Евгений Абросимов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Будучи не из тех, что, высоко котируясь,
Отказались от прошлого,
Весь день я
Безжалостно цитирую
Любимейшее произведение.

О Баяне, соловью старого времени
(Хорошо поешь, где-то сядешь?),
Рыщешь в тропу Троянью с романтикой у стремени,
А любо — лелеешь Святославовы насады.

Садись, старик,
Побеседуем
На тему:
Нечего о прошлом сетовать.

Нам под жизнь отведен замечательный век,
Нам вручены силы:
Недр, ветров, пара, солнца и рек,
Словом, век
Изумительно милый.

Незачем ходить далеко —
Сверяться в исторических толках,
Скажи мне:
Сколько веков
Валялась без дела такая река как Волхов?

С гусель яровчатых веселого Садка
Медом сыченым песнь текла,
И будто бы с рукавов бобровых Волховны
Катились Волхова волны.

А косматые бородачи,
Надевши красные рубахи,
Подпоясывали мечи
И, как бесстрашные рубаки,

Для потехи, на досуге,
Оседлав ладьи да струги,
Плыли к стойбищам полян
Грабить мирных поселян…

Лелеял Волхов белорунный
Корму высокую ладьи,
И запевал Садко,
Перебирая струны,
Про то, как плавали они.

Рассказывал под гуслярный звон,
Как вздорил с Новгородом он:
Эх, я ли тебя, ты ли меня!
От славного города
Новгорода,
От славного озера
Ильменя
Выбегали,
Выгребали
Тридцать кораблей,
Тридцать кораблей —
Един корабь.

Базарь, ушкуйники, да грабь,
Мы здесь погуливали летось!

А после,
Именем культуры,
Историки литературы
Про это самое —
Про «летось» —
Сказали каменное:
«Эпос!»

Я не считаю пустяком
Наш эпос, слаженный на диво,
В нем мастера речитатива
Сдружили слово со стихом.
Но думается, что
Нелепо-с
Увесистое слово «Эпос».

Зачем лирическую песню,
Где отразились век и класс,
Прозвали эпосом у нас?

С их-то руки,
То есть с тех пор,
В сонных томах на книжных полках
И на губах у рифмачей
Играет пряной брагой Волхов,
Неся лихих бородачей.

А между тем
Он уяснил,
Что он
Не «эпос»,
Что он молод
И чувствует машинный голод
Всей
Массой лошадиных сил.
Бушующей в его валах.
Что «эпос» — тесно и старо,
Что зря лелеять гусляров.

Пришел мускулистый галах —
Другой, не пьяница Буслаев,
Что Новгороду нагрубил….
………………………………………….
И вот,
На Ленина ссылаясь,
Всей тяжестью, сгущенной в волнах,
Торжественно клокочет Волхов,
Вращая лопасти турбин.

Я видел тысячи Ручьев,
Речушек,
Речек,
Рек — неудержимого бега, —
Попавший к нам в оборот человек
Делался прозрачней снега.

У них с весны работы по горло:
Питать рыб,
Носить суда, —
Но только Волхов
По-настоящему гордо
Несет красное знамя труда.

Судите:
Мало ли
Волхову дел,
Легка ли валам
Работа,
Ежели
Вал Волхова
Бел —
В белой кипени пота.
Седобород и гриваст,
Вал Волхова
Идет вприсядку,
Громом обдаст
Как пить даст
И…
Мимо!
Без пересадки!

У Волхова
Восемь турбин,
В каждую — воду неси!
Я слышал:
Волхов трубил
Тревогу
От нехватки сил,

Но чтобы накалить кабелей
Всё заглушающий звон,
Он падал
Последней каплей,
Равной тысячам тонн!
Я спрашиваю:
Каждому ли вдомек
Такое самосвержение?
Волхов,
Как сердце, сжимается в комок
Неопровержимого напряжения!
Когда нарушается связь
Узко ограниченной зоны

И материя, раздробись,
Превращается в электроны,
Когда в грохоте
И в кипенье
Стали,
В сплошном пенье
Гудков
Сплошь нарушено сердцебиение
(И столько лет не сдались —
Неуклонно стройны!),
Когда строится социализм
Силами одной страны!

О, как давно я не пил за белою скатертью чаю,
Как давно мой каблук не стучал об асфальт и торец,
И песни мои дичают,
И я дичаю, их веселый отец.

Где слова мои — быстрые рыбки,
Пересекавшие звонкий поток?
Возьмешь книгу и прошлогодней улыбки
Найдешь засушенный на память цветок.

Он ласково твой взор повстречает
И тихонько запоет,
И ты увидишь, как песни мои дичают
И как дичает сердце мое.

Возьми и перелистай, если можешь,
Эти сухие цветы,
И ты найдешь под умершей кожей
Живые сны мои и мечты.

Дело было к весне,
Накануне мая,
Шел, как полагается, снег,
По улицам пыль подымая.

И я, тишины тише,
Той, что, грустя, поет,
Прислушивался, как бьется выше
Веселое сердце мое.

Шел снег в густой оправе
Филигранного серебра,
Я думал: «А разве вправе
Сердце рваться из-под ребра?

Разве вправе оно на свободу
Проситься, памятуя о том,
Что, как воду, горячий воздух
Ловлю обгоревшим ртом?»

Воздух обжигал губы,
Как и всякому, кто поет,
И шло постепенно на убыль
Веселое счастье мое.

В решетку солнышко разграфлено,
И потому так душно и темно,
И потому в глазах такая муть,
И хочется поверх тоски взглянуть
В лицо весны такой большой и теплой,
Сверкающей на кирпичах и стеклах.
И хочется глаза открыть как можно шире,
Чтоб увидать, как всё свежеет в мире:
Как крепнут мускулы, как набухают почки,
Как на дворах резвится детвора,
Как, разговаривая, идут трактора,
Распахивая впадины и кочки.
Я вышел бы, как прежде, на крыльцо,
Чтоб ветер брызнул дождиком в лицо,
Чтобы обжег скользящий с синих круч
Отточенный звонкоголосый луч.
Но ветра нет, и душно и темно,
Откуда он возьмется, звонкий луч-то,
Сквозь этот мрак тяжелый, потому что
В решетку солнышко разграфлено.

Я мир прошел из края в край
Земля мокра
От слез…
Мир мраком и чумой оброс
До самых глаз
Как раз…
Тут духоты —
Не продышать — от крови,
Тут темноты
И тошноты
С краями вровень!
Мир оплыл жиром!
Тут тоски —
С пеленок и до гробовой доски
Не расхлебать всем миром!
Тут пухнет с голоду бедняк,
Не видя света, —
Ни хлеба, ни мечты, ни дня.
Да разве это
Жизнь, когда
Сплошной туман и кровь!
Смерть формирует поезда
И гонит в бой любовь!..
Я мир прошел из края в край —
У мира морда зверя,
От крови вся земля мокра, —
И всё ж не верю!
Не верю в ночь и в темноту,
Не верю в смерть и в пустоту,
Не верю в голод, в кровь и вой,
Ни в бойню пополам с чумой, —
Пока на небе солнце есть,
Есть освещающие весь
Мир звезды на седом Кремле —
Есть правда на земле!
Есть в мире майская гроза —
На страх гнетущей мгле,
Глядящая во все глаза
Есть стража на земле,
Есть труд — славнее всяких слав –
Есть песен медь
И право выше всяких прав –
Творить и петь,
Есть доблесть в боевом строю,
Есть смерть за родину в бою,
Есть звезды на седом Кремле –
Есть счастье на земле!