Зинаида Гиппиус - Собрание стихотворений 1889-1903

   Вода в камышах колыхается.
В небе загорелись зеленые звезды.
   Над лесом луна подымается.
Смотрите, сестрицы, гаснут звезды!
   Туман, как живой, извивается…
Туман — это наша душа водяная.
   Он редеет и, тая, скрывается…
Туман — наша жизнь и наша смерть водяная.
   В эту ночь все мы живы да радостны,
   веселье наше — как лунный свет.
   Давайте ж, перекликнемся,
   все друг дружке голос подадим!

       Мы, озерные, речные, лесные,
       долинные, пустынные,
       подземные и наземные,
       великие и малые
       мохнатые и голые,
все друг дружке о себе знать дадим!
           О-йе! О-йе!
Отвечайте, братцы! Отвечайте, сестрицы!

Тебя приветствую, моя поражение,
тебя и победу я люблю равно;
на дне моей гордости лежит смирение,
и радость, и боль — всегда одно.
Над водами, стихнувшими в безмятежности
вечера ясного,— всё бродит туман;
в последней жестокости — есть бездонность
                                     нежности,
и в Божией правде — Божий обман.

Люблю я отчаяние мое безмерное,
нам радость в последней капле дана.
И только одно здесь я знаю верное:
надо всякую чашу пить — до дна.

Серая комната. Речи не спешные,
Даже не страшные, даже не грешные.
Не умиленные, не оскорбленные,
Мертвые люди, собой утомленные…
   Я им подражаю. Никого не люблю.
   Ничего не знаю. Я тихо сплю.

Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет» — не слиты,
Не слиты — сплетены.
Их темное сплетенье
И тесно, и мертво.
Но ждет их воскресенье,
И ждут они его.

Концов концы коснутся -
Другие «да» и «нет»,
И «да» и «нет» проснутся,
Сплетенные сольются,
И смерть их будет — Свет.

Мы — то же цветенье
Средь луга цветного,
Мы — то же растенье,
Но роста иного.
Нас выгнало выше,
А братья отстали.
Росли ль они тише?
Друг к другу припали,
Так ровно и цепко,
Головка с головкой…
Стоят они крепко,
Стоять им так ловко…
Ковер все плотнее,
Весь низкий, весь ниже…
Нам — небо виднее,
И солнце нам ближе,
Ручей нам и звонок,
И песнь его громче,—
Но стебель наш тонок,
Мы ломче, мы ломче…

Минута бессилья…
    Минута раздумия…
И сломлены крылья
    Святого безумия.

Стою над могилой,
    Где спит дерзновение…
О, всё это было -
    Веселье, волнение,

И радость во взоре
    Молитвенно-чистая,
Весенние зори,
    Сирень восьмилистая…

Ужель это было?
    Какое обманное!
Стою над могилой
    С надеждою странною…

Под пылью и прахом
    Ищу я движения,
С молитвой, со страхом
    Я жду — воскресения…

Но ждать всё страшнее…
    Стою без защиты я…
Смеется, чернея,
    Могила открытая;

Я требую чуда
    Душою всесильною…
Но веет оттуда -
    Землею могильною…

Я призываю Любовь,
Я открываю Ей сердце.
        Алая, алая кровь,
        Тихое, тихое сердце.

Руку мою приготовь,
Верой овей мое сердце.
        Алая, алая кровь,
        Тихое, тихое сердце.

Тайному не прекословь.
В Тайне теперь мое сердце.
        Алая, алая кровь,
        Тихое, тихое сердце.

Путь наш единый, Любовь!
Слей нас в единое сердце!
        Алая, алая кровь,
        Вещее, вещее сердце…

     Вам страшно за меня — а мне за вас.
Но разный страх мы разумеем.
     Пусть схожие мечтания у нас,—
Мы разной жалостью жалеем.

     Вам жаль «по-человечески» меня.
Так зол и тяжек путь исканий!
     И мне дороги тихой, без огня
Желали б вы, боясь страданий.

     Но вас — «по-Божьему» жалею я.
Кого люблю — люблю для Бога.
     И будет тем светлей душа моя,
Чем ваша огненней дорога.

     Я тихой пристани для вас боюсь,
Уединенья знаю власть я;
     И не о счастии для вас молюсь -
О том молюсь, что выше счастья.

Мое одиночество — бездонное, безгранное;
но такое душное; такое тесное;
приползло ко мне чудовище, ласковое, странное,
мне в глаза глядит и что-то думает — неизвестное.

Всё зовет меня куда-то и сулит спасение -
                                      неизвестное;
и душа во мне горит… ему принадлежу отныне я;
всё зовет меня и обещает радость и мученье
                                         крестное,
и свободу от любви и от уныния.

Но как отречься от любви и от уныния?
Еще надеждою душа моя окована.
Уйти не смею я… И для меня есть скиния,—
но я не знаю, где она мне уготована.

Всё прах и тлен, все гниль и грех,
Позор — любовь, безумство — смех,
Повсюду мрак, повсюду смрад,
И проклят мир, и проклят брат.

Хочу оков, хочу цепей…
Идите прочь с моих путей!
К Нему — мой вздох, к Нему — мой стон,
В затвор иду — в затворе Он!

Никто меня не поймет -
и не должен никто понять.
Мне душу страдание жжет,
И радость мешает страдать.

Тяжелые слезы свечей
и шелест чуть слышных слов…
В сияньи лампадных лучей
поникшие стебли цветов,

рассвет несветлого дня,—
всё — тайны последней залог…
И, тайну мою храня,
один я иду за порог.

Со мною меч — мой оплот,
я крепко держу рукоять…
Никто меня не поймет -
и не должен никто понять.

Я Богом оскорблен навек.
За это я в Него не верю.
Я самый жалкий человек,
Я перед всеми лицемерю.

Во мне — ко мне — больная страсть:
В себя гляжу, сужу, да мерю…
О, если б сила! Если б — власть!
Но я, любя, в себя не верю.

И всё дрожу, и всех боюсь,
Глаза людей меня пугают…
Я не даюсь, я сторонюсь,
Они меня не угадают.

А всё ж уйти я не могу;
С людьми мечтаю, негодую…
Стараясь скрыть от них, что лгу,
О правде Божией толкую,—

И так веду мою игру,
Хоть притворяться надоело…
Есмь только — я… И я — умру!
До правды мне какое дело?

Но не уйду; я слишком слаб;
В лучах любви чужой я греюсь;
Людей и лжи я вечный раб,
И на свободу не надеюсь.

Порой хочу я всех проклясть -
И лишь несмело обижаю…
Во мне — ко мне — больная страсть.
Люблю себя — и презираю.

Подолгу бремя жизни нес
Я, долгу мрачному послушен.
Мне мир казался миром слез,
И к смерти был я равнодушен.

Несправедливостью судеб
Я огорчался в час раздумий,
Но зарабатывал мой хлеб
Без возмущений и безумий.

Не ненавидел никого
И не любил я через меру.
В конец, блаженный для всего,
Хранил заботливую веру.

Всегда скромны мои мечты,—
Мечтал о том лишь, что возможно…
И от соблазнов красоты
Я удалялся осторожно.

Я тихо жил — умру легко;
Был ни веселым, ни унылым;
Не заносился высоко
И брал лишь то, что мне по силам.

Я, раб Господень (имярек),
Кончиной близкою утешен.
Я очень скромный человек;
Господь простит мне, в чем и грешен.