Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

Земля не спит, напрасно ожидая
Объятий сумрака и нежной тишины;
Горит заря, полнеба обнимая;
Бредут толпой испуганные сны.

И всё живет какой-то жизнью ложной,
Успокоения напрасно жаждет взор,
Как будто ангел бледный и тревожный
Над миром крылья белые простер.

В этих бледных снегах мне не видно пути,
Я один и не знаю, куда мне идти,
Только ворон проснулся и дрогнул крылом,
Только голые сучья чернеют кругом.

Ни единой звезды не блеснет в вышине,
Всё заснуло в холодной и злой тишине,
В мутном небе не видно далекой луны,
И бессвязно бредут позабытые сны.

Сердце бьется так больно и тяжко в груди,
Бесконечная даль замерла впереди,
И сжимает мне душу мучительный страх:
Не найду я свой путь в этих бледных снегах!

Мы шли с тобой вдвоем… Какою душной тьмою
                          Спускалась ночь кругом,
И всё в моей душе притихло пред грозою,
                          Как в воздухе ночном.
Я ждал, чтоб молния, прорезав тьму ночную,
                          Вдруг осветила мне
На миг твое лицо, головку золотую,
                          Чтоб в чуткой тишине,
Не в силах сдерживать порыв негодованья,
                          Вдруг резко грянул гром…
Чтоб нам средь хаоса и шума и сверканья
                          Идти с тобой вдвоем.

Я ждал тебя с тревогой и сомненьем,
Как ждет зари томительно больной…
День догорал, и ярким освещеньем
Вершины гор сияли предо мной.

Я ждал тебя… Неслышно и незримо
Вечерняя спускалась тишина,
В моей душе, тоской любви томимой,
В моей душе была лишь ты одна.

Боялся я, что день исчезнет ясный,
Что тени вновь на горы упадут…
Я ждал тебя с такой тоскою страстной,
Так ждал тебя, как только счастья ждут!..

Спит чудовище в сердце моем,
И его стерегут серафимы,
Спит, как сфинкс под горячим песком,
Знойным солнцем пустыни палимый.

И, боясь, что проснется оно
И зелеными взглянет очами,
Хоры ангелов смолкли давно
И трепещут, закрывшись крылами.

Свершился Страшный суд, и, взорами сверкая,
           Архангел души грешные увлек,
           Они неслись вослед за ним, рыдая,
           И краткий путь казался им далек.

Остановился он пред черной бездной ада.
           «Вы не умели душу уберечь,
           Вот по делам достойная награда!» —
           Промолвил он, подняв свой грозный меч.

«Идите все туда, во тьму, вас ждут страданья,
           Зубовный скрежет, злоба и обман,
           Мученья близких, слезы и стенанья,
           И вечный стыд, и боль незримых ран!»

Но души скорбные с улыбкой отвечали:
           «Чего же нам страшиться в этой мгле:
           Все эти муки, все мы испытали
           Среди цветов, под солнцем на земле!»

Морозная ночь… Отлетает клубами
Дыханье усталых коней,
Далекое небо мерцает звезда́ми,
И скрип раздается саней.
Я еду, и сны, пролетая незримо,
Меня задевают крылом;
Мне чудится кто-то далекий, любимый;
Повеяло прежним теплом.
Опять невозможное яркой зарею
Над сумраком жизни горит;
Я жадно, как прежде, внимаю душою
Всему, что оно говорит.
А звезды далёко и тускло мерцают,
Мороз всё сильней и сильней…
Седыми клубами во мрак улетает
Дыханье усталых коней.

Там далёко, в синем море,
Ходят корабли,
Забывая на просторе
Смех и радость, плач и горе,
И весь плен земли.
Но и там, как голос дальний
С дальних берегов,
Тихо тает в час прощальный
Звон колоколов.
И тогда, не вняв покою
Царственных ночей,
Вдруг проносится толпою
И с улыбкой и с тоскою
Рой земных теней.

Ночь темный, тусклый взор на землю опустила,
И дремлет, и молчит, крылом не шевеля…
В тумане, как в дыму, погасли звезд кадила,
И паутиной снов окутана земля.

Жизнь умерла кругом, но тайны воскресают.
Неуловимые, как легкий вздох ночной,
Они встают, плывут, трепещут, исчезают,
И лишь одна из них всегда во мне, со мной.

То — смерти вечная, властительная тайна;
Я чувствую ее на дне глубоких снов,
И в предрассветный час, когда проснусь случайно,
Мне слышится напев ее немолчных слов:

«Я здесь, как сердца стук и как полет мгновений,
Я — страх пред вечностью; но этот страх пройдет,
И ледяной огонь моих прикосновений
Лишь ложные черты и выжжет, и сотрет…».

И ясно вижу я в те вещие мгновенья,
Что жизнь ответа ждет — и близится ответ,
Что есть — проклятье, боль, уныние, забвенье,
Разлука страшная, но смерти — нет…

Город туманов и снов
Встает предо мною
С громадой неясною
Тяжких домов,
С цепью дворцов,
Отраженных холодной Невою.
Жизнь торопливо бредет
Здесь к цели незримой…
Я узнаю тебя с прежней тоской,
Город больной,
Неласковый город любимый!
Ты меня мучишь, как сон,
Вопросом несмелым…
Ночь, но мерцает зарей небосклон…
Ты весь побежден
Сумраком белым.

Что-то страшно чернеет в углу…
Это тени легли на полу,
Но не бойся: скорей подойди
           И спокойно гляди —
                   Никого,
                   Ничего…

Если ж тьма в моем сердце лежит,
И пугает тебя, и томит,
Не пытайся ее превозмочь,
           И в беззвездную ночь
                   Не гляди,
                   Уходи…

Серое небо и черные ели,
Шум и дыханье дождя…
Слез удержать небеса не сумели,
Сумрачный день проведя.
Вздрагивать влажные листья устали,
В тягость им капли дождя.
Вечер задумчив и полон печали,
В темную ночь уходя.
Власть полуночной тиши уступая,
Словно бойцы без вождя,
Крадутся робко, по крыше ступая,
Капли ночного дождя.

Умирают белые сирени.
Тихий сад молитвы им поет,
И ложатся близкой смерти тени
На цветы, как ржавчины налет.

А вокруг всё дышит жизнью смелой,
Все цветы надеждами полны,
Лишь тебе, рожденной ночью белой,
Умереть с последним днем весны.

Но душой, не ведающей тленья
И земных мгновений и оков,
Буду помнить белую сирень я
И дыханье звездных лепестков.

Мы живем и мертвеем,
Наше сердце молчит.
Мы понять не умеем,
Что нам жизнь говорит.

Отчего мы стыдимся
Слов нескромной весны?
Отчего мы боимся
Видеть вещие сны?

Наша радость застыла
В темноте и пыли,
Наши мысли покрыла
Паутина земли.

Но душой неусталой
Мы должны подстеречь
Для любви небывалой
Небывалую речь.