Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Веет чем-то родным и древним
От просторов моей земли.
В снежном море плывут деревни,
Словно дальние корабли.

По тропинке шагая узкой,
Повторяю — который раз! —
«Хорошо, что с душою русской
И на русской земле родилась!»

Заботы остались на дымном вокзале.
Нам ветер весенний желает удачи.
Прощайте, мои подмосковные дали,
Лесные платформы, веселые дачи!

Старушка качает седой головою
И крестится по привычке,
Когда мимо окон с космическим воем.
Проносятся электрички,

И внуку бормочет:
                                — Вот страсти-то, милый!
А внук-пионер улыбается:
                                             — Что ты!
Ему по душе эта скорость и сила,
Ветров исступление, чувство полета.

И верю я — этот парнишка в веснушках,
С вихрами в дорожной колючей пыли,
Будет водить по морям безвоздушным
Ракетные корабли.

— Рысью марш! —
Рванулись с места кони.
Вот летит карьером наш отряд.
— Ну, а все же юность не догонишь! —
Звонко мне подковы говорят.

Всех обходит школьница-девчонка,
Ветер треплет озорную прядь.
Мне подковы повторяют звонко:
«Все напрасно
Юность догонять!»

Не догнать?
В седло врастаю крепче,
Хлыст и шпоры — мокрому коню.
И кричу в степной бескрайний вечер:
— Догоню!
Ей-богу, догоню!

Шли купцы животами вперед,
В кабаках матерились длинно.
В тот ничем неприметный год
Обвенчалась ты, Катерина.

Мать крестилась сухой рукой,
Робко вздрагивали ресницы.
Ты в кого уродилась такой —
Большеглазой да тонколицей?

Ты в кого уродилась, скажи,
С этим сердцем, большим и чутким?
Как ты сможешь с Кабанихой жить,
Слушать пьяного мужа шутки?

Муж кудлатой трясет головой:
Мол, конечно, бывают краше,
Но «карактером» ничего —
Больно тихая, как монашка.

— Знаем тихие омута! —
На невестку свекровь шипела.
В низких горницах — духота,
Были б крылья — так улетела.

А любовь? Разве это любовь?
Здесь и любят наполовину…
Днем и ночью грызет свекровь
Безответную Катерину.

Взгляды сплетниц-купчих остры.
Все ж ты вырвалась на свободу:
По преданию, с той горы
Катерина бросилась в воду…

Я всегда эту гору найду,
Отыщу ее склон зеленый:
Летом в сорок втором году
Там держали мы оборону.

Я помню запах камфары в палате
И Таниного сына тихий плач.
Со мной стояла девушка в халате —
Наталья Юрьевна,
                             Наташа,
                                            врач.

Она сказала:
                      — Все, —
                                        и отвернулась…
А Тане шел лишь двадцать пятый год.
Она умела песни петь под пулями,
Когда в атаку поднимался взвод.

Всегда терять товарища нам горько,
Но кажется вдвойне нелепой смерть,
Когда она не тронет в гимнастерке
Затем, чтоб дать в постели умереть.

Наш врач Наташа
Всех больных моложе.
Хоть не пришлось бывать ей на войне,
Невольно думалось —
Такая может,
Как и Татьяна, песни петь в огне.

Или привить себе чуму, коль надо.
Или отдать больному кровь свою.
Порой вставала перед ней преграда
Не легче, чем у воина в бою.

И в каждое свободное мгновенье —
Она в дежурку — и за микроскоп.
Уверенные, точные движенья,
Над линзою склоненный умный лоб.

Наташа знала —
Не дается скоро
Победа никому и никогда,
Но смерть возьмем мы приступом
                                                      упорным,
Как вражеские брали города.

Вот по нехоженым тропам
Через поля,
Без дороги,
Мчит меня вдаль
Галопом
Досармовский конь тонконогий.

Ветер встречает гулом —
Знойный ветер июля.
Птица над ухом мелькнула
Иль просвистела пуля?

Пахнет полынью
Или
Порохом снова тянет?
Может, в том облаке пыли
Скрылись однополчане…

Эти руки привыкли
К любой работе —
Мыть полы,
Рыть окопы, стирать.
Им пять лет приходилось
В стрелковой роте
Под огнем солдат бинтовать.

Эти руки зимой
Не боялись стужи,
Не горели они в огне,
А теперь
В окружении светлых кружев
Очень хрупкими кажутся мне.

Ты выходишь с сынишкой
Из детского сада,
Как подросток, тонка, легка.
Но я знаю —
Все выдержит, если надо,
Эта маленькая рука.

Я ушла от тебя…
Пышут улицы жаром.
От слепящего солнца
Прищурив глаза,
Я шагаю одна
По нагретым тротуарам…
Комсомольская площадь,
Казанский вокзал.

Я билеты взяла,
Задержалась у касс на минутку —
Все ж не так одиноко
В толпе, в папиросном дыму.

Молодой офицер
Бросил вслед осторожную шутку
За веселое слово
Спасибо ему.

А старушка с котенком
И бесчисленными узлами
Вдруг спросила,
Не плохо ли мне,
Отчего я бледна…

Смотрит женщина вслед
Понимающими глазами —
Прямо в сердце мое
Взглядом дружеским
Смотрит она.

Понимает она —
Утешенье сейчас не поможет
И в сторонке стоит,
Машинально платок теребя…
Улыбнуться бы мне
Этим людям хорошим.
Я ушла от тебя.
Как мне жить без тебя?..

Давно ли навстречу буре
В грохот, огонь и дым
Шла ты на быстром аллюре
С эскадроном своим?

Давно ли земля горела
Под легким копытом коня?
Сколько ты хлопцев смелых
Вынесла из огня?

Давно ли казалось странным,
Что где-то на свете тишь?

…Теперь с пареньком румяным
За партою ты сидишь…

В час, когда багровые закаты
Освещают неба синеву,
В битвах побывавшие солдаты
Любят по-особому Москву.

Подметает дворник тротуары.
На бульварах шумно и пестро.
Улыбаются, встречаясь, пары
Под часами или у метро.

И в улыбке этих губ счастливых,
В полыханье этих юных глаз
Всюду наше русское:
                                     — Спасибо
Вам, солдатам, защитившим нас!

В почерневшей степи Приднепровья,
Где сады умирали
В орудийном огне,
Наградил меня бог
Настоящей любовью,
Ведь бывало и так
На войне.

В почерневшей степи Приднепровья,
Где сады умирали
И дымился металл,
На бегу,
Захлебнувшись кровью,
Мой любимый
Упал…

Нас война приучила
К утратам и крови.
Я живу не одна
В своем мирном дому.
Отчего же ты снишься мне,
Степь Приднепровья,
И сады в орудийном дыму?..