Илья Сельвинский - Избранная лирика
Полюби Россию, дорогая,
Наши звезды и мою тоску.
Этюд 13
Имя твое шепчу неустанно,
Шепчу неустанно имя твое.
Магнитной волной через воды и страны
Летит иностранное имя твое.
Быть может, Алиса, за чашкой кофе
Сидишь ты в кругу веселых людей,
А я всей болью дымящейся крови
Тяну твою душу, как чародей.
И вдруг изумленно бледнеют лица:
Все тот же камин. Электрический свет.
Синяя чашка еще дымится,
А человека за нею нет...
Ты снова со мной. За строфою-решеткой,
Как будто бы я с колдунами знаком,
Не облик, не образ - явственно, четко
Дыханье, пахнущее молоком.
Теперь ты навеки моя, недотрога!
Постигнет ли твой Болеслав или Стах,
Что ты не придешь? Ты осталась в стихах.
Для жизни мало, для смерти много.
Этюд 14
Так и буду жить. Один меж прочих.
А со мной отныне на года
Вечное круженье этих строчек
И глухонемое "Никогда".
ПИСЬМО АЛИСЫ
(Перевод с польского)
Дедов дом
На старом месте.
Все знакомо
До созвездий.
Я гуляю
По аллее,
Ни о ком я
Не жалею.
Так и нужно,
Милый, жить:
Не гадать,
Не ворожить,
Не томиться,
Не терзаться,
Лишь со случаем
Встречаться.
Безмятежно
Я живу - Снов не вижу
Наяву.
Вот мой сад.
Вот мой дом.
Не жалею
Ни о ком.
Я брожу
Со псом игривым
По аллеям
И по нивам.
А жених мой
Оказался
Не таким уже
Красивым...
Этюд 15
Пет, не шутка. Честное слово.
В загробные больше не верим края,
Но разве не могут атомы снова
Сложиться в такое, как ты да я?
Ужели материя так убога,
Что я да ты только раз удались?
Даже помимо понятия "бога"
Здесь очевидный идеализм.
Закономерность или причуда
Формула под названием "я"?
Разве рожденье мое - это чудо,
Неповторимое для бытия?
Не слишком ли много, моя дорогая,
Люди думают о себе?
Пройдут века - и ты, не другая,
Задышишь, не помня о прежней судьбе,
И снова умрешь, и появишься снова,
Год ли спустя, миллион ли годов
Частный случай на вечной основе,
Который мгновенно возникнуть готов.
Да, я родился, проживу до ста,
Чтобы затем навсегда умереть.
Но я - электронов случайная доза,
А эта случайность возможна и впредь.
Вечность - это не только время.
Это возможность у нас на Земле
Любой структуры любого явленья,
Структуры Алисы в том числе.
Еще ты не раз повторишься, Алиса.
Сойдутся в грядущем пути ваших дней.
Всем
чутьем
материалиста
Я чувствую правду догадки моей.
И снова, как прежде, в мученьях, с боем
Найду я тебя на своем пути!
Но только пускай нам будет обоим,
Хочешь? обоим по двадцати...
Не будет во мне этой душной глуби,
Не омрачит она твой покой...
Но вряд ли
таким
ты меня полюбишь,
И вряд ли тебя полюблю я такой.
1951
ВЛЮБЛЕННЫЕ НЕ УМИРАЮТ
Да будет славен тот, кто выдумал любовь
И приподнял ее над страстью:
Он мужество продолжил старостью,
Он лилию выводит среди льдов.
Я понимаю: скажете - мираж?
Но в мире стало больше нежности,
Мы вскоре станем меньше умирать:
Ведь умираем мы от безнадежности.
1961
* * *
Когда я впервые увидел Эльбрус,
Эту двуглавую вспышку магния,
Был я мальчишкой. Совсем бутуз.
Но мной овладела мания,
И я шептал себе: "Ничего!
Вырасту - завоюю его".
Когда ж я впервые увидел вулкан
С кровавой тучей над кратером,
Меня не смутил ключевской великан.
Быть может, в кочевье неоднократном
Я знал его сотни лет назад,
И тундру эту, и это становье...
Вот только чей-то убогий сад
Являл для меня что-то новое.
Когда я, родная, увидел тебя.
Недосягаемую такую,
Кровь моя не вскипела, знобя,
Как если бы встретил другую:
Я сразу понял - ты мне суждена.
В Древнем Риме (чутье порукой!)
Была ты, матрона, моей супругой,
И вот узнал я тебя, Жена!
1966
* * *
Нет, любовь не эротика!
Это отдача себя другому,
Это жажда
Чужое сердце
Сделать собственной драгоценностью.
Это не просто ловушка
Для продолжения рода
Это стремление человека
Душу отмыть от будней.
Это стремление человечества
Лаской срубить злодейство,
Мир поднять над войной.
1967
ИЗ ЗАГРАНИЧНЫХ СТИХОВ
СВЕРЧОК
В бумажной хижине японца
Висит сушеный запах солнца.
Здесь чистота и пустота,
Здесь ни одной ненужной вещи
Одни улыбки человечьи
Да детских глазок пестрота.
Но в потолке у них крючок
Свисает крошечная клетка.
На клетке марлевая сетка,
За сеткой рыженький сверчок.
Японцу ничего не надо
Ни молока, ни шоколада.
Встают за океаном зори,
Виденья ходят вдалеке,
А он сидит и клеит "дзори" 1
В своем пустынном уголке.
Ты скажешь: "Быт его убог..."
Ну, да. Башмачник не микадо.
Но с ним сверчок - домашний бог,
И больше ничего не надо.
Сидит в бумажном он листе
С улыбкой страшной на лице.
Ему не надо ничего.
Стрекочут ножницы его,
Трещат-поскрипывают кожи,
На стрекот рыжего похожи...
И показалось мне, я помню.
Что и у хижины крючок,
А этот сгорбленный японец
Все тот же (но большой!) сверчок.
1. Дзори - савдалии.
Хакодате
1932
* * *
Вот предлагает девочка цветы.
Но я советской не менял монеты.
Меж тем язык вселенской бедноты
Отказ мой перевел понятьем: "Нету",
И девочка мне дарит в простоте
Большую астру, желтую, как солнце.
Нельзя без цветов!
Любовь к красоте
Живет в душе любого японца.
Хакодате
1932
К. МОНЕ. "ЖЕНЩИНА С ЗОНТИКОМ"
Эта кисть - из пламенно-мягких.
Не красками писано - огнями!
Поле в яростных маках,
Небо лазурное над нами.
В лазури - маковый зонтик,
А в маках - лазоревое платье,
Как зной голубой на горизонте,
Зыблется оно и пылает.
Здесь небо босыми ногами
По макам трепетно ходит,
Земля же в небо над нами
Кровавым пятном уходит.
И ясно, что все земное
К идеальному кровно стремится!
Само же небо
от зноя,
От земного зноя томится.
Париж
1935
АНРИ ДЕ РУССО
Да существует на земле всякий утконос!
(Детенышей рождают все, а он... яйцо снес.)
Все мыслят через красоту
достичь иных высот,
А он, Руссо,
на холсте
всему ведет
счет:
Уж если дуб, то все листы у дуба сочтены,
Уж если парк, сомненья нет - все пары учтены,
Уж если даже ягуар, то, в сущности, ковер,
Поэт - и тот с гусиным пером
чуть-чуть не крючкотвор.
А муза его - типичная мамаша лет сорока,
Которая знает свой тариф:
пятьдесят сантимов строка.
Висят картины под стеклом. На каждой номерок.
Подходит критик. Говорит:
"Какой нам в этом прок?
Я понимаю левизну. Вот, например, Гоген.
А это бог убожества! Бездарность в степени "эн".
Ах, что за судьбы у людей кисти или пера!
Руссо погиб. Но осознать его давно пора.
Вы припечатали его под маркой "примитив".
А что, как вдруг страданием
пронизан каждый мотив?
А что, как вдруг Анри Руссо
плюет на мир буржуа
На музу вашу продажную, без паруса, как баржа,
На вашу романтику дохлую, без ярости и когтей,
На вашу любовь, где парочки и нет совсем детей,
На ваши пейзажи дражайшие,
где в штемпеле каждый лист.
А что, как вдруг Анри Руссо
великий карикатурист?
Схвативши цивилизацию, он с маху ее - в гроб.
Палитрой своей,
как выстрелом,
пальнувши в собственный лоб?
Париж
1935
РАЗГОВОР С ДЬЯВОЛОМ ПАРИЖА
Я стою над костлявостью крыш
У химеры "Дьявол Парижа".
Внизу подо мной Париж
Бурый и рыжий.
Что влечет к Парижу людей?
Почему так легко в Париже?
Не видал я в Европе нигде
Столицы родней, ближе.
И сказал мне Дьявол, хрипя
Смешком своим бесноватым:
- Здесь амуры не хуже репья
Обращаются с вашим братом.
А отсюда историй - тьма!
Драматичнее всякой сцены.
Потрудился я, fratre 1, весьма
В атом смысле для Сены.
А уж кстати мой чуткий клюв
Стал от нюханья возмужалым...
И химера, мне подмигнув,
Облизнулась раздвоенным жалом.
- Видишь улицу Риволй?
Возьми от нее направо.
Там на дальнем холме развели
Садик с бронзовою оправой.
Да не этот! Этот не мой.
А вон тот: длинноватый да узкий.
Там король Эдуард VIII
Развлекался вполне по-французски,
Это было - хе-хе - лишь раз...
Он уехал, оправив брыжжи,
Но с тех пор не смыкал глаз
В мечте о Париже.
Я принес, дорогой, сюда
Чарованье особой культуры,
И слетели со мной навсегда
На метле мои милые дуры.
