Томас Элиот - Полые люди. Стихотворения
Не надо славы мне в раю -
Не то придет сэр Филип Сидни,
И салютнет Кориолан,
И прочие обступят злыдни.
Не надо денег мне в раю -
Иначе в поисках поживы
Подлягут Ротшильды ко мне,
Сгодятся и аккредитивы.
Не надо сплетен мне в раю -
Лукреция из рода Борджиа
Расскажет про свою семью
Такое, где Пипи не хаживала.
Пипи мне не нужна в раю -
Пройду я курс мадам Блаватской
По превращениям души
И курс второй по части плотской.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Но где грошовый мир, который
Я прикупил перекусить
Вдвоем с Пипи в кафе за шторой?
Туристы - шасть, туристы - хвать,
Но где орлы? Орлы и трубы?
Лежат под снежной толщей Альп.
Крошатся крошки, горькнут губы,
И с легионов ледорубы,
Орудуя, снимают скальп.
Перевод В. Топорова
ГИППОПОТАМ
"Когда это послание будет прочитано у
вас, то распорядитесь, чтобы оно было
прочитано и в Лаодикийской церкви"
Толстозадому гиппопотаму
Болотисто бултыхается;
Мним: он бессмертен, а ему
На плоть и кровь икается.
Плоть и кровь это слабь и хрупь,
Страхи на нервы нижутся,
А Церковь Божья тверда, как труп,
Ибо на камне зиждется.
Грузному гиппо ходить-бродить
В поисках пропитания,
А Церкви и дел-то - переварить
Припасы из подаяния.
Гиппопотаму - хоть лопни - не съесть
С дерева плод манго,
А в Церковь - везут, у нее все есть,
Оттуда где пляшут танго.
Гиппо в брачный сезон матер -
Ревет как искусан аспидом,
В Церкви же - ежевоскресный хор
Совокупленья с Господом.
Дрыхнет гиппопотам на дню,
Охотится ночью тихою,
Неисповедимо Божье меню:
Церковь - та жрет и дрыхая.
Но взвидел я: гиппопотам крылат
Всей тушей взмыл над саванною
И ангелы осенили полет
Тысячегласной осанною.
Во крови Агнца отмоется он,
Руками рая подхваченный,
К святым окажется сопричтен
И к арфе допущен золоченой.
И станет в итоге что твой алавастр,
Возляжет с ним дева-мученица,
У Церкви же - низкоземельный кадастр,
Смердит она, старая пученица.
Перевод В. Топорова
ГИППОПОТАМ
Когда это послание прочитано будет у вас,
то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в
Лаодикийской церкви.
(Послание ап. Павла к колоссянам, IV, 16)
Гиппопотам широкозадый
На брюхе возлежит в болоте
Тяжелой каменной громадой,
Хотя он состоит из плоти.
Живая плоть слаба и бренна,
И нервы портят много крови;
А Церковь Божия - нетленна:
Скала лежит в ее основе.
Чтобы хоть чем-то поживиться,
Часами грузный гиппо бродит;
А Церковь и не шевелится,
Доходы сами к ней приходят.
Не упадет 'потамьей туше
С высокой пальмы гроздь бананов,
А Церкви персики и груши
Привозят из-за океанов.
Во время случки рев с сопеньем
Нелепый гиппо испускает;
А Церковь - та по воскресеньям
Слиянье с Богом воспевает.
Днем гиппо спит, а за добычей
Выходит в ночь обыкновенно;
У Церкви же иной обычай:
И спать, и есть одновременно.
Я видел, как 'потам вознесся,
Покинув душную саванну,
И ангелы многоголосо
Запели Господу осанну.
Раскроются ворота рая,
И кровью Агнца окропленный.
Он сядет средь святых, играя
На струнах арфы золоченой.
Он паче снега убедится
Лобзаньем мучениц невинных;
Вокруг же Церкви смрад клубится
В безвылазных земных низинах.
Перевод А. Сергеева
ЗАПАШОК БЕССМЕРТИЯ
Был смертью Вебстер одержим,
Просвечивая как рентгеном
Безгубый хохот челюстей
И под землей, и в мире тленном.
Его притягивал цветок,
Проросший из пустой глазницы,
И вожделея к мертвецам
Теснился разум в них внедриться.
Джон Донн был с ним наверно схож,
Одну преследуя удачу -
Обнять, ворваться, овладеть -
Предельно зоркий, чутко зрячий
Он знал: не кость а костный мозг
Испытывает боль и жженье
И только плоти суждена
Сумятица совокупленья.
. . . . . . . . . . . . . . .
Хорошенькая Гришкина
Славянские подводит глазки,
Сулит раскидистая грудь
Пневматику любовной ласки.
Залегший в чаще ягуар,
Кошачий источая запах,
В ночи приманивает тварь;
Ждет Гришкина на тех же тропах.
Но и вполстолько ягуар
В угрюмо-первозданном мире
Кошатины не напрудит,
Как Гришкина в своей квартире.
Ее неотразимый шарм
И Вечной Истиной взыскуем.
Лишь мы любя не плоть, а кость
По метафизике тоскуем.
Перевод В. Топорова
ШЕПОТКИ БЕССМЕРТИЯ
О смерти Вебстер размышлял,
И прозревал костяк сквозь кожу;
Безгубая из-под земли
Его звала к себе на ложе.
Он замечал, что не зрачок,
А лютик смотрит из глазницы,
Что вожделеющая мысль
К телам безжизненным стремится.
Таким же был, наверно, Донн,
Добравшийся до откровенья,
Что нет замен вне бытия
Объятью и проникновенью,
Он знал, как стонет костный мозг,
Как кости бьются в лихорадке;
Лишенным плоти не дано
Соединенья и разрядки.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Милашка Гришкина глаза
Подводит, чтобы быть глазастей;
Ее привольный бюст - намек
На пневматические страсти.
В лесу залегший ягуар
Манит бегущую мартышку
При помощи кошачьих чар;
У Тришкиной же свой домишко;
Волнообразный ягуар
В чащобе душной и трясинной
Разит кошатиной слабей,
Чем крошка Гришкина в гостиной.
Прообразы живых существ
Вкруг прелестей ее роятся;
А мы к истлевшим ребрам льнем,
Чтоб с метафизикой обняться.
Перевод А. Сергеева
ВОСКРЕСНАЯ ЗАУТРЕНЯ МИСТЕРА ЭЛИОТА
- Гляди, гляди, хозяин, сюда ползут два
церковных червя![6]
Многочадолюбивые
Разносчики Духа Святого
Проплывают мимо окон.
В начале было Слово.
В начале было Слово.
Самозачатие ТО EN'a
Дало на перепутье веры
Расслабленного Оригена.
Умбрийской школы живописец
Во храме написал Крещенье.
Пошли подтеками, пожухли
Поля и горы в отдаленье,
Но до сих пор Христовы ноги
В невинном изначальном блеске;
А Бог-Отец и Дух-Посредник
На небе, в верхней части фрески.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
На покаянный путь вступают
Иереи в черном облаченье;
Те, что моложе, все прыщавы
И откупаются за пенни.
Под покаянные врата,
С которых смотрят серафимы
Туда, где праведные души
Пылают, чисты и незримы.
Косматобрюхие шмели
Снуют на клумбах перед входом
Меж пестиками и тычинками,
Являясь сами средним родом.
Суини плюхнулся - вода
Расплескивается из ванны.
Как суть у мэтров тонких школ,
Что многомудры и туманны.
Перевод А. Сергеева
СУИНИ СРЕДИ СОЛОВЬЕВ
О горе! Мне нанесен смертельный удар![7]
Что мне говорить о Соловье? Соловей поет
о грехе прелюбодеяния.[8]
Горилла Суини расставил колени,
Трясется - от хохота, вероятно.
Руки болтаются; зебра на скулах
Превратилась в жирафьи пятна.
Круги штормовой луны к Ла-Плате
Скользят, озаряя небесный свод.
Смерть и Ворон парят над ними.
Суини - страж роговых ворот.
В дымке Пес и Орион
Над сморщившейся морской пустыней;
Некая дама в испанском плаще
Пытается сесть на колени Суини,
Падает, тащит со столика скатерть -
Кофейная чашечка на куски;
Дама устраивается на полу,
Зевает, подтягивает чулки;
Молчащий мужчина в кофейной паре
