Сборник - Зарубежная любовная лирика

О, только б огонь этих глаз целовать, —
Я тысячи раз не устал бы желать!
Всегда погружать мои губы в их свет,
В одном поцелуе прошло бы сто лет!
Но разве душа утолится, любя?
Все льнул бы к тебе, целовал бы тебя.
Ничто б не могло губ от губ оторвать:
Мы все б целовались опять и опять:
И пусть поцелуям не будет числа,
Как зернам на ниве, где жатва спела.
И мысль о разлуке – не стоит труда;
Могу ль изменить? – Никогда, никогда!

Что ты, Мэрион, так грустна?
Или жизнью смущена?
Гнев нахмуренных бровей
Не к лицу красе твоей.
Не любовью ты больна,
Нет, ты сердцем холодна.
Ведь любовь – печаль в слезах,
Смех, иль ямки на щеках,
Или склон ресницы томной, —
Ей противен холод темный.
Будь же светлой, как была,
Всем по-прежнему мила,
А в снегах твоей зимы
Холодны, бездушны мы.
Хочешь верности покорной —
Улыбайся, хоть притворно.
Суждено ль – и в грустный час
Прятать прелесть этих глаз?
Что ни скажешь – все напрасно;
Их лучей игра прекрасна,
Губы… Но чиста, скромна,
Муза петь их не должна:
Она краснеет, хмурит брови,
Велит бежать твоей любови,
Вот рассудок принесла,
Сердце вовремя спасла.
Так одно сказать могу
(Что б ни думал я – солгу):
Губы нежные таят
Не одной насмешки яд.
Так, в советах беспристрастных
Утешений нет опасных:
Песнь моя к тебе проста,
Лесть не просится в уста;
Я, как брат, учить обязан,
Сердцем я с другими связан;
Обману ли я тебя,
Сразу дюжину любя?
Так, прости! Прими без гнева
Мой совет немилый, дева;
А чтоб не был мне в упрек
Мой докучливый урок,
Опишу тебе черты
Властной женской красоты:
Как ни сладостна для нас
Алость губ, лазурность глаз,
Как бы локон завитой
Ни прельщал нас красотой,
Все же это плен мгновенный, —
Как нас свяжет неизменно
Легкий очерк красоты?
Нет в нем строгой полноты.
Но открыть ли, что нас свяжет,
Что пажам вас чтить прикажет
Королевами всего?
Сердце, – больше ничего.

Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо,
Готов его сразить, иль пасть с тобой в крови,
И, если б пробил час, – делить с тобой,
любимой,
Все, верность сохранив свободе и любви.

Я на тебя взирал в морях, когда о скалы
Ударился корабль в хаосе бурных волн,
И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;
Гробница – грудь моя, рука – спасенья челн.
Я взор мой устремлял в больной и мутный
взор твой,

И ложе уступил, и, бденьем истомлен,
Прильнув к ногам, готов земле отдаться
мертвой,
Когда б ты перешла так рано в смертный сон.

Землетрясенье шло и стены сотрясало,
И все, как от вина, качалось предо мной.
Кого я так искал среди пустого зала?
Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной.

И судорожный вздох спирало мне страданье,
Уж погасала мысль, уже язык немел,
Тебе, тебе даря – последнее дыханье,
Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.

О, многое прошло; но ты не полюбила,
Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь.
Яне виню тебя, но мне судьба судила —
Преступно, без надежд, – любить все
вновь и вновь.

Новая любовь. Новая жизнь
Сердце, сердце, что такое?
Что смутило жизнь твою?
Что-то странное, чужое, —
Я тебя не узнаю!

Все прошло, что ты любило,
Все, о чем ты так грустило,
Труд и отдых, – все прошло.
До чего уже дошло!

Иль тебя цветком росистым
Эта девственность чела,
Взором кротким, нежно-чистым
Своевольно увлекла?

Вдруг хочу от ней укрыться,
Встрепенуться, удалиться,
Но мой путь еще скорей
Вновь – увы! – приводит к ней!

И меня на нити тонкой,
Безнаказанно шутя,
Своенравною ручонкой
Держит девочка-дитя.

Красоты волшебной сила
Круг заветный очертила.
Что за странность – как во сне!
О любовь, дай волю мне!

Соседкин занавес в окне
Волнуется опять.
Знать, хочет заглянуть ко мне
И дома ль я – узнать.

И точно ль гнев ревнивый свой,
Что целый день таю,
Я оскорбленною душой
Навеки сохраню?

Но нет! ребенок милый мой
Не думает о том, —
Я вижу, ветер заревой
Играет полотном.

Вот с избушкой я прощаюсь,
Где любовь моя живет,
И бесшумно пробираюсь
Под лесной полночный свод.
Лунный луч, дробясь, мерцает
Меж дубами по кустам,
И береза воссылает
К небу сладкий фимиам.

Как живительна прохлада
Этой ночи здесь, в тиши!
Как целебна тут отрада
Человеческой души!
Эта ночь томит, врачуя,
Но и тысяч равных ей
Не сменяю на одну я
Милой девушки моей.

Нет, только тот, кто знал
Свиданья жажду,
Поймет, как я страдал
И как я стражду.

Гляжу я вдаль… нет сил —
Тускнеет око…
Ах, кто меня любил
И знал, – далеко!

Вся грудь горит… Кто знал
Свиданья жажду,
Поймет, как я страдал
И как я стражду.

Радость и горе в живом упоенье,
Думы и сердце в вечном волненье,
В небе ликуя, томясь на земли,
Страстно ликующей,
Страстно тоскующей
Жизни блаженство в одной лишь любви…

Если ты меня разлюбишь,
Не могу я разлюбить;
Хоть другого ты полюбишь,
Буду все тебя любить;
Не в моей лишь будет власти,
За взаимность вашей страсти,
И его мне полюбить.

Как мне решить, о друг прелестный,
Кто властью больше: я иль ты?
Свободных песен круг небесный
Не больше царства красоты.

Два рая: ты – в моем царица,
А мне – в твоем царить дано.
Один другому лишь граница,
И оба вместе лишь одно.

Там, где любовь твоя невластна,
Восходит песни блеск моей;
Куда душа ни взглянет страстно,
Разверсто небо перед ней.

И улыбки, и угрозы
Мне твои – все образ розы;
Улыбнешься ли сквозь слезы,
Ранний цвет я вижу розы,
А пойдут твои угрозы,
Вспомню розы я занозы;
И улыбки, и угрозы
Мне твои – все образ розы.

Не хочу морозной я
Вечности,
А хочу бесслезной я
Младости,
С огненным желанием,
Полной упованием
Радости.

Не лавровой веткою
Я пленен,
Миртовой беседкою
Окружен;
Пусть бы ненавистную
Ветку кипарисную
Ждал мой сон.

Мне снилась царевна в затишье лесном,
Безмолвная ночь расстилалась;
И влажным и бледным царевна лицом
Так нежно ко мне прижималась.

«Пускай не боится твой старый отец:
О троне его не мечтаю,
Не нужен мне царский алмазный венец;
Тебя я люблю и желаю».

«Твоей мне не быть: я бессильная тень, —
С тоской мне она говорила, —
Для ласки минутной, лишь скроется день,
Меня выпускает могила».

Счастье деве подобно пугливой:
Не умеет любить и любима,
Прядь откинув со лба торопливо,
Прикоснется губами, и мимо.

А несчастье – вдова и сжимает
Вас в объятиях с долгим лобзаньем,
А больны вы, перчатки снимает
И к постели садится с вязаньем.

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
Одета как ризой она.

И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.

Страдаешь ты, и молкнет ропот мой[3];
Любовь моя, нам поровну страдать!..
Пока вся жизнь замрет в груди больной
Дитя мое, нам поровну страдать!

Пусть прям и смел блестит огнем твой взор,
Насмешки вьется по устам змея,
И рвется грудь так гордо на простор,
Страдаешь ты, и столько же, как я.

В очах слеза прокрадется порой,
Дано тоске улыбку обличать,
И грудь твоя не сдавит язвы злой…
Любовь моя, нам поровну страдать.

Они меня истерзали
И сделали смерти бледней, —
Одни – своею любовью,
Другие – враждою своей.

Они мне мой хлеб отравили,
Давали мне яда с водой, —
Одни – своею любовью,
Другие – своею враждой.

Но та, от которой всех больше
Душа и доселе больна,
Мне зла никогда не желала,
И меня не любила она!