Аделаида Герцык - Полное собрание стихотворений
8 февраля 1910
Канашово
«О, не дай погаснуть…»
О, не дай погаснуть
Тому, что зажглось!
Что зажглось – дыханьем
Прожги насквозь!
Среди снега в поле
Стою и молю;
Обливает месяц
Печаль мою.
Засвети, о Боте,
Светильник в ночи,
Растопи под снегом
Мои ключи!
О, как страшно сердцу
Играть и гадать,
Как боится сердце
Мольбы слагать!
Я стою средь поля,
Боюсь вздохнуть.
Обливает месяц
Пустынный путь.
14 февраля 1910
Канашово
«Над миром тайна и в сердце тайна…»
Над миром тайна и в сердце тайна,
А здесь – пустынный и мглистый сон.
Все в мире просто, необычайно:
И бледный месяц, и горный склон.
В тиши вечерней все стало чудом,
Но только чудо и хочет быть,
И сердце, ставши немым сосудом,
Проносит влагу, боясь пролить.
Рдяные крылья во тьме повисли,
Я знаю меньше, чем знала встарь.
Над миром тайна и тайна в мысли,
А между ними – земной алтарь.
Сентябрь 1910
Судак
«Я не знаю, так ли оно приближается?…»
Я не знаю, так ли оно приближается?
Такой ли шорох его одежды?
Что мне овеяло сонные вежды?
Что в тишине благое свершается?
Я не знаю, муки нужны ли крестные,
Чтоб семя к жизни прозябло новой?
Может ли сердце проснуться без зова,
В солнечной выси греясь, безвестное?
Заблудиться в мире среди бездорожия
И встретить счастье в пути случайно,
Можно ль? Нет ли? Там многое – тайна,
Как распознать веления Божии?
Все стоять бы и ждать, покуда узнается,
Стоять и ждать, – не прошло бы мимо,
Мнится мне, чудо проходит незримо…
Так ли, не так ли оно приближается?
Ноябрь 1910
Москва
«Все идем на пир единый…»
Все идем на пир единый,
Лентой вьется путь змеиный,
Но когда мы в сборный дом
Все придем —
Всем ли будет место?
Я, как нищая без роду,
Стану трепетно у входа,
В миг припомню все до дна, —
Как бедна,
Как скудна любовью.
Я пришла сюда без зова,
За меня кто молвит слово?
Скажет, что и я Христова?
Что и в тьме моей зажжен
Звездный сон,
Сон еще незримый?
Словно белые виденья,
Всюду двигаются тени,
Ждут и знают, как принять
Благодать —
Все ли, все любимы?
Сердце дрогнет от надежды…
Я возьмусь за край одежды
Той, что ближе… Светлый миг…
Стерт мой лик,
Речь неуловима.
Стану я на всех похожей,
Вся предамся воле Божьей.
И когда все в круг войдут —
Нарекут
Новое мне имя.
Зима 1910
Москва
«Как сделать, чтоб жить совсем как в будни…»
Как сделать, чтоб жить совсем как в будни,
Все погасив ввечеру?
Стыдно душе усталой и скудной
Делать из жизни игpy.
Кто ходит за мной, всегда на страже,
Всюду готовя пиры?
В пустыне безлюдной сучья вяжет
И распаляет костры?
Хочу помолиться тише, строке,
Слезы и скорбь затая,
А скорбь уже стелет мягкое ложе
И колыбелит меня.
Пусть каждое слово будет честно,
Честно, как праведный суд,
А все они ярки, все телесны,
Вечно лукавят и лгут.
Как страшно, что нет нигде простого,
Всюду таится игра.
Мне нужно, нужно прожить сурово
Последнюю ночь до утра.
Декабрь 1910
Москва
«Моя осень с листьями пестрыми…»
Моя осень с листьями пестрыми
Завершит без меня свой круг.
Уж не выйду за руку с сестрами
На вечерний, грустящий луг.
Без меня облетят багряные,
Мне последних цветов не жаль.
Не в них теперь необманная
Одинокость моя и печаль.
Я пойду и сяду, покорная,
На развилии трех дорог,
Буду мига ждать чудотворного
И глядеть в огневой восток.
Проплывет ли весть колокольная,
Разольется ль в мире свет, —
Те, кто знают, все богомольные,
Что содеют ему в ответ?
Не спрошу, где путь к сокровенному,
Пусть проходят, неси свой рок.
Я одна останусь блаженная
На развилии трех дорог…
Декабрь 1910
Москва
«Не всегда будет имя все то же…»
Не всегда будет имя все то же —
Мне другое дадут потом.
Полнозвучней, сильнее, строже
Начертается путь мой в нем.
Оно будет в руке, как лампада.
Я увижу, где тьма и где свет,
И куда мне пойти теперь надо,
И простили ль меня или нет.
Мы – слепые, живем, забывая,
Только слышим и кличем звук,
Наше имя, во тьме погасая,
Замыкается в мертвый круг.
И в названьи своем, как в темнице,
Мы недвижно, уныло ждем…
Трудно двери во тьме отвориться,
И безвыходен старый дом.
Я забила. Теперь не забуду,
Кто мне светоч опять зажжет;
Я доверюсь ему, как чуду,
И пусть имя меня ведет.
Декабрь 1910
Москва
Две во мне
Две их. Живут неразлучно,
Только меж ними разлад.
Любит одна свой беззвучный,
Мертвый, осенний сад.
Там все мечты засыпают,
Взоры скользят, не узнав,
Слабые руки роняют
Стебли цветущих трав.
Солнце ль погасло ты рано?
Бог ли во мне так велик? —
Любит другая обманы,
Жадный, текущий миг.
Сердце в ней бьется тревогой:
Сколько тропинок в пути!
Хочется радостей много,
Только – их где найти?
«Лучше друг с другом расстаться!»
«Нет мне покоя с тобой!»
«Смерть и забвение снятся
Под золотою листвой!»
Вечер наступит унылый,
Грустной вернется она.
«Как ты меня отпустила?»
«Это твоя вина!»
Вновь разойдутся и снова,
Снова влечет их назад.
Но иногда они вместе
Спустятся в тихий сад.
Сядут под трепетной сенью,
В светлый глядят водоем,
И в голубом отраженьи
Им хорошо вдвоем.
Январь 1911
Москва
«Это ничего, что он тебе далекий…»
Это ничего, что он тебе далекий,
Можно и к далекому горестно прильнуть
В сумерках безгласных, можно и с далеким,
Осенясь молитвой, проходить свой путь.
Это ничего, что он тебя не любит, —
За вино небесное плата не нужна.
Все мы к небу чаши жадно простираем,
А твоя – хрустальная – доверху полна.
Про тебя он многое ты и не узнает,
Ты ему неясная, но благая весть.
Позабыв сомнения, в тихом отдалении
Совершай служение. В этом все и есть.
Февраль 1911
Москва
Плач
И дошла я до царства третьего,
Третьего царства, безвестного,
Знать, весной здесь распутье великое,
Не видать окрест ни дороженьки.
Аль туманы меня затуманили,
Аль цветы на пути одурманили,
Как из сердца-то все повымело,
Да из памяти все повышибло!
Чуть травинки по ветру колышутся,
Птицы малые где-то чирикают.
Сяду я посередь на камушке
Да припомню заблудшую долюшку.
Помню, шла я широкой дорогою,
Было в сердце желанье мне вложено,
Была дума крепко наказана,
Впереди катился золотой клубок.
В руке была палочка-отпиралочка.
Так прошла я два первых царствия,
Голубое царствие да зеленое.
Шла я, шла, по сторонкам поглядывая,
В разные стороны сердце разметывала.
Разметала, знать, Душу единую,
Потеряла словцо заповедное.
Укатилось желанье в воды во глубокие,
В темные леса, да во дремучие.
Ты весна ль, разливная веснушка,
Ты скажи мне, куда да почто я шла?
Не на игрище ль, да на гульбище,
На веселое пированьице?
Аль кручину справлять великую?
Аль молитву творить запрестольную?
Вы послушайте, ветры шатучие,
Не со мной ли блуждали, блудячие?
Не за мной ли веяли, вейные?
Вы пройдите-ка путь мой исхоженный, —
Обронила я там мою долюшку!
Ты пади с небеси, звезда вечерняя,
Упади на дорожку замкнутую!
Вы развейтесь, травы муравые!
Ты радуйся, страна безвестная,
Что сковала меня молчанием!
Хоть бы знать мне, что за сторонушка,
За царствие третье, безвестное,
Куда я зашла, горемычная бродяжница,
Во какие гости незнакомые?
Не видать ни прохожих, ни проезжих,
И сижу я с заранья до вечера,
С вечера до утра, припечалившись,
На катучем сижу белом камушке,
Слезно плачу во сыром бору
В темну ноченьку.
Долго ль мне тут быть-бытовать?
Наяву ли мне правда привидится?
Не во сне ль святая покажется?
Ты расти, тоска моя, расти травой незнаемой,
Процветай, тоска, лазоревым цветком,
Протянись стеблем к красну солнышку,
Умоли его себе в заступники.
Все сказала я по-своему, по-девически,
Это присказка была,
Не начнется ли новая сказка?
Февраль 1911
Москва
На пиру
(Экспромт)