За бороздою борозда,
Прошлась – и вот она, беда!
Нет и следа от урожая.
«Да ты затейница большая!..»
Ах, эта каверзная лань!..
Как ни суди и как ни глянь —
Вся красоты необычайной.
Взглянул – и понял: не случайно
Она явилась – не сама! —
Пустыми делать закрома
Несчастным людям. Кто-то правит
Такой косулею!.. И давит
Тоска глядящего: вот-вот
Ей чей-то меч вскроит живот!..
Рога – из золота литого
(Отлил, приставил – и готово),
А ноги – медные! Тук-тук!.. —
Неповторимый мерный стук.
– Иди сюда!.. Ко мне, глупышка!..
Иди, не бойся! Ты уж слишком
Старалась полюшко зело
Всё за ночь выбрить наголо!
Оставь своё плохое дело!
Но лань стрелою улетела,
Сверкнули золото и медь,
Геракл – за ней: «Поймать!.. Успеть!..»
Немало выпало хлопот
Гераклу в суете житейской,
Не день, не два, а целый год
Он шёл за ланью керинейской.
Не выбирал прямых дорог,
Боялся упустить из виду.
Неумолимый грозный рок
Как будто вытравил обиду.
Герой, преследовавший лань,
Всё ловко повторял и споро:
Ломился с хрустом сквозь елань,
Перебирался через горы,
Равниной шёл, прибавив шаг,
Переплывал шальные реки
И даже пропасть, как овраг,
Никем не хоженый от веку,
Прыжком осиливал в ночи,
Сползал на каменные плиты!..
Но больно было, хоть кричи,
Когда терял её из виду.
Таким насытившийся всласть,
Он битву выбрал бы скорее!
А лань невидимая страсть
Несла в страну гипербореев [11] .
Она Геракла привела
Туда, где родина Латоны,
Где Зевсом зачата была
Жизнь Артемиды с Аполлоном.
Был шагом пройден полукруг
И обозначен миг покоя,
Но вот рывок, теперь – на юг!..
Геракл с протянутой рукою
Вперёд подался, обомлев,
Казалось, кровь застыла в жилах.
«Уж лучше бы немейский лев,
Так всё бы палица решила!!.»
И вновь погоня в дождь и в град,
Когда не всё бывает гладко,
Преодоление преград
В обратном бывшему порядке.
Вновь осыпь каменной плиты,
А дальше пропасть, реки, горы…
Елань, овраги и кусты…
Предгорья лес и берег моря…
Знакомый город под горой,
Поляна асфоделов [12] бледных…
Но лишь в Аркадии герой
Услышал стук копытец медных.
Смахнул устало пот с лица
И вывод сделал баспристрастный:
«Чем этот ужас без конца,
Не лучше ли конец ужасный?»
И был конец довольно прост:
Душа героя лань простила,
Но тетива стрелу за хвост
К себе настойчиво тащила.
И звонкой песнь её была,
Когда, карая недотрогу,
Взметнулась лёгкая стрела
И, медь пронзив, воткнулась в ногу.
– Не по душе мне самому,
Уж ты поверь, такие меры,
Да только я теперь не йму
К тебе ни жалости, ни веры.
Ты взглядом сердце мне не рань,
Лежи себе и слушай речи! —
Погладил нежно, поднял лань
И положил себе на плечи.
Он шёл извилистой тропой
Сквозь сонный лес, плющом обвитый,
Когда увидел пред собой
Разгневанную Артемиду.
– Зачем пришёл туда, где я,
Собой недоброе вещая?!
Ты что, не знал, что лань – моя?..
Что я обиды не прощаю?..
А может быть ты зря винил
И зря испортил лани ногу,
От громкой славы возомнив,
Что ты могущественней бога???
Смиренно голову склонив,
Геракл ответил мирным тоном:
– Прошу, поспешно не вини,
О дочь великая Латоны!
Глупа мирская суета,
Но чту покой любого края,
А небожителей всегда
С благоговением взираю.
И жертвы приношу богам
По воле разума и сердца,
Хотя ты знаешь, что и сам
Являюсь сыном громовержца.
А лань твою, быть может, зря
Выслеживал и ранил в ногу,
Но это был приказ царя —
Служить ему велели боги!
– Ты речь держал, как по весне
Зерном отборным поле сеял…
– Я виноват – простишь ли мне?..
– Прощу! Тебя!.. Не Эврисфея!
– —
Когда Геракл вошёл в Микены
Под ликование народа,
Царь Эврисфей взошёл на стену,
Но повелел открыть ворота.
Эриманфский кабан и битва с кентаврами (Пятый подвиг)
Не долго вспоминать пришлось герою
Бега за медноногою прыгуньей —
Опять Копрей явился с порученьем
Донесть, что вновь царём предрешена
Геракла схватка под седой горою:
Чтоб глас просящих не остался втуне,
Там, подтверждая царские реченья,
Силач убьёт злодея – кабана.
Кабан тот был чудовищно огромен
И силой наделён необычайной,
Жил на горе, где снег одел вершину,
Да что-то зачастил спускаться вниз.
И был прискорбен миг и час неровен
Для тех, кто с горем встретился случайно
В окрестностях, опустошённых свином,
И в городе с названием Псофис.
Свирепствуя, пролил немало крови
Страшенный вепрь, невиданный веками,
Живущий злодеяньем неприкрытым,
Не ведая и сам, за что карал.
Не разбираясь, люди иль коровы,
Всех убивал огромными клыками,
И, наступив литым своим копытом,
Рвал на куски и тут же пожирал.
Гора, где обитал кабан-убийца,
Издревле называлась Эриманфом.
«Не близок путь… Нелёгкая дорога…
Придётся отдохнуть на полпути.
И ничего со мною не случится!
А если доведётся быть приманкой,
Так пусть кабан потужит, что до срока
Дремавшего Таната разбудил».
Спешил Геракл своим широким шагом
Преодолеть глухое расстоянье —
Дорогой, что была пуста и гола,
Без спутника не весело идти!
Сбежал в низину и пошёл оврагом,
Где камни улеглись, как изваянья.
«Не навестить ли мне кентавра Фола,
Тем более, что это по пути!»
Кентавр с почётом принял сына Зевса:
– Входи, Геракл! Твой лик дарует радость!
Забыл меня!..
– Не может быть забытым,
Кто мудростью великой наделён!
– Я думал о тебе. Куда ты делся,
Как только зрелость вытеснила младость?
Кентавр от счастья волю дал копытам,
На гостя глядя с четырёх сторон.
– Мы в честь твою сегодня пир устроим
(Явился ты – и это ль не причина?),
Хорошей дружбе не помеха время,
Хоть в небе, хоть в пещере у меня!..
А коль уж пир, так быть ему горою
Главою с эриманфскую вершину!..
Венками из плюща украсив темя,
Расположились прямо у огня.
Хозяин притащил сосуд огромный,
Чтобы получше угостить героя,
И разнеслось по всем другим пещерам
Благоуханье дивного вина.
Кентавры злились (мол, не слишком скромный!),
Собрата своего за дерзость кроя,
Копытами стучали, зубы щеря,
Боясь, что Фол осушит всё до дна.
Вино являлось общим достояньем —
Принадлежало всем, не только Фолу.
И вот кентавры бросились к жилищу,
Мудрейшему расправою грозя.
Геракл, вскочивший с ложа возлежанья,
Не опустил от страха руки долу,
Он, головни хватая из кострища,
Бросал на них, пугая и разя.
А те, чтобы избегнуть наказанья,
Назад бежали, проклиная Фола,
И стрелы, что напитанные ядом
Лернейской гидры, настигали их.
И было страшным это истязанье,
Похожее на праздник произвола,
И Фол в молчанье провожал их взглядом,
Жалея соплеменников своих.
Герой преследовал кентавров до Малеи,
Недобрых, жадных, злобой обуянных.
Он мог давно махнуть на них рукою,
Но будет ли прощён бедняга Фол?..
За друга своего душой болея,
Под крышею небес обетованных
Геракл не сможет ощутить покоя,
В ход не пустив свой ясеневый ствол.
Но вот куда-то делись вражьи спины,
И топот ног уже не ловит ухо,
Хоть эти полулюди – полукони
Сквозь землю провалиться не могли!
И тут овраг, что вывел на долину,
Вернул Гераклу сразу бодрость духа —
Увидев скалы, вспомнил о Хироне:
«Так вот куда вы шкуры унесли!..»
Кентавр Хирон – умнейший из кентавров —
С героями был честен и с богами.
Геракл давно любил его как друга,
Да повидаться было недосуг…
И дверь пещеры, рухнув от ударов,
Как хворост захрустела под ногами,
И вот стрела уже сорвалась с лука —
И громко вскрикнул… Нет, не враг… а друг!..
Стреле, впитавшей яд проклятой гидры,
Что друг, что враг! Зачем ей знать об этом?..
Она творит расправу, как умеет,
Поверженным раздаривая смерть,
И быть не может умной или хитрой,
Ей просто дух щажения неведом,
Она на это права не имеет,
Да ей его и незачем иметь.
Великой скорбью был стрелок охвачен,
Как только усмотрел, кого он ранил,
Рванул стрелу, пронзившую колено,
Во всю длину вогнал её в песок.
В желании, что чаяния паче,
Спешит скорей омыть кентавру рану,
Хоть знает, что Хирон подвергнут тлену
