Лариса Миллер - Потаенного смысла поимка
«Я верю заросшему пруду с геранью…»
Я верю заросшему пруду с геранью
И небу – его чистоте и сиянью,
Лучу, что не гаснет, по листьям скользя.
Я верю всему, чему верить нельзя,
Всему, что внушает то нежно, то страстно,
Что жить в этом мире совсем не опасно.
«Какое счастье, что попала…»
Какое счастье, что попала
В разгар веселья, пира, бала!
Всё шелестит, блестит, цветёт,
И по губам стекает мёд.
Когда, устав, я с ног валилась,
Царица бала появилась,
Возникла вдруг меж лиц и спин
Вся в белом, и звалась жасмин.
«Жить летом как упасть в объятья…»
Жить летом как упасть в объятья.
Июльский ветер треплет платье,
Трава ступни слегка щекочет…
Всё будет, что душа захочет,
Всё, что словам не поддаётся
И смертным в руки не даётся.
«Всё заново – с первой волшебной минуты…»
Всё заново – с первой волшебной минуты,
Чтоб вспыхнули маки в саду, как салюты,
Чтоб бабочка нежно на маки садилась
И чтобы надежда в душе зародилась
На то, что мне срок прожитой не зачтётся
И всё только с этой минуты начнётся.
«А я пришла сюда за светом…»
А я пришла сюда за светом,
За вразумительным ответом,
За добрым словом, за участьем,
Короче, я пришла за счастьем.
И все сюда пришли за этим.
Что в результате мы ответим,
Когда нас спросят: «Сердце радо?» —
Не надо спрашивать, не надо.
«Нет, музыка, я помнить не хочу…»
Нет, музыка, я помнить не хочу.
Не возвращай в минувшее, не мучай.
Мне больно от божественных созвучий.
Жить с этой болью мне не по плечу.
Нет, музыка, пока моя земля
Меня держать, меня носить согласна,
Не проникай мне в душу. Ты – опасна,
Хоть ты всего лишь фа, и соль, и ля.
Когда звучишь, не знаю, как мне быть.
Ты вся о том, что я хочу забыть.
«Что ушло, то ушло. Место освободилось…»
Что ушло, то ушло. Место освободилось.
Для событий других оно мне пригодилось.
Что ушло, то ушло. Больше воздуха стало.
Хорошо, что я жить на земле не устала.
«Я всё о себе рассказала давно…»
Я всё о себе рассказала давно.
Одним интересно, другим всё равно.
Я всё рассказала о том и об этом,
А мир не желает делиться секретом,
А мир не желает делиться со мной
Секретом небесным и тайной земной.
«Жизнь требует большой сноровки…»
Жизнь требует большой сноровки
От божьей маленькой коровки,
От бабочки, от паука
И от меня наверняка.
И если б я жила умело,
Тогда душа бы не болела.
«А пауза прекрасней всех словес…»
А пауза прекрасней всех словес.
Она, как меж ветвями, синь небес.
Я в паузу – мала она, длинна —
Как в тайну безоглядно влюблена.
Как в тайну, как в несбыточное то,
Чего не в силах разгадать никто.
«Оглянешься – всё далеко-далеко…»
Оглянешься – всё далеко-далеко.
Вперёд поглядишь – всё далече, далече.
Там что-то, о чём ещё не было речи,
Что даже представить себе нелегко.
Всё дали и дали. Простор и простор.
Одно пережито, другое маячит,
А то, что сегодня смеётся и плачет,
Увлёкшись далёким, не вижу в упор.
«И птица в воздухе парила…»
И птица в воздухе парила,
Но я об этом говорила.
Лучилось небо, свет лия,
Но и о нём сказала я.
Под небом серебрилась речка,
И для неё нашла словечко.
Но слышу я в который раз:
«Ещё, ещё скажи про нас».
«Я копуша. Я долго вожусь…»
Я копуша. Я долго вожусь.
Видишь, я допоздна не ложусь,
Видишь, медленно как просыпаюсь.
Не сердись, что так долго копаюсь,
И не ставь мне всё это в вину,
Это я просто время тяну.
Может, если возиться, копаться,
Будешь век в волнах жизни купаться.
«А вот и ещё одна дивная краска…»
А вот и ещё одна дивная краска —
Болотная светло-зелёная ряска.
Да разве она не достойна холста?
И ждущего строчек пустого листа?
Да разве она не должна быть любима?
А я проходила всё мимо и мимо.
«Все, как в облаке, в чём-то своём…»
Все, как в облаке, в чём-то своём.
О своём говорим и поём,
О своём и грустим, и мечтаем,
И любимый свой томик листаем.
Каждый в облаке плотном, густом,
И нельзя попросить о простом:
В чьё-то облако переселиться,
С кем-то хоть на мгновение слиться.
«Я уснула одна, а проснулась другая…»
Я уснула одна, а проснулась другая,
Хоть глядела в окно та же синь дорогая,
Узнавая и не узнавая меня.
Что мне ждать от себя и от нового дня —
Небывалого взлёта, находки, пропажи?
Так таинственно всё, сердце ёкнуло даже.
«Давай я поделюсь с тобой…»
Сыну Илюше
Давай я поделюсь с тобой
Вон той полоской голубой,
Вот этим воздухом прозрачным,
Вот этим деревцем невзрачным,
Тропой, что под ногой вилась,
Строкой, что только родилась.
«У музы моей на лице конопушки…»
У музы моей на лице конопушки.
То в чаще живёт она, то на опушке,
То возле кормушки, то возле пруда.
И что ни диктует мне – всё ерунда:
Ни сложных метафор, ни умных наречий,
А просто обычный язык человечий.
«А снег – он лёгок на помине…»
А снег – он лёгок на помине.
Сверкает он на мне, на сыне,
На ветках дуба и ольхи
И на листочке, где стихи
Мои о том, как снег кружился
И, покружившись, спать ложился.
«Удивительно, как это всё сочинили…»
Удивительно, как это всё сочинили!
Например, эту рощу соседнюю или
Близлежащее озеро, светлые дали,
Небеса сочинили и цвет угадали
Мой любимый лазурный с оттенком молочным.
В этом дивном пространстве, что кажется прочным,
Только с нами, пожалуй, беда. А точнее,
Надо, чтобы мы были немного прочнее.
«А мне бабуля мажет жиром щёки…»
А мне бабуля мажет жиром щёки,
Чтоб не замёрзли. Я иду гулять.
Мир детства моего такой далёкий.
Мороз и солнце. Мне, наверно, пять.
Мороз и солнце. Новенькие санки
Перевернулись. Велика беда!
Всё с тех времён – и чаянья, и ранки,
И крылышки прорезались тогда.
«Спроси, чем я жива. Отвечу, что люблю…»
Спроси, чем я жива. Отвечу, что люблю.
Спроси, чем я жива. Отвечу, что любима,
Что наступивший день я, как умею, длю
И что душа моя, как куст, неопалима.
Скажу, что жизнь моя есть чудо из чудес,
Что я сама себе завидую всё время.
А ведь она могла страшить, как тёмный лес,
И безнадёжный бред, и пагубное бремя.
«А меня не учили стареть…»
А меня не учили стареть,
А меня умирать не учили.
Луч небесный однажды вручили
И велели сиять и гореть
Каждый год, каждый день, каждый час,
Не дымя, не чадя, не сгорая,
Вопреки, несмотря, невзирая,
Освещая и тех, кто погас.
«Запнуться бы, забыть бы слово…»
Запнуться бы, забыть бы слово,
Которое давно не ново,
И плавно льющуюся речь
Прервать, не дав ей дальше течь,
Потом в смущении великом
На языке каком-то диком
Заговорить, но так, чтоб вдруг
Преобразилось всё вокруг.
«Наплывы нежности немыслимой такой…»
Наплывы нежности немыслимой такой.
С ней справиться я даже не пытаюсь.
К твоей щеке прижмусь своей щекой.
Мне хорошо, когда тебя касаюсь.
Мне хорошо. И если уж хотеть
Чего-нибудь, о чём-нибудь молиться,
То лишь о том, чтоб было так и впредь,
Чтоб дальше длилось то, что нынче длится.
«День так светел и тих. Я его не хочу отпускать…»
День так светел и тих. Я его не хочу отпускать.
Буду воздух его пить по капле, как через соломку.
Все картинки его буду любящим взором ласкать:
И глазурный сугроб, и на дереве снега бахромку.
День младенчески чист и прозрачен. И всё ещё мой.
Как его ублажить, чтоб ему уходить не хотелось?
Может, радуясь свету, от счастья светиться самой?
Боже, сколько снежинок весёлых на праздник слетелось!
«Всё в воздухе есть. Надо лишь отыскать…»
Всё в воздухе есть. Надо лишь отыскать,
Однажды нащупать и не отпускать.
Рисунок, и строчка, и песенка эта
Таилась и пряталась в воздухе где-то.
Художник, который нас так одарил,
Нащупал всё это, а не сотворил.