Эдуард Асадов - Стихотворения
1969
1941 год. Будущий поэт после окончания 10-го класса
Через край
Она журила своих подруг
За то, что те в любви невнимательны:
— Раз любишь — то все позабудь вокруг!
И где бы ни был твой близкий друг,
Будь рядом с ним всюду и обязательно!
Сама же и вправду давным-давно
Она ходила за милым следом:
На стадионы, в театр, в кино,
Была с ним, когда он играл в домино,
Сидела в столовке за каждым обедом.
Стремясь все полней и полней любить,
Мчалась за ним на каток, на танцы
И даже выучилась курить,
Чтоб и в курилках не разлучаться.
И так — с утра до темна. Всегда,
Не пропустив ни одной минутки,
И только шептала ему иногда:
— Вот свадьбу сыграем и уж тогда
Рядышком будем всю жизнь все сутки!
И, раздувая любви накал,
Так в своем рвении преуспела,
Что раз он вдруг дико захохотал,
Прыгнул в окно и навек пропал!
Вот как она ему надоела…
1969
Микрофонные голоса
Улыбка, открытые плечи.
Сказочные ресницы.
Шумный эстрадный вечер,
На сцене поет певица.
Голос, раздвинув стены,
Рушится лавой снежной.
И хоть он ничуть не нежный,
Но мощный зато отменно.
И вдруг, нелепая штука
(Ну надо же так случиться!):
Рот открывает певица —
И… никакого звука!
В каком-то смешном молчанье —
Движения губ и рук.
Словно на телеэкране,
Если выключить звук.
Зал охнул и рассмеялся.
— В чем дело? — А весь «пассаж»
Техникой объяснялся:
Взял микрофон и сломался,
Сломался, да и шабаш!
А у певицы этой
(В том-то и весь секрет!)
Есть все: и страсть, и браслеты,
И платье броского цвета,
Вот голоса только нет…
Забавно? Да нет, не очень!
Что ж будет в конце концов?
И сколько же, между прочим,
Сейчас вот таких певцов!
Давно ль были главным не волосы,
Не жест и не цвет лица.
Певец начинался с голоса.
Нет голоса — нет певца!
И вдруг откуда-то выплыли
На сцену с недавних пор
Какие-то сиплые, хриплые,
Ну, словно как на подбор!
Выходят непринужденно
И, безголосье скрывая,
Пищат, почти припадая
К спасительным микрофонам.
Знаю: есть исключения,
Но я сегодня отставил их.
Речь мы ведем о правилах,
И я говорю о пении.
Неужто поздно иль рано
Голоса трель соловьиную
Заменит стальная мембрана,
Вопящая по-ослиному?!
Пусть в конвульсивном вое
Хрипят безголосо где-то.
А нам для чего такое?
У нас-то откуда это?!
И разве же это дело —
Жужжать в микрофон шмелями?
Неужто же оскудела
Земля моя соловьями?
Такими, что разом кинут
В тоску тебя и в веселье.
Душу из тела вынут
И в сердце дохнут метелью!
Да, чтоб жило горение,
Дающее чудеса,
К чертям безголосое пение.
Да здравствуют голоса!
1970
Приметы
Ведя корабли, управляя ракетами,
Создав радара бессонный глаз,
Мы, как ни смешно, не расстались с приметами.
Они едва ль не в крови у нас!
И ведь смеемся же: «Предрассудки!
Глупистика, мелочи, ерунда!..»
А сами нередко, шутки-то шутки,
Без этой «глупистики» — никуда!
В школьные годы известно точно:
Не знаешь урока — держись за каблук,
Тогда не спросят. Примета прочная!
Не выпусти только каблук из рук!
Тогда ни морали, ни двойки, ни гнева.
Но только не путайся никогда:
Держись не за правый каблук, а за левый.
Возьмешься за правый — тогда беда!
А на контрольной, коль нет подковки,
Судьбу не терзай: — Пощади! Помоги! —
Есть средство: сними (наплевать, что неловко)
Башмак или туфлю с левой ноги.
Зато уж студент — в пониманье высоком,
Великий мастер насчет примет:
Он в дверь не войдет на экзамен боком.
И точно отыщет «счастливый билет».
Любая примета ему как мошка!
Он знает их лучше, чем снег в декабре.
Не говоря уж о черных кошках,
Тринадцатых числах и прочей муре.
Да что там студент! Академик, доктор,
Придя на важный доклад с утра,
Услышав: — Ни пуха и ни пера! —
Сказал аспирантке: — Идите к черту!
Артистка, народная, в сорок лет,
Текст роли выронив неосмотрительно,
Уселась в ужасе на паркет,
Роль под себя подложив предварительно.
Такая примета: наплюй на чин,
На возраст и званье! Коль роль упала —
Сядь и припомни трех лысых мужчин,
Не то обязательно жди провала.
Приметы повсюду. Просто беда.
— Куда ты идешь? — я спросил у знакомой.
— Тьфу! Ну зачем ты спросил «куда»?
Знала бы, лучше б осталась дома!
Однажды на час до выхода в море
На крейсер к старпому пришла жена
И тем всю команду повергла в горе:
На судне — женщина! Все. Хана!
И после, едва не порвав тельняшки,
Хлопцы отчаянно и упрямо
Драили палубу, дверь, медяшку —
Все, к чему прикасалась дама.
И скажем, отнюдь не открыв секрета,
Что множество самых серьезных людей
На счастье хранят амулеты-приметы:
Пуговку, слоника или монету —
Тысячи всяческих мелочей.
Зачем мы храним их? Никто не знает.
А может, и вправду тут есть секрет?
Уверенность, что ли, они вселяют
Иль в чем-то ответственность с нас снимают
Вот эти десятки смешных примет?
Пришла, к примеру, «счастливая» дата
И мимо не кинулся черный кот,
То как-то спокойней идешь куда-то
И вроде веришь, что повезет…
Похвалишь что-нибудь горячо
И слышишь: — Смотри, не вышло бы сглазу!
Плюнь трижды скорее через плечо! —
И ты плюешь, как верблюд, три раза.
Что ж, пусть в чем-то наши надежды множат
Приметы — загадочная игра.
И хоть мы не очень в них верим, а все же,
Чтоб каждый ваш день был счастливо прожит,
Ни пуха вам, люди, и ни пера!
1969
Он ей восхищенно цветы дарил…
Он ей восхищенно цветы дарил,
Она — с усмешкою принимала.
Он о любви ей своей твердил,
Она — снисходительно разрешала.
Вот так и встречались: огонь и лед.
Она всему улыбалась свету,
Его же почти не брала в расчет:
Скажет: приду! А сама не придет.
Он к ней, а любимой и дома нету…
Он пробовал все: и слова и ласки,
И вновь за букетом дарил букет.
Но все понапрасну: держась по-царски,
Она лишь смеялась ему в ответ.
И вдруг — как включили обратный ход:
«Царица», забыв про свою корону,
То письма ему сердитые шлет,
То требует вечером к телефону.
Но что за причина сердечной вьюги?..
Ответ до смешного, увы, простой.
Он взял и сказал: — Ну и шут с тобой! —
И ходит с цветами к ее подруге.
1970
Женская логика
— Прости меня, — промолвила она, —
Но ты меня немного обижаешь,
Все время вот целуешь, обнимаешь,
Как будто я иначе не нужна!
Он покраснел: — Ну, да… Но если любишь?
Ведь сердце же колотится в груди!
Как усидеть?
— А ты вот усиди!
Не то все сам немедленно погубишь.
Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина.
Вы все, мужчины, низменны навек!
Пойми: перед тобою человек,
А ты во мне все время видишь женщину.
Я о таком на свете понаслышана,
Что ты со мной и спорить не берись!
— Ну, хорошо… Я понял… Не сердись…
Пускай все будет тихо и возвышенно.
И впрямь, отныне — ни обид, ни ссор.
Бежали дни и назначались встречи.
Он стал почти ручным и каждый вечер
Вел умный и красивый разговор.
Она же, хоть и счастлива была,
Но постепенно словно бы темнела.
Все реже улыбалась, похудела
И вдруг (совсем немыслимое дело!)
Взяла и на свиданье не пришла…
Он позвонил: — В чем дело? Почему?
— Ах, почему? Спасибо за беседы!
А я не тумба! Хватит! Не приеду! —
Она сквозь слезы крикнула ему.
— Ведь это же издевка и тоска!
Скажи, какой красноречивый книжник!
Я, как ни странно, женщина пока,
А ты… а ты… бесчувственный булыжник!
1970