Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)
Досуг свой он тщательно берёг. Герой отгораживал его для книг, кино и телевизора. Он бывал рад случаю поговорить об увиденном или прочитанном, но в речи его не было ни тонкости, ни красок, и лишь по тому, как он верно подмечал отдельные удачные детали, можно было догадаться, что в душе у него существует невыраженная глубина. Любимой мечтой Героя была мечта отснять фильм: перед его глазами стояли кадры, потрясающие зрителя своей значительностью и операторской работой. Стоит ли говорить, что Герой не делал и малейшей попытки для реализации своей мечты.
Так длилась жизнь.
Ещё с детства он испытывал огромное внутреннее сопротивление пробуждению утром, когда звонил будильник или мать трясла его за плечо. Приходилось громко включать радио, кричать ему в ухо, брызгать холодной водой, чтобы поднять его с кровати. Повзрослев, он приучился преодолевать неприязнь к принудительному пробуждению, подниматься сразу, как зазвонит будильник, но зато он стал размышлять об этой неприязни. Размышления не приводили пока ни к каким выводам, но работа мысли расходовала энергию, которая образовывалась каждым утром после ненавистного пробуждения. Он иронически называл себя «спящим некрасавцем», вспоминая время, когда утренние поцелуи жены делали его пробуждение радостным. В выходные дни Герою тоже не удавалось проснуться самому – то начинал шуметь сын, то жена гремела на кухне, а то и просто будила, раздражённо напоминая, что ему нужно успеть сделать те или иные домашние дела.
Самое большое удовольствие в жизни он испытывал от естественного пробуждения, в его первые моменты, когда ещё нет памяти и всё перед тобой неузнаваемо, и только через несколько секунд вспоминаешь, где ты, кто ты и что у тебя за жизнь. Это ощущение было особо прекрасно летом, когда подталкиваемые ветром ветви деревьев заглядывали в окно, а солнечные лучи, просеиваясь через листья, превращались в мутные качающиеся тени на стене, перемешиваясь с ботаническим рисунком на старых обоях. За окном слышны были птицы, говорящие наперебой. Иногда влетала громкая навозная муха и с остервенением носилась по комнате, пока наконец не вылетала в окно, оставляя после себя тишину пробуждения. Мысли в такое время отличались большой подвижностью, которая с лихвой компенсировала отсутствие у них глубины. В теле, как флаг, развевалось состояние радости и покоя, словно благополучно вернулся домой после дальней поездки.
Герой давно не испытывал этого состояния и остро тосковал по нему каждый раз, оказавшись бесцеремонно разбуженным жизнью, которой ему приходилось жить. И чем острее была эта тоска, тем больше он думал о её сути.
Нет ни одного надругательства над человеческой природой, которое было бы столь повсеместно, а потому и воспринималось бы столь естественно, как принудительное пробуждение. Сотни миллионов людей пробуждаются от звона будильника, от сигнала трубы, от крика или удара. А ведь сон, думал Герой, – это квинтэссенция духовной жизни, возможной в материальном мире. Тело продолжает выполнять минимум необходимых физиологических функций, чтобы оставаться несожжённым мостом между иным миром, куда отправляется душа, и этим миром. Однако еженощные путешествия души с неведомой, но с чрезвычайно важной миссией небрежно прерываются под любым благовидным предлогом. Ежедневная, ненавистная для большинства людей работа считается самым угодным обществу предлогом, а следовательно, и самым естественным для принудительного пробуждения. Люди мазохистски нацеливают будильник на определённый час своего сна или просят кого-нибудь их разбудить. Более того, проснувшись, они будут подставлять своё тело под холодную воду, заставлять его двигаться, то есть делать всё то, что изгоняет сон из их тела. Таким образом, люди живут добровольными рабами, которым общество за их послушание и самоуправление даёт звание «свободных». Так размышляя, Герой мечтал о бунте.
Иногда ему представлялось, что его сын силой своей молодой жизни сможет вывести его на какие-то новые просторы бытия. И он неуклюже пытался найти контакт с сыном, принимаясь за его воспитание. Но если Герой грозным голосом запрещал ему что-то, тот бежал к матери и получал то, что хотел, или сразу, или после истерики, которая прекращалась в тот же миг, как он получал требуемое. Жена в процессе рёва сына кричала, что убьёт его, перечисляя разные злодейские способы, вроде «голову оторву», но вскоре сдавалась и целовала его со страстью, не нашедшей лучшего применения. Если Герой возмущался, что жена позволила сыну то, что сам он только что запретил, жена обрушивала на него всегда изобильное раздражение, называя Героя то «скотиной», то «пустым местом», то ещё как, в зависимости от того, что ей казалось наиболее оскорбительным в данный момент. Сын победно взирал на отца, держась за мамину юбку. Герой, сверкнув глазами, уходил к себе в комнату с отчаянной верой в сердце, что когда-нибудь он найдёт выход из этого положения каким-то необыкновенным способом, который не потребует сил на развод и начинание новой жизни.
Однажды он сидел вместе с сыном и смотрел телевизор. Сын обожал серию фильмов про чудовищ, но в то же время очень боялся, когда они появлялись на экране. Поэтому, смотря эти фильмы, он требовал, чтобы кто-нибудь из взрослых сидел рядом и держал его за руку. Это сохраняло в нем чувство безопасной реальности. Герой сидел в кресле чуть позади сына, который расположился на стуле, поближе к телевизору. Фильм только что начался, и монстры ещё не появились. Через несколько минут они выползли на экран, и сын, не оборачивая головы, протянул руку назад, ожидая, что отец возьмёт её в свою. Но Герой неожиданно сам увлёкся фильмом и не заметил протянутой руки сына. И тогда сын, не сводя глаз с экрана, сказал нетерпеливо: «Дай руку, скотина». Герой вздрогнул и автоматически повиновался. Через секунду его разобрал смех от этого «жениного» слова, так уютно устроившегося в сыновней головке. А потом он почувствовал бешенство и выкрикнул его: «Как ты смеешь так разговаривать с папой?!» Сын бросил: «Не мешай смотреть». Герой опять повторил свой риторический вопрос, и тут он услышал открывающуюся входную дверь – пришла жена. Сын с плачем кинулся к матери, и отцовский гнев перестал быть страшен. После этого случая Герой ясно понял, что сын для него недосягаем и с каждым годом будет отдаляться всё больше и больше.
На работе, которая поглощала значительную часть жизни Героя, у него друзей не было. Говорить с коллегами ему было не о чем, так как общие темы, благодаря которым поддерживаются разговоры, были ему противны, а о вещах сокровенных он не любил говорить ни с кем. Работа его не требовала усилий для выполнения и увлекала его своей монотонностью. После работы он приходил домой и обедал с женой и сыном. Еда, приготовленная женой, была всегда невкусной, но он привык и к этому. Во время обеда жена рассказывала ему о том, как прошёл её рабочий день, как её опять хвалил начальник, и рассказ этот она прерывала поцелуями, которыми осыпала сына. «Как я по тебе соскучилась!» – восклицала она, прижимая его к себе, и тут же: «Не ешь руками, возьми вилку – слышишь, я сейчас тебя убью!»
Герой уже не обращал на это внимания, как живущий на берегу моря не замечает шума волн. Обеденный разговор, как правило, сводился к одному и тому же: жена попрекала Героя его маленькой зарплатой и многозначительно заключала, что он ни на что не способен. Герой откликался гневным или усталым: «Прекрати!», вставал из-за стола, что было очень кстати, так как еда к этому моменту уже была закончена, и скрывался в своей комнате. Раньше он старался писать, но вскоре стал больше заниматься чтением, а в последнее время не мог оторвать себя от телевизора. В былые времена он с презрением отзывался о тех, кто ежевечерне и подолгу смотрел телевизор. Но теперь он легко убедил себя, что есть очень познавательные передачи, которые могут заменить книги. Но даже тогда, когда передача была неинтересная, он не мог заставить себя выключить телевизор и смотрел допоздна, пока сон не закрывал ему глаза.
День ото дня Герою становилось тяжелее подниматься по будильнику. Весь протест, накопившийся к ведомой им жизни, выплёскивался гневом на эту адскую машинку. Одним утром он так рассвирепел, что швырнул будильник об пол. Жена накинулась на мужа с руганью, замешанной на её гнилостном утреннем дыхании.
В тот день на работе, машинально делая бесконечные вычисления, он наблюдал в себе незаживающее чувство оскорблённости от принудительного пробуждения. Никогда раньше это не было так сильно. Возбуждение постепенно спадало, но мысли не уходили в сторону от мечты о свободе пробуждения. Герою казалось, что, обрети он эту свободу, он сможет быть свободным во всём остальном. А ведь требует он так мало – девять часов сна, но не приуроченных к нужному времени подъёма, то есть обязывающих ложиться в десять вечера, если надо вставать в семь утра, а всегда находящихся в его распоряжении в любое время суток. Каждое утро, каждое пробуждение виделось ему новым рождением в мир. И, продолжая сравнение пробуждения с рождением, преждевременное пробуждение представлялось ему преждевременными родами. Девять часов сна – девять месяцев беременности. Недоношенный ребёнок – семичасовой сон – может вырасти в здорового ребёнка (полноценный день), но только если за ним ухаживают с особой любовью. Так же и день после семичасового сна может оказаться достаточным, если два нед о спайных часа компенсируются любовью к женщине или к делу. Если же сон ограничен двумя-тремя часами, то пробуждение после такого сна уподобляется аборту. И не будет тебе жизни, пока не восполнишь этот недостаток в другое время.
