Николай Гоголь - Ганс Кюхельгартен
ЭПИЛОГ
В уединении, в пустыне,
В никем незнаемой глуши,
В моей неведомой святыне,
Так созидаются отныне
Мечтанья тихие души.
Дойдет ли звук подобно шуму,
Взволнует ли кого-нибудь,
Живую юноши ли думу,
Иль девы пламенную грудь?
Веду с невольным умиленьем
Я песню тихую мою,
И с неразгаданным волненьем
Свою Германию пою.
Страна высоких помышлений!
Воздушных призраков страна!
О, как тобой душа полна!
Тебя обняв, как некий Гений,
Великий Гётте бережет,
И чудным строем песнопений
Свевает облака забот. —
КОММЕНТАРИИ К “ГАНЦУ КЮХЕЛЬГАРТЕНУ”
I
Принадлежность Гоголю идиллии “Ганц Кюхельгартен”, не переиздававшейся при жизни писателя, была впервые установлена в печати П. А. Кулишом в анонимной заметке 1852 года “Несколько черт для биографии Н. В. Гоголя”. Опираясь на свидетельства Н. Я. Прокоповича, друга и соученика Гоголя по нежинской Гимназии высших наук, Кулиш сообщал, что “никто из его ‹Гоголя› покровителей не знал о стихотворном сочинении, которым он начал свое печатное поприще”, и что “до сих пор оно было известно только одному человеку, если не считать неграмотного Гоголева слуги, малороссиянина Якима – это “Ганц Кюхельгартен, идиллия в картинах”, написанная, как сказано на заглавном листе, в 1827 г. Гоголь издал ее вскоре по приезде в столицу под псевдонимом В. Алова и роздал экземпляры книгопродавцам на комиссию” (“Отечественные Записки” 1852, № 4, отд. VIII, стр. 199). По этому указанию Н. П. Трушковский поместил “Ганца Кюхельгартена” в т. VI “Сочинений Н. В. Гоголя” (М., 1856, стр. 309–369), но документальное подтверждение сообщение П. А. Кулиша получило только значительно позднее, когда в 1909 г. в “Русском Архиве” (№ 4, стр. 635) было опубликовано недатированное письмо Гоголя к цензору К. С. Сербиновичу с просьбой об ускорении выдачи разрешения на издание “Ганца Кюхельгартена”.
Авторская датировка идиллии вызывала сомнения уже у друзей писателя и его первого биографа. П. А. Кулиш, повторив в статье “Выправка некоторых биографических известий о Гоголе” указание на 1827 г., как дату создания “Ганца Кюхельгартена”, сопроводил в “Опыте биографии Н. В. Гоголя” и “Записках о жизни Н. В. Гоголя” свои сообщения осторожным примечанием, излагавшим колебания Н. Я. Прокоповича. Последний склонялся к мысли, что “Ганц Кюхельгартен” написан в 1829 г. и помечен (на титульном листе) ложной датой: “Если бы Гоголь написал свою поэму в Гимназии… то хоть отрывок из нее был бы известен кому-нибудь из тогдашней его публики. Нет, эта поэма была написана именно в то время, когда он проживал без дела в Петербурге”.
Мысль о том, что Гоголь, располагая читателей и критику к снисхождению, прибег к мистифицированной дате, вполне допустима, тем более, что явной мистификацией было предисловие к книжке, написанное от имени неведомых издателей (идиллия была издана самим Гоголем). Однако, Н. С. Тихонравов и В. И. Шенрок настаивали на авторской датировке. Сомнения Прокоповича отводились ими ссылкой на чрезвычайную скрытность Гоголя, особенно в последние годы пребывания в Гимназии, а возможность отнесения идиллии к 1827 г. аргументировалась совпадениями мыслей и настроений Ганца с собственными высказываниями Гоголя в письмах этого периода (Соч., 10 изд., V, стр. 544; Шенрок, “Материалы”, I, стр. 159–161). И. В. Шаровольский, уделивший в специальной статье о “Ганце Кюхельгартене” много внимания вопросу датировки, соглашался с Прокоповичем в утверждении, что Гоголь в гимназические годы не мог бы скрыть идиллии от товарищей. Трактуя, подобно Тихонравову и Шенроку, образ Ганца в биографическом плане, Шаровольский приводит параллели к тексту идиллии из позднейших писем Гоголя, в частности начала 1829 г. В конечном выводе исследователь заключал, что картины I–XVI были написаны во второй половине 1828 г., когда Гоголь, по окончании Гимназии, жил в Васильевке, а картины XVII–XVIII, в которых автор “заставляет своего героя отказаться от идеальных стремлений”, уже в Петербурге, под влиянием его собственных житейских неудач. К еще более схематичным выводам пришел, основываясь на столь же шатких психологических соображениях, Стендер-Петерсен. Этот исследователь различает в “Ганце Кюхельгартене” собственно идиллические и романтические части. Создание первых (картины I, VI, VII и конец XVIII) он относит к концу лета 1827 г., когда автором якобы всецело владели идиллические настроения, а окончание работы – к лету 1828 г., – к этому времени Стендер-Петерсен относит знакомство и увлечение Гоголя немецкими романтиками. Построение Стендер-Петерсена подверглось разрушительной и вполне основательной критике В. Адамса.
Опыт всех этих изучений обнаружил недостаточность биографического анализа для выяснения вопроса о времени создания “Ганца Кюхельгартена”. Сопоставления с эпистолярными материалами убеждают, что датировка идиллии 1827 годом вполне допустима, хотя, базируясь на них, ее можно с равным основанием отнести и к 1828 и к началу 1829 года. Следовательно, возможность авторской мистификации в дате ими отнюдь не исключается.
Не внесло ясности в вопрос о датировке и обследование источников идиллии. Уже Кулиш (в “Опыте биографии Н. В. Гоголя”) отметил, что образчиком для “Ганца Кюхельгартена” послужила идиллия Фосса “Луиза” (1783–1784), которую Гоголь мог читать в переводе П. Теряева: “Луиза, сельское стихотворение в 3 идиллиях. Соч. Ивана Фосса”. СПб., 1820. В позднейшей литературе, продолжившей наблюдения Кулиша, было установлено, чем именно воспользовался молодой автор в идиллии Фосса (образ старого пастора, сентиментальная обрисовка сельского бюргерского быта). Однако, в “Ганце Кюхельгартене” гораздо сильнее проступают элементы романтической поэмы, чем сентиментальной идиллии, и подражание Фоссу сочетается в ней с несомненным воздействием Байрона, Шатобриана и Жуковского (“Теон и Эсхин”, баллады). Наконец, с особенной силой проявилось в “Ганце Кюхельгартене” пушкинское влияние, влияние всей поэтической системы Пушкина в целом. Что касается до отдельных сопоставлений, то они ведут преимущественно к “Евгению Онегину”, к главе 5 и 6 романа. Сопоставлялись сон Луизы (в картине X) со сном Татьяны, описание могилы пастора (в картине XVI) с описанием могилы Ленского. Указывалось на большую близость эпилога поэмы к “Посвящению” к “Полтаве”. Пятая глава “Евгения Онегина” появилась в печати 1 февраля 1828 г., шестая – в марте 1828, “Полтава” – в марте 1829. Однако и эти сопоставления, если признать их основательность, не решают вопроса о датировке “Ганца Кюхельгартена”. Единственное заключение, которое из них можно сделать, сводится к тому, что Гоголь перед сдачей идиллии в печать пересматривал и дорабатывал ее текст.
Книжка “Ганц Кюхельгартен”, помеченная цензурным разрешением от 7 мая 1829 г., вышла в свет в июне того же года (см. в “Московских Ведомостях” от 27 июня объявление о продаже у Ширяева книжки В. Алова, “полученной на сих днях из Петербурга”). В обращении она оставалась до конца июля. Под влиянием отрицательных отзывов Н. Полевого в “Московском Телеграфе” и анонимной рецензии в № 87 “Северной Пчелы” от 20 июля, Гоголь, по свидетельству Кулиша, “тотчас же в сопровождении верного своего слуги Якима отправился по книжным магазинам, собрал экземпляры, нашел в гостинице нумер и сжег все до одного” (“Отечественные Записки” 1852, № 4, отд. VIII, стр. 199). Сожжение произошло, очевидно, как предположил Н. С. Тихонравов, после 20 июля, то есть после второго печатного отзыва: “Оно совпадает по времени с внезапным решением Гоголя ехать за границу, – решением, о котором он уведомлял свою мать 24 июля” (Соч., 10 изд., V, стр. 542).
Сохранившиеся от истребления немногочисленные экземпляры отдельного издания “Ганца Кюхельгартена” представляют собою величайшую библиографическую редкость. В настоящем издании идиллия воспроизводится по экземпляру, хранящемуся в Государственной Публичной Библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, в Ленинграде, под шифром 840/71.
II
Первым печатным отзывом о “Ганце Кюхельгартене” была неодобрительная рецензия Н. Полевого в “Московском Телеграфе” (1829, № 12). “Издатель сей книжки, – писал рецензент, – говорит, что сочинение г-на Алова не было предназначаемо для печати, но что важные для одного автора причины побудили его переменить свое намерение. Мы думаем, что еще важнейшие причины имел он не издавать своей идиллии. Достоинство следующих пяти стихов укажет на одну из сих причин:
Мне лютые дела не новость,
Но дьявола отрекся я,
И остальная жизнь моя —
Заплата малая моя —
За прежней жизни злую повесть…
Заплатою таких стихов должно бы быть сбережение оных под спудом”.
