Михаил Лермонтов - Том 2. Стихотворения 1832-1841

Как одинокая гробница
Вниманье путника зовет,
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.

И если после многих лет
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.

Великий муж! Здесь нет награды,
Достойной доблести твоей!
Ее на небе сыщут взгляды,
И не найдут среди людей.

Но беспристрастное преданье
Твой славный подвиг сохранит,
И, услыхав твое названье,
Твой сын душою закипит.

Свершит блистательную тризну
Потомок поздний над тобой
И с непритворною слезой
Промолвит: «он любил отчизну!»

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
 Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Не даром помнит вся Россия
 Про день Бородина!»

— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
 Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
 Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
 Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры
 О русские штыки?»

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
 Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
 Французы тут-как-тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
 Постой-ка, брат, мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
 За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
 Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
 Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
 Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
 Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
 Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
 Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
 Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
— И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
 Мы в бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись как тучи,
 И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
 Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена как тени,
 В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
 Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
 Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
 Слились в протяжный вой…

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
 И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
 Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
 Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
 Не отдали б Москвы!

   Погиб поэт! — невольник чести —
   Пал, оклеветанный молвой,
   С свинцом в груди и жаждой мести,
   Поникнув гордой головой!..
   Не вынесла душа поэта
   Позора мелочных обид,
   Восстал он против мнений света
   Один как прежде… и убит!
   Убит!.. к чему теперь рыданья,
   Пустых похвал ненужный хор,
   И жалкий лепет оправданья?
   Судьбы свершился приговор!
   Не вы ль сперва так злобно гнали
   Его свободный, смелый дар
   И для потехи раздували
   Чуть затаившийся пожар?
   Что ж? веселитесь… — он мучений
   Последних вынести не мог:
   Угас, как светоч, дивный гений,
   Увял торжественный венок.

   Его убийца хладнокровно
   Навел удар… спасенья нет:
   Пустое сердце бьется ровно,
   В руке не дрогнул пистолет.
   И что за диво?.. издалёка,
   Подобный сотням беглецов,
   На ловлю счастья и чинов
   Заброшен к нам по воле рока;
   Смеясь, он дерзко презирал
   Земли чужой язык и нравы;
   Не мог щадить он нашей славы;
   Не мог понять в сей миг кровавый,
   На что́ он руку поднимал!..

   И он убит — и взят могилой,
  Как тот певец, неведомый, но милый,
   Добыча ревности глухой,
  Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
 Он, с юных лет постигнувший людей?..

И прежний сняв венок — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
   Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
   Отравлены его последние мгновенья
Коварным шопотом насмешливых невежд,
 И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
   Замолкли звуки чудных песен,
   Не раздаваться им опять:
   Приют певца угрюм и тесен,
   И на устах его печать. —

   А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
 Таитесь вы под сению закона,
 Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
    Есть грозный суд: он ждет;
   Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
   Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
   Поэта праведную кровь!

Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?
Всё так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..

Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?

Иль, божьей рати лучший воин,
Он был, с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и божеством?..

Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!

Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Всё полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.