Джордж Байрон - Каин

Как молчалив, как необъятен этот
Угрюмый мир! Он населен обильней,
Чем даже те горящие громады,
Которые в воздушных безднах блещут
В таком несметном множестве, что я
Сперва считал их за каких-то светлых
Небесных обитателей.[8] Но как
Здесь сумрачно, как все напоминает
Угасший день!

Здесь царство смерти. Хочешь
Увидеть смерть?

Я не могу ответить,
Не ведая, что значит смерть. Но если
Отец мой прав… О боже! Я подумать
Страшусь о ней! Будь проклят тот, кто дал
Мне бытие, ведущее лишь к смерти!

Ты проклинаешь мать, отца?

Но разве
Они меня не прокляли, дерзнувши
Вкусить от древа знания?

Ты прав:
Меж вами обоюдное проклятье.
Но твой Энох, твой брат?

Они должны
Делить мое проклятие со мною,
Родителем и братом их. Чтó принял
В наследство сам, то им и завещаю.
О бесконечный и угрюмый мир
Скользящих теней, призраков-гигантов,
То явственных, то смутных, но всегда
Печальных и величественных, — что ты?
Жизнь или смерть?

И жизнь и смерть.

Но что же
Тогда есть смерть?

А разве не сказал вам
Создатель ваш, что смерть — другая жизнь?

Мы от него пока одно узнали —
Что мы умрем.

Придет, быть может, день,
Когда он вам раскроет тайну эту.

Счастливый день!

О да! Ведь эта тайна
Откроется в невыразимых муках,
Соединенных с вечной адской мукой,
Еще не нарожденным, что родятся
Лишь для нее — для этой вечной муки.

Как величавы тени, что витают
Вокруг меня! В них не заметно сходства
Ни с духами, которых видел я
На страже заповедных врат Эдема,
Ни с смертными — с моим отцом и братом,
Со мной самим, с моей сестрой, с женою,
А между тем, отличные от духов
И от людей своим непостижимым,
Невиданным мной обликом, они,
Бесплотным уступая, превышают
Людей и красотою горделивой,
И мощью, и величием. У них
Нет крыльев, как у ангелов, нет лика,
Как у людей, нет мощных форм животных,
Нет ничего подобного тому,
Что видел я; они в себе вмещают
Всю красоту прекраснейших, сильнейших
Земных существ, но так не схожи с ними,
Что я не знаю — были ли они
Когда-нибудь живыми существами?

Когда-то были.

Были? Где?

Где ты
Живешь.

Когда?

Когда владели миром,
Который называешь ты землей.

Но в этом мире первый — мой родитель.

Из вас он, правда, первый, но из них
Он даже недостоин быть последним.

А кто они?

Они есть то, чем будут
Все смертные.

А были чем?

Живыми,
Великими, разумными — во всем
Настолько превышавшими Адама,
Насколько сын Адама превышает
Своих потомков будущих.

Увы!
И все они погибли, все исчезли
С лица земли?

С лица своей земли,
Как некогда и ты с своей исчезнешь.

Но ты сказал, что прежде их землею
Была моя?

Была.

Но изменилась.
Моя земля для них была бы слишком
Ничтожна.

Да, она при них была
Прекраснее.

И почему так пала?

Спроси его.

Но как он это сделал?

Смешением стихий, преобразивших
Лицо земли. Но дальше, — созерцай
Минувшее.

Минувшее ужасно!

Но истинно. Смотри на эти тени:
Они когда-то жили и дышали,
Как ты теперь.

И некогда я буду
Подобен им?

На это пусть ответит
Создатель ваш. Я показал, чем стали
Предшественники ваши. Созерцай их
Иль, если это тяжко для тебя,
Вернись к земле, к своим трудам: ты будешь
Перенесен на землю невредимо.

Я здесь останусь.

Надолго?

Навеки.
Я все равно сюда вернуться должен,
Мне тяжело жить на земле: так лучше
Остаться здесь.

Но это невозможно:
Мир призраков — действительность, а ты
Теперь их созерцаешь как виденье.
Чтоб разделить обитель их, ты должен
Войти сюда вратами смерти — так же,
Как и они.

Какими же вратами
Входили мы?

Моими. Ты на землю
Вернуться должен; в царстве бездыханных
Ты дышишь только мною. Не мечтай же
Остаться в нем, пока твой час не пробил.

А вот они, — скажи, они не могут
На землю возвратиться?

Их земля
Прошла навеки: бурные стихии
Лицо земли так резко изменили,
Что на ее поверхности теперь
Едва ль найдется атом, им знакомый.
А это был прекрасный, — о, какой
Прекрасный мир!

Он и теперь прекрасен.
Я не с землей, хотя на ней тружусь я,
Веду вражду, а с тем, что я беру
Все, что она прекрасного приносит
Ценой труда, что, жаждая познанья,
Не в силах этой жажды утолить,
Что на земле меня приводит в трепет
И жизнь и смерть.

Чем стал твой мир, ты видишь,
Но чем он был — не можешь и постигнуть.

А это кто? Вот эти исполины,
Которые, мне кажется, похожи
На диких обитателей дремучих
Земных лесов, но только в десять раз
Громадней и страшнее тех, громадней,
Чем стены рая, — эти привиденья,
Чьи очи пламенеют, как мечи
В десницах херувимов, стерегущих
Эдемский сад, и чьи клыки торчат
Как голые деревья?

Это то же,
Что мамонты земные. Мириады
Таких существ лежат в земле.

И больше
Уж нет таких?

Нет; если б вам пришлось
Вступить в борьбу с такими существами,
То вы могли бы сделать бесполезным
Проклятие, висящее над вами:
Так скоро вы погибли бы.

Но разве
Борьба необходима?

Ты забыл
Завет того, кто вас изгнал из рая:
«Борьба со всем, что дышит, смерть всему,
И всем болезни, скорби и мученья» —
Плод древа запрещенного.

Но звери —
Они ведь не касались древа знанья?

Ваш бог сказал, что создал их для смертных,
А смертных — для создавшего. Вы разве
Хотели бы, чтоб участь их была
Счастливее, чем ваша? Грех Адама
Всех погубил.

Несчастные! Им тоже,
Как и сынам Адама, суждено
Страдать за грех, не ими совершенный,
За райский плод, который не дал знанья,
А дал лишь смерть. Он оказался лживым,
Мы ничего не знаем. Он сулил
Нам знание — ужасною ценою,
Но знание; а что же знаем мы?

Быть может, смерть даст высшее познанье;
Ведь только смерть для смертных несомненна
И, значит, к несомненному приводит.
Нет, ты не прав, — запретный плод не лжив,
Хотя и смертоносен.

Непонятный,
Угрюмый мир!

Твой час еще не пробил.
Материя не может в совершенстве
Постигнуть духа. Все же ты узнал,
Что есть миры такие.

Я и прежде
О смерти знал.

Но не о царстве смерти.

Оно мне непонятно.

Будет день,
Когда оно тебе понятней станет.

А это безграничное пространство
Текучей ослепительной лазури,
Которое сравнил бы я с водой,
С рекою, проходящей из Эдема
Близ нашего жилища, если б только
Не эта безграничность, беспредельность,
Не этот цвет небесный, — это что?

И этому лазурному пространству
Есть слабое подобье на земле,
И на его прибрежьях поселятся
Твои потомки: призрак океана.

Оно горит, как солнце, — целый мир
Лазурных вод! Но в этом ярком блеске
Я различил играющих чудовищ:
Что это?

Призраки левиафанов.

А этот непомерно длинный змей
С струящеюся гривой, что воздвигнул
Чудовищную голову из бездны
И в десять раз превысил высочайший
Эдемский кедр, — вот этот змей, что мог бы
Обвиться вкруг небесных тел, — похож ли
Он на того, что нежился когда-то
Под деревом в Эдеме?

Еве лучше
Известен змий, ее прельстивший.

Этот
Ужасен слишком. Верно, искуситель
Красивей был.

А ты его не видел?

Я гадов много видел, но того,
Что Еве дал запретный плод, — ни разу.

И твой отец его не видел?

Нет;
Ведь мой отец был соблазнен не змием:
Змий соблазнил лишь Еву.

О невинность!
Когда тебя или сынов твоих
Смущают жены чем-нибудь, что ново
И необычно, знай, что пред тобой —
Сам искуситель.

Слишком запоздали
Твои советы: змиям больше нечем
Жен искушать.

Но есть еще немало
Таких вещей, которыми и жены
Своих мужей и жен мужья способны
Вводить в соблазн: вам это надо помнить.
Я вам добра желаю, предлагая
Подобные советы, — я даю их
В ущерб себе… хоть правда, что не будут
Им следовать.

Мне это непонятно.

И к лучшему! Твой мир и ты так юны!
Ты мнишь себя преступным и несчастным —
Не правда ли?

Преступным — нет, но скорби
Я испытал немало.

Первородный
Сын первого из смертных! Твой удел
Жить во грехе и скорби, но Эдемом
Покажутся тебе твои несчастья
В сравненье с тем, что ты узнаешь вскоре,
А то, что ты узнаешь, будет раем
В сравненье с тем, что испытать должны
Твои сыны… Но нам пора на землю.

Ужели ты привел меня сюда
Лишь для того, чтоб показать мне это?

Не ты ли жаждал знания?

О да,
Но лишь затем, чтоб знание служило
Дорогой к счастью.

Если счастье в знанье,
То ты уж счастлив.

Прав же был творец,
Велевший не касаться древа знанья!

А если бы губительного древа
Не насаждал, еще бы лучше сделал.
Однако и неведение зла
От зла не ограждает. Зло всесильно.

Я этому не верю, нет! Я жажду
Душой добра!

А кто его не жаждет?
Кто любит зло? Никто, ничто.

Но в эти
Несметные и дивные миры,
Которые мы видели с тобою,
Пока не погрузились в царство смерти,
Не внидет зло: так все они прекрасны!

Ты видел их лишь издали.

Но даль
Могла лишь уменьшать их красоту:
Вблизи их красота неизреченна.

Но подойди к прекраснейшему в мире
И приглядись к нему.

Я это делал:
Вблизи оно еще прелестней.

Нет,
Тут есть обман. Скажи, о ком ты думал?

Я думал о сестре моей. Все звезды,
Вся красота ночных небес, вся прелесть
Вечерней тьмы, весь пышный блеск рассвета,
Вся дивная пленительность заката,
Когда, следя за уходящим солнцем,
Я проливаю сладостные слезы
И, мнится, вместе с солнцем утопаю
В раю вечерних легких облаков,
И сень лесов, и зелень их, и голос
Вечерних птиц, поющих про любовь,
Сливающийся с гимном херувимов,
Меж тем как тьма уж реет над Эдемом,
Все, все — ничто пред красотою Ады.
Чтоб созерцать ее, я отвращаю
Глаза свои от неба и земли.

Но если ты владеешь существом
Столь дивной красоты, то почему
Несчастен ты?

Зачем я существую
И почему несчастен ты, и все,
Что существует в мире, все несчастно?
Ведь даже тот, кто создал всех несчастных,
Не может быть счастливым: созидать,
Чтоб разрушать — печальный труд! Родитель
Нам говорит: Он всемогущ, — зачем же
Есть в мире зло? Об этом много раз
Я спрашивал отца, и он ответил,
Что это зло — лишь путь к добру. Ужасный
И странный путь! Я видел, как ягненка
Ужалил гад: он извивался в муках,
А подле матка жалобно блеяла;
Тогда отец нарвал и положил
Каких-то трав на рану, и ягненок,
До этого беспомощный и жалкий,
Стал возвращаться к жизни понемногу
И скоро уж беспечно припадал
К сосцам своей обрадованной матки,
А та, вся трепеща, его лизала.
Смотри, мой сын, сказал Адам, как зло
Родит добро.

Что ж ты ему ответил?

Я промолчал, — ведь он отец мой, — только
Тогда ж подумал: лучше бы ягненку
Совсем не быть ужаленным змеею,
Чем возвратиться к жизни, столь короткой,
Ценою мук.

Но ты сказал, что ты
Из всех существ, тобой любимых, любишь
Всего сильнее ту, что воспиталась
С тобой одною грудью и питает
Своей — твоих малюток.

Да, сказал:
Чем был бы я без Ады?

Тем, чем я.

Ты чужд любви.

А он, твой бог, что любит?

Все сущее, как говорит отец;
Но, сознаюсь, я этого не вижу.

Поэтому не можешь и судить,
Чужда ли мне любовь иль нет. Есть нечто
Великое и общее, в котором
Все частное, как снег пред солнцем, тает.

Как снег — что это значит?

Будь доволен
Неведеньем того, что испытают
Сыны сынов твоих, и наслаждайся
Теплом небес, не знающих зимы.

Но ты любил существ, тебе подобных?

А ты — ты любишь самого себя?

Да, но не так, как ту, что украшает
Мне жизнь мою, что мне дороже жизни,
Затем, что я люблю ее.

Ты любишь,
Пленяясь красотой ее, как Ева
Пленилась райским яблоком когда-то;
Но красота поблекнет — и любовь
Угаснет, как и всякое желанье.

Но отчего ж поблекнет красота?

От времени.

Но дни идут, проходят,
А Ева и Адам еще прекрасны,
Не так, как серафимы, как сестра,
Но все ж прекрасны.

Время беспощадно
Изменит их.

Мне это очень больно:
Но все ж я не могу себе представить,
Что разлюблю когда-нибудь сестру,
И если красота ее поблекнет,
То, думаю, создатель красоты,
При гибели прекрасного созданья,
Утратить должен более, чем я.

Мне жаль тебя: ты любишь то, что гибнет.

Как мне — тебя: ты ничего не любишь.

А брат — ты любишь брата?

Да, люблю.

Его твой бог и твой отец так любят!

И я люблю.

Похвально и смиренно!

Смиренно?

Да, ведь он не первородный
И с детства был любимцем Евы.

Что ж,
Змий первым был любимцем, он — вторым.

Он и отца любимец.

И об этом
Я не скорблю. Как будто я не должен
Любить того, кого отец мой любит!

Но и Иегóва, кроткий ваш владыка,
Всещедрый насадитель райских кущ,
На Авеля с улыбкою взирает.

Я не видал Иегóвы и не знаю,
Пристойно ли Иегóве улыбаться.

Так ангелов Иегóвы видишь.

Редко.

И все-таки ты должен был заметить,
Что Авель им угоден: от него
Все жертвы восприемлются.

И пусть!
Зачем ты говоришь со мной об этом?

Затем, что ты об этом много думал.

А если бы и думал, — для чего
Будить во мне…

Дух! Мы с тобою в мире,
Далеком от земли; не говори же
Мне о земле. Ты показал мне много
Чудесного; ты показал мне мощных
Предшественников наших, попиравших
Ту землю, от которой уцелел
Один обломок; ты мне показал
Тьмы тем миров, среди которых тускло
Мерцает наш ничтожный мир, теряясь
В воздушной бесконечности; ты тени
В зловещем царстве смерти показал миг;
Ты много показал мне — но не все:
Дай мне узреть обители Иегóвы
Или свою обитель: где они?

Здесь и везде — в пространстве бесконечном.

Но есть же у тебя и у Иегóвы
Какой-нибудь приют определенный?
Он есть у всех. Землей владеют люди,
В других мирах свое есть населенье,
У всех живых созданий есть своя
Особая стихия; ты сказал мне,
Что даже бездыханным есть обитель,
Так, значит, есть и богу и тебе.
Вы вместе обитаете?

Мы вместе
Лишь царствуем; но обитаем порознь.

О, если б был один из вас! Быть может,
Единство цели создало б согласье
Стихий, теперь враждующих! И что
Вас привело к такой вражде, — вас, мудрых
И бесконечных? Разве вы не братья
По сущности, по естеству и славе?

А вы — вы братья с Авелем?

Мы братья.
И братьями останемся. Но если б
И не были мы братьями: дух разве
Подобен нам? Как может враждовать
Бессмертный с бесконечным, превращая
Весь мир в обитель скорби? И за что?

За власть.

За власть? Но ты мне говорил,
Что оба вы бессмертны.

Да, бессмертны.

А голубая бездна бездн пространства
Не бесконечна разве?

Бесконечна.

Так царствуйте в ней оба, не враждуя.
Иль тесно вам?

Мы царствуем в ней оба.

Но зло творит — один из вас.

Который?

Ты! Разве ты не можешь на земле
Творить добро? Ты можешь, но не хочешь.

Пусть он творит. Вы — не мои созданья,
Он создал вас.

Так предоставь отцу
Его детей, им созданных. Открой мне
Свою или его обитель.

Я
Могу открыть их обе. Но настанет
Великий час, когда одна из них
Откроется навеки пред тобою.

Но не теперь?

Твой смертный ум не в силах
Постигнуть даже малого — того,
Что видел ты. И ты стремишься к Тайне!
К великой ипостати Двух Начал!
К их сокровенным тронам! Прах! Ты дерзок.
Но зреть хотя одно из них — есть смерть.

Пусть я умру — но только бы узреть их!

Речь сына той, что обольстилась змием!
Но эта смерть — бесплодной смертью будет.

Но разве смерть их не откроет?

Смерть —
Преддверие.

Так, значит, смерть приводит
К чему-нибудь разумному! Теперь
Я менее боюсь ее.

И, значит,
Тебе пора на землю возвратиться,
Где должен ты умножить род Адама,
Есть, пить, любить, дрожать за жизнь, работать,
Смеяться, плакать, спать — и умереть.

Но если так, скажи, с какою целью
Блуждали мы?

Но ты стремился к знанью;
А все, что я открыл тебе, вещает:
Познай себя.

Увы! Я познаю,
Что я — ничто.

И это непреложный
Итог людских познаний. Завещай
Свой опыт детям, — это их избавит
От многих мук.

Высокомерный дух!
Ты властен, да; но есть и над тобою
Владыка.

Нет! Клянуся небом, где
Лишь он царит! Клянуся бездной, сонмом
Миров и жизней, нам подвластных, — нет!
Он победитель мой — но не владыка,
Весь мир пред ним трепещет, — но не я:
Я с ним в борьбе, как был в борьбе и прежде,
На небесах. И не устану вечно
Бороться с ним, и на весах борьбы
За миром мир, светило за светилом,
Вселенная за новою вселенной
Должна дрожать, пока не прекратится
Великая нещадная борьба,
Доколе не погибнет Адонаи[9]
Иль враг его! Но разве это будет?
Как угасить бессмертие и нашу
Неугасимую взаимную вражду?
Он победил, и тот, кто побежден им,
Тот назван злом; но благ ли победивший?
Когда бы мне досталася победа,
Злом был бы он. Вот вас, еще недавно
Пришедших в мир, еще столь юных смертных,
Какими одарил он вас дарами?

Немногими — и горькими.

Вернись же
К своей земле, вкуси и остальных
Его небесных милостей. Деятель
Добра и зла не создал их такими,
Добро и зло суть сами по себе.
Но, если он дает добро, — зовите
Его благим; а если от него
Исходит зло, то изыщите верный
Источник зла, — не говорите: это
Свершил злой дух. Один лишь добрый дар
Дало вам древо знания — ваш разум:
Так пусть он не трепещет грозных слов
Тирана, принуждающего верить
Наперекор и чувству и рассудку.
Терпи и мысли — созидай в себе
Мир внутренний, чтоб внешнего не видеть:
Сломи в себе земное естество
И приобщись духовному началу!