Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

Повсюду палаши кромсают плоть провинций.
Повсюду лжет алтарь и присягают принцы,
Не изменясь в лице, не опустив глаза.
И от бесчестия присяг невыполнимых,
Присяг чудовищных и безнадежно мнимых,
Должна загрохотать небесная гроза.

Войска на улицах стреляют в женщин бедных.
Свобода, доблесть, честь — все сгинуло бесследно.
На каторге глухой и не сочтешь смертей.
Народы! Чьи сердца забьются пылом прежним?
В орудья, что палят по вожакам мятежным,
Гайнау не ядра вбил, а головы детей.

Россия! Ты молчишь, угрюмая служанка
Санкт-петербургской тьмы, немая каторжанка
Сибирских рудников, засыпанных пургой,
Полярный каземат, империя вампира.
Россия и Сибирь — два лика у кумира:
Одна личина — гнет, отчаянье — в другой.

Анкона палачом превращена в застенок.
Стреляет в прихожан лихой первосвященник,
Ключарь католиков, сам папа Мастаи.
Вот Симончелли пал. За первым так же просто
Падут, не побледнев, трибун, солдат, апостол,
Чтоб богу жалобы на папу принести.

Спеши, святой отец, скрой руки между кружев,
Смой с белых туфель кровь! Собрата обнаружив,
Сам Борджиа дает тебе с улыбкой яд.
Погибших тысячи, на смерть идущих сотни…
Не пастырь благостный и не пастух сегодня —
Ты грязный живодер, водитель божьих стад.

Сыны Италии, германцы и венгерцы!
Европа, ты в слезах, твое нищает сердце.
Все лучшие мертвы. Стыд на любом лице.
На юге эшафот. На севере могила.
Тут в саване луна полночная бродила,
Там пламенел закат в кровавом багреце.

Вот инквизиция гуляет по Парижу.
Душитель говорит: я кроткий мир предвижу.
Париж смывает кровь, что пролил для него.
Сжимает Францию кольцо гарроты узкой.
Разбужен воплями, по всей земле французской
Сам Торквемада бдит, справляет торжество.

Поэрио, Шандор и Баттиани тщетно
Погибли за народ. Их жертва безответна.
Пал и Боден, а нам он завещал борьбу.
Рыдайте же, леса, моря, равнины, страны!
Где создал бог эдем, там царствуют тираны.
Венеция — тюрьма. Неаполь спит в гробу.

Палермо и Арад — лес виселиц позорных.
Петля для смельчаков — героев непокорных,
Что гордо пронесли пылающий свой стяг.
Мы в императоры возводим Шиндерганнса,
А ливни бьют всю ночь по черепу повстанца,
А ворон рвет глаза, долбит его костяк.

Ждет будущее нас! И вот, крутясь и воя,
Сметая королей, несется гул прибоя.
Труба сигнальная народы соберет —
И в путь! Он сумрачен и страшен. Огневые
Несутся армии сквозь бури мировые.
И Вечность говорит: «Откиньте страх! Вперед!»

Самец — добыча кошки.
Мертва и самка. Крошки
Дрожат. Как решето
Гнездо их. Зябнут пташки.
Кто прилетит? — Никто.
О, птенчики-бедняжки!

Пастух невесть где бродит.
Сдох пес. И волк подходит.
Загон как решето,
Весь в дырах, ветхий, шаткий.
Кто защитит? — Никто.
О, бедные ягнятки!

Отец в тюрьме томится,
А мать взяла больница.
Чердак как решето.
Дождь, ветер, холод жуткий.
Кто вырастит? — Никто.
О, бедные малютки!

Да; ночь. Вся черная, глубокая, глухая.
Тьма крылья вскинула, над миром простирая.
Вы, в радостных дворцах, с оградой из штыков,
Уснув средь бархатов, батистов и шелков,
На ноги зябкие соболий мех накинув,
Под белым облаком ласкающих муслинов,
За плотным пологом, где, в тайне и тиши,
Приют всем похотям, всем забытьям души,
Под музыку фанфар, ласкающих и дальних,
Пока ночник, дрожа, едва дерзает в спальнях
Плафоны озарять, где пурпур как вино,
Вы все — и граф Мопа, и герцог Сент-Арно,
И вы, сенаторы, префекты, судьи, принцы,
Ты, цезарь, властелин, божок твоих провинций,
Сумевший из мечты империю создать, —
Покойтесь, властвуя… — День. Каторжники, встать!

Восстаньте, мертвые, чтобы назвать убийц!
Чей нож у вас в груди? Кто вас повергнул ниц?

Ты первая встаешь в кровавых облаченьях,
Кто ты? — Религия. — Убийца твой? — Священник.

— Вы, ваши имена? — Честь, Разум, Верность, Стыд.
Убила церковь нас. — А это кто стоит?

— Я Совесть общества. — Кто твой палач? — Присяга.
— А ты, что плаваешь в своей крови, бедняга?

— Я раньше был Судом. — Убийцу назови!
— Судейский в мантии. — А ты, гигант в крови.

В грязи померкнувший, недавно — лучезарный,
Кто ты? — Я Аустерлиц. — Убийца твой? — Казарма.

Сенат
Звени, струна! Пусть рог воркует!
И птичкам в гнездах петь дано:
Природа вся теперь ликует.
Пускай Маньян кадриль танцует,
И пляшет пастурель Арно!

Лилльские подвалы
Miserere! [5]
Miserere!

Государственный совет
Дать лампионов в изобилье
Во все беседки, в каждый грот!
Смешайтесь, сабли и мантильи!
Красавцы, в хор! И, вскинув крылья,
Скорей, красотки, в хоровод!

Руанские чердаки
Miserere!
Miserere!

Законодательный корпус
Жить! Жить! Любовью мы не сыты
И, чтобы пищу дать сердцам,
Сбираем мед, везде разлитый!
Уста цветов пчеле открыты
И губы женщин — мудрецам!

Брюссель, Лондон, Бель-Иль, Джерси
Miserere!
Miserere!

Городская дума
Империя, сквозь окна глядя,
Сверкает нам. Обед! Банкет!
Петард побольше на параде!
Был к реву пушек склонен дядя;
Племянник требует ракет.

Понтоны
Miserere!
Miserere!

Армия
Прочь гордость! Преклонить пора нам
Колени. Дьяконы пришли.
Рожки заглушены органом.
Кабак зажег нас пылом рьяным,
А нашу славу в морг свезли.

Ламбесса
Miserere!
Miserere!

Суд
Едим и пьем — палатой целой.
Как виноград не смаковать?
Приятно снять рукой умелой
Тугую гроздь со стенки белой
И в погребе — бутылку взять!

Кайенна
Miserere!
Miserere!

Епископы
Велит Юпитер в полной мере
Чтить воцарившийся Успех.
Глотнем!.. Священник предан вере,
Но, сердца гнет изгнав за двери,
Винца в желудок влить — не грех.

Монмартрское кладбище
Miserere!
Miserere!

Везде рыданья, крики, стоны…
Так что ж ты спишь во тьме бездонной?
Ты мертв? Не верю! Не понять!
Так что ж ты спишь во тьме бездонной?
Нельзя в такое время спать.
Свобода бледная лежит в крови у входа
В твой дом. Ты мертв? — Мертва Свобода!
Шакал приполз на твой порог,
С ним крысы приползли и ласки.
Что ж дал ты закрепить на саване завязки
И в гроб — зверью добычей — лег?
Европа к службе похоронной
Спешит, простерши длань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

Париж, в бреду, при лунном свете
Глядит на кровь, на трупы эти;
Вновь Трестальон стяжал почет:
Конец трибуне! Смерть газете!
И «Карманьоле» заткнут рот!
И Революция, что потрясала душу,
С ног сбита. Удались Картушу
Дела титанов. Слышен тут
И Эскобара смех, как раньше.
И по Республике, простертой великанше,
Волочит саблю лилипут,
И судьи продали законы,
Стяжав, как должно, дань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

В Милан, хрипящий в агонии,
В Рим, что задохся под святые
Напевы, в Пешт, где кровь и грязь,
Вновь торжествуя, Тирания,
Волчица старая, впилась.
Ликует! Логово — опять в гербах, блистая.
Она от Тибра до Дуная
По трупам шествует в ночи.
Ее щенки — в любой столице,
На тронах. Кто же корм спешит нести волчице?
Епископы и палачи.
И короли пьют сок соленый
В чаду кровавых бань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

Христос велел нам без изъятья
Любить друг друга, точно братья.
И скоро двадцать сотен лет
Простерты к нам его объятья,
Звучит его святой завет.
Пророку доброму стал Рим столицей вечной,
И там тиарой трехвенечной
Власть освящает Ватикан:
Одно окружье — диадема,
Другое — висельных ошейников эмблема,
А третье — попросту капкан.
Над папой — страшной той короны
Тройная блещет грань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

Вкруг тюрьмы строят — цепью новой;
Все спишь, народ? Струей багровой
Журчат — не слышишь их? — ручьи;
Не слышишь, как рыдают вдовы?
Все спишь в могильном забытьи?
Понтоны отплыли… Прощайте вы, страдальцы!.
Вот матери ломают пальцы:
Их дети — гибнут. Нет конца
Стенаниям старух несчастных,
Но каждая слеза из глаз, от плача красных,
Вливает ярость нам в сердца.
А маклаки, неугомонны,
Ликуют, — мразь и рвань!..
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

Он не встает ли в самом деле?
Мне слышится — пусть еле-еле —
Неясный ропот, смутный гул,
Как будто ульи загудели
Или глухой набат плеснул.
А цезари, забыв про страшный скат гемоний,
Спят средь ласкающих симфоний
От Этны до Балтийских вод;
Народы ж — мрак полночный давит.
Покойтесь, деспоты: вам рог победу славит,
Осанну вам орган ревет!
Но что в ответ? Набат стозвонный,
Все заглушая, грянь!..
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!