Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Я медленно вошел в непроходимый лес,
Я путь обратный свой отметил ярким мелом,
Но, раньше чем найти волшебный мир чудес,
Вернулся в прежний сад и умираю в белом.

Зачем? Мне кажется, что я б еще сумел
И ярко проклинать, и горячо молиться;
А в час, когда порыв еще и юн и смел,
Так чудно хорошо, так нужно заблудиться!

И вот уже мне жаль, что я не обречен
Найти немой дворец, таинственно желанный,
Где спит красавица, чей одинокий сон
Навеки разбудить и радостно и странно.

И вот уже мне жаль, что синий мотылек
Меня не проводил до сказочного клада,
Что навсегда теперь остался мне далек
Дворец из леденца и плиток шоколада;

Что с Красной Шапочкой, которой я не знал,
Я старой бабушке не относил обеда,
Над волком не шутил и ночью не слыхал,
Как точатся ножи в избушке Людоеда!

У нас - полдюжины утят,
Которые все вместе весят
Не более, чем женский взгляд
Иль чем листок вот этих песен.

Одеты в желто-белый пух,
С чернильной кляксой вместо взгляда,
Они с рассвета ловят мух
В пруде покинутого сада.

Их жизнь безумно хороша:
Нырять! Дышать теплом и светом!
Но правда - в каждом тельце этом
Есть грусть и, кажется, душа?

Я, Коломбина и собака -
Мы знаем каждого из них:
Вот этот, жалкий, странно тих,
А тот - драчун и забияка.

Тот - болен (нервы... диабет…);
Он вечно платит дань страданьям
И удлиняет свой обед,
Лечась усиленным питаньем.

Хромая, он для ловли мух
По сонной влаге дали водной
Присноровил большой лопух
Для роли яхты быстроходной.

Пусть корма полон сад и двор: -
Моряк в душе, он ищет все же
Того, что на морской простор
Немного, может быть, похоже.

Больной, далекий от всего,
Он так необъяснимо жалок!
И Коломбина для него
Кладет в лопух букет фиалок.

Особняком среди других,
Четвертый с пятым вечно вместе,
И отношения у них
Почти как жениха к невесте.

Но, позабыв о всем другом,
Для дополнения картины,
Я расскажу вам о шестом,
Влюбленном в ножку Коломбины.

Философ с желтым хохолком,
Балетоман с душой поэта, -
Он мало думает о том,
Как непослушна ножка эта!

Он так наивен, он влюблен
Так просто, так безумно мило,
Что даже не мечтает он,
Чтоб и она его любила!

Он целый день у милых ног
Проводит, робкий и неловкий,
И трет о шелковый чулок
Свою мохнатую головку.

Грустя, он сторожит чулки,
Когда хозяйка ищет броду,
И кляксой, полною тоски,
Глядит в мелькающую воду.

Он утром пьет cafe-au-lait
В большой кровати, вместе с нами,
Он ночью спит в ее туфле
И душится ее духами.

И Коломбина так горда:
Она теперь почти что Леда!
Ведь сердцу женскому всегда
Приятна лишняя победа!

И только где-то под столом
Наш белый фокс ворчит сердито,
И грусть собачья о былом
В глазах полузакрытых скрыта.

Утенок! Милый! Ты украл
От нас немного Коломбины,
Но я... простил, а фокс не знал,
Что быть ревнивым нет причины!

Прелестный маленький царек,
Coty коварным опьяненный,
С душой таинственно-влюбленной
В гарем, чей евнух башмачок!..

Твои глаза любить сумели,
И я завидую тебе,
Твоей безоблачной судьбе,
Наивной, как тона пастели...

О, быть любимым, - только так...
Немного... - но безумно нежно!
Как ты, не знать, что каждый шаг
Ведет к тому, что неизбежно!

Не говорить красивых фраз,
Забыть, что существуют глазки, -
Чтоб мир кончался и для нас
Гораздо ближе... - до подвязки!

Я вверх и вниз ходил на жизненном пути;
Я отдал дань всему: сомнению и вере.
Я обо всем мечтал, всему сказал прости.
– Я жил, и я любил, и я захлопнул двери...

Какой романский принц иль сумрачный прелат,
Наскучив сплетнями двора или конклава,
Вокруг дворцов своих громады величавой
Искусною рукой раскинул этот сад?

О чем мечтал он здесь сто лет тому назад?
О призраке любви, о блеске прежней славы?
Воспоминаньями борьбы или забавы
Туманился порой его потухший взгляд?

Кто знает? Но в тени покинутого сада,
В аллеях, где царит безмолвье и прохлада,
Осталась чья-то грусть и чей-то вздох немой.

И летним вечером так нежно и печально
Сливаются в аккорд мелодии одной
Фонтанов тихий плеск и листьев шелест дальний.

Сегодня ветер с моря; он порой,
Как торопящийся прохожий, вас толкает.
Лагуна мечется и в берег ударяет
Тяжелой, темною и гневною волной.

На узкой площади и звон, и свист, и вой;
Пустой сарай к дворцу пугливо припадает;
Борей рассерженный сегодня сна не знает
И в море паруса склоняет пред собой.

Когда-то, если вихрь вздымал седые гребни,
Твой лев, Венеция, рассерженный и гневный,
Над этой бездной вод стоял, смотря вперед.

Но что ему теперь их ласка иль смятенье! -
Венеция не ждет, как прежде, возвращенья
Пурпуровых галер по влаге пенных вод!

Фонтан! - к тебе пришел ребенок и в томленьи
Он умер, своему поверив отраженью,
Когда губами он твоих коснулся вод.
В вечернем сумраке вдали свирель поет...
Там где-то девушка, одна, срывала розы
И вдруг заплакала... идти устал прохожий...
Темнеет... крылья птиц махают тяжелей;
В покинутом саду плоды с густых ветвей
Неслышно падают... и я в воде бездонной
Себе явился вдруг так странно отраженный...
Не потому ль, фонтан, что в этот самый час,
Быть может, навсегда в тебе самом угас,
Дерзнув до губ своих дотронуться губами,
Волшебный юноша, любимый зеркалами?

Подруга, берегись фессалиянки той,
Что с флейтой звонкою вечернею порой
Склоняется одна над сонными струями.
Ты золото вплела небрежными руками
В узор моих часов; но прежде, чем любить
Тебя, я должен был так долго проходить
Лесами темными и страшными, не зная,
Что встречу, яркая и нежная, тебя я!
Я, мнивший, что навек всех роз узор поблек,
Я слушал голос тот, что быть твоим не мог!
Подруга, берегись волшебницы чудесной!
Ей злые колдовства и таинства известны;
И я видал в лесу однажды, как она
Плясала, с флейтою в зубах, обнажена;
И как она в хлеву, где козы спят устало,
Доила молоко тайком и украшала
Крапивой терпкой черного козла,
Который и тогда, когда она ушла, -
Вдыхал ее еще неуловимо, словно
Любовь моя, ее вдыхавшая греховно.

Фонтан рыдал весь день в лесу моей мечты.
О, знал ли я, душа, что будешь плакать ты?
Но вот вернулся я, и скоро вечер. Розы
Не обвивают кипарисов, что как слезы
Ночные отражаются в воде.
Та нимфа, что ловила в темноте
Оленя стройного с рогами золотыми, -
От фавна скрылась здесь под ветками густыми;
И раненый олень пришел испить к воде,
В которой я порой кажусь себе
Чужим, и я в твоих свои рыданья слышу,
Фонтан! и этот лес, где ветер лист колышет,
Был жизнью, где я дал охотиться мечтам,
По трижды окровавленным шипам,
За нимфой, гнавшейся за сказочным оленем…
И ты, фонтан, сквозь плач смеялся нашим пеням,
Меж кипарисов, на которых нет
Тех роз, что посвятить могли бы свой букет
Воде, где кровь свою таинственно смешали
И Нимфа, и Олень, и Пилигрим печали...